Тайна Шампольона
Шрифт:
Десять человек лезли наверх. Лишь трое спускались живыми. Прочие погибали. Исчезали в море. Нам, похоже, было предначертано пережить новые испытания. Морган де Спаг приехал к нам навстречу. Он уже три дня ждал нас в здании Морского министерства, где находился Бонапарт перед отправлением экспедиции. Пренебрегая карантином, который изолировал нас от мира, он предстал перед «Amico Sincere» и потребовал перебросить ему мостик с палубы до набережной. Потом бросился на корабль и, выкрикивая наши имена, сжал нас в объятиях, вовлекая наше трио в импровизированный танец, больше похожий на прыжки на месте.
— Пожалей нас! Морган! — кричал Фарос. — Ты раздавишь мне все кости. Я пережил всю эту Одиссею не для того, чтобы задохнуться в объятиях друга!
Счастливый Морган никак не мог успокоиться. Однако, присмотревшись, я нашел, что он сильно похудел.
— Горячка мучает по-прежнему? — спросил я, имея в виду его болезнь, полученную под Сен-Жан-д'Акром.
— Один ваш вид отодвигает на второй план все эти проблемы. Тут лишь возраст виноват, — возразил он, но не сумел сдержать приступа кашля.
На миг он отвернулся. Когда он снова посмотрел на нас, лицо его было бледно. Впрочем, он тут же прыгнул на меня, чтобы вновь сжать в объятиях.
— Я вижу по вашим физиономиям, что вы соскучились по доброму парижскому воздуху. Влажному и холодному. А наши скользкие от грязи мостовые, а наш угольный дым, забивающий легкие и нос, а наша зябкая осень! Дома холодно, постель влажная. Днем моросит; ночью фиакры на ощупь движутся в тумане, а деревья Ботанического сада стоят почти без листьев. Чувствуете ли вы себя в форме, чтобы немедленно выйти навстречу этому новому испытанию?
— Карантин, Морган… Мы заперты здесь. Говорят, нас повезут в Марсель…
— Все уже решено! Хорошо быть близким к Первому консулу… — Он бросил на меня игривый взгляд. — Не надо беспокоиться. Мой экипаж там. Четыре прекрасные лошади уже бьют копытами. В дорогу! Сегодня вечером мы будем спать в Эксе, где я знаю одну гостиницу — ее омлеты и вино не нуждаются в дополнительных рекомендациях.
— А хлеб? — облизнулся Фарос.
— И курочки, молодые петушки, рагу, супы, овощи, сыры, Фарос! Все для тебя…
— А наши вещи, что будет с ними?
— Максимилиан этим займется.
Морган повернулся к высокому сухому человеку, одетому во все черное; то был Максимилиан, его бесценный камердинер.
Поездка стала одним большим приятным воспоминанием. Семь дней, пока мы ехали до Парижа, мы вряд ли молчали хотя бы минуту.
— Что нового во Франции в октябре 1801 года? — спросил Фарос.
— Расскажи нам вначале о 18 брюмера, — добавил я. — Итак, Бонапарт повел себя как тиран?
— А вы? — ответил Морган. — Что нового слышно о фараонах?
Не без труда мы организовали наши дебаты. Морган уступил. Сначала мы поговорили о Париже. Потом настала очередь Египта. О ноябрьском государственном перевороте 1799 года нам было рассказано менее чем за час. Бонапарт преуспел в самый последний момент. 19 брюмера в двадцать три часа он уже подписывал прокламацию, устанавливающую режим Консульства. Отныне он встал во главе страны и готовил Империю…
— Два других консула [127] играют лишь номинальную роль, — прошептал Морган. — Готовятся великие события…
127
Сразу после переворота двумя другими консулами стали Сиэс и Роже Дюко. Потом их заменили Камбасерес и Лебрён. 24 декабря 1799 г. Наполеон Бонапарт стал Первым консулом, а 2 августа 1802 г. — Пожизненным консулом.
— Пожизненный консул! Вот чего он хотел, — сказал я. — А почему бы и не император, как в Риме!
— Или в Азии, — вздохнул Фарос.
Морган защищал 18 брюмера. Само событие, то, как оно было обставлено, и его главное действующее лицо — его все устраивало. Вернувшись, Бонапарт обнаружил распад правительства, страну, осаждаемую иностранными армиями, и две совершенно беспомощные палаты депутатов — Совет Старейшин и Совет Пятисот. [128] Так что он взял власть в свои руки по необходимости.
128
Совет Пятисот — нижняя палата Законодательного собрания. Состоял из 500 депутатов, выбиравшихся департаментскими избирательными собраниями на три года из лиц, достигших тридцатилетнего возраста.
Совет Старейшин — верхняя палата — состоял из 250 депутатов, выбиравшихся также в департаментах из лиц, достигших сорокалетнего возраста. Обе палаты были закрыты переворотом 18 брюмера.
Мы слышали об этом еще в Каире. Мы также знали, что Совет Пятисот был захвачен и разогнан солдатами Бонапарта.
— Он пришел туда один, без оружия, — утверждал Морган де Спаг. — Некоторые депутаты приветствовали его, но его могли убить. В последний момент его выручили вошедшие в зал гренадеры. Впрочем, один из них был поражен ударом стилета. Вот и вся история этого так называемого государственного переворота.
— Я скорее поверю — грубо сказал я, — что без солдат Мюрата, которые выбили двери Совета и всех заставили разбежаться, твой главнокомандующий был бы просто-напросто гильотинирован. Это ведь солдаты управляли законодателями, когда те проводили голосование, которое передавало Францию в руки Бонапарта…
Морган не хотел сердиться. Моей атаке он противопоставил улыбку:
— Твой пыл остался с тобой, гражданин Форжюри. Тем лучше! Он нам еще очень понадобится. Но по поводу Консульства я скажу следующее: ничто не могло быть хуже Директории. Хотя бы здесь мы можем быть едины во мнении?
— Это точно, — проворчал я, чтобы закрыть эту щекотливую тему.
— Наконец-то! — воскликнул Фарос. — А что, если нам поговорить о Египте…
И вслед за этим потянулись часы и дни, убаюканные покачиванием экипажа и возникшей между нами гармонией. Наше трио вновь восстановилось.
В Париже Морган настоял на том, чтобы мы немедленно отправились к нему домой.
— Есть ли у вас жены и дети, оплакивающие ваше отсутствие?
Мы с Фаросом были холостяками.
— Тогда я хочу незамедлительно представить вас моей дорогой жене Гортензии де Спаг. Она столько слышала о вас, что мне просто невозможно не приобщить ее к своей радости.
Мы не могли ему отказать.
— Так вот они, эти два друга, с которыми мой муж настолько близок, что снова сбежал из Парижа ради новой встречи…