Тайна Шампольона
Шрифт:
Фарос настоял на том, чтобы сопроводить свой последний аргумент еще одним стаканчиком.
— Есть и третье. Вот оно. Пока вы копались в песках Верхнего Египта, мы, ученые, оставшиеся в Каире, тоже работали. Знаешь ли ты, мой дорогой Орфей, что мы нашли второй камень…
— Такой же, как Розеттский?
— А разве декреты делаются не для того, чтобы их выставляли на обозрение повсюду? Если он был в Розетте, значит, такие же могли быть и в других местах. Простой кусок гранита!.. По крайней мере, мы знали, что следует искать.
Жоллуа вместе с Дюбуа-Эме перерыли весь Менуф, городок неподалеку отсюда. И нашли стелу, на которой имеется текст на греческом и на древнеегипетском, и все это очень походит на то, чем мы уже располагаем.
— Это очень важное открытие!
— Увы, нет, так как камень поврежден. Прочитать невозможно. Я повторяю, Орфей. Надо найти другой ключ, лучше того, которым мы располагаем. Но сколько времени займет этот поиск? День, год или тысячелетие?
— Лучшее — враг хорошего, это твоя позиция?
— Да, и я уверен, что я прав.
И двадцать лет спустя тезис Фароса остается верным.
Мы так и не нашли лучшего ключа, нежели Розеттский камень. Для доказательства этого третья стела была найдена в сентябре 1800 года. Она находилась прямо в Каире, в мечети квартала Наср. Этот новый кусок гранита датировался эпохой Птолемеев и был больше, чем Розеттский камень…
На этом сравнение можно закончить. Эту стелу тоже оказалось невозможно прочесть. Таким образом, Розеттский камень представлял собой единственное средство, способное вскрыть запор, покрытый полуторатысячелетней ржавчиной забвения.
Чувствуя, что я готов присоединиться к его лагерю, Фарос выложил передо мной свои последние аргументы:
— Поехали, Орфей… Вернемся во Францию. Здесь мы полностью зависим от восстания, от болезней или от одного неудачного сражения. Мы страдаем от презрения и безразличия армии. Ничего лучшего мы уже не достигнем… Во Франции мы все наше время сможем посвятить расшифровке, и мы найдем там Моргана, который расскажет нам о планах Бонапарта! Под конец я скажу тебе следующее: что произойдет, если судьба отвернется от нас? Время играет за турок. Они могут до бесконечности черпать из своих резервов, пока не покончат с нами.
Наши войска лучше, но слабеют день ото дня. Подкреплений не будет, и ты это прекрасно знаешь. Каир обязательно падет. Нас убьют. И еще. Что станет с нашими сокровищами? Неужели все, что мы имеем, окажется бесполезным?
— Решено, Фарос. Ты рассуждаешь мудро. Прости, что не послушал тебя раньше…
— Ты мне льстишь, гражданин Форжюри! Это что-то новое, и я не заслуживаю такой чести. В то время как ты исследовал Верхний Египет, я только и делал, что копировал наши самые ценные находки…
— Я знаю тебя, Фарос. Ты точно что-то нашел…
Его лицо посерьезнело:
— Я непрерывно исследовал эту стелу. Что я только с ней не делал! Я не дешифровщик. Мое единственное открытие состоит в следующем: надо поместить Розеттский камень в укрытие, ибо здесь может произойти все. Единственное место, где он будет в безопасности, — это Франция, где Морган, возможно, сообщит нам, что нашел того, кто сумеет раскрыть эту неподатливую тайну…
Назавтра я встретился с Клебером и обрисовал ему ситуацию. Что мы выигрывали, оставаясь здесь? Экспедиция имела успех, но надолго ли?
— Бонапарт приказал мне держаться!
Клебер сердился, Клебер критиковал, Клебер угрожал, но он был солдат, знавший, что такое честь, и привыкший выполнять приказы. Если Бонапарт требует «держаться», он выполнит приказ. «Я должен это сделать, значит, я это сделаю, и так до самого его возвращения. Даже если это будет стоить мне жизни…» Бедняга сам не верил, что сумел так хорошо сказать. Но вернется ли Бонапарт за нами? Морган, Фарос и я, мы знали, что Бонапарт хотел возвратиться в Египет. Его мечта еще не осуществилась. Он должен был восторжествовать. Клебер не все знал о восточном проекте, зато был человеком дисциплинированным — следовательно, он не оставит доверенного ему командования и не откажется от ответственности. Он должен позаботиться о своих людях.
А его людям угрожала опасность. Придет ли Бонапарт к ним на помощь? После 18 брюмера мы как-то сомневались.
Англичане поставили очень эффективную морскую блокаду.
Ничто не могло проскользнуть: ни оружие, ни боеприпасы, ни подкрепления — одни только плохие известия… Помимо беспорядка во Франции и вооруженной коалиции, угрожавшей нашим границам, Бонапарту было чем заняться. Клебер сделал из этого вывод, что Египет — последнее из всех забот главнокомандующего.
— Я подумаю, — ответил он мне.
В декабре 1799 года Пуссельг [136] и генерал Дезэ отправились в Абукирскую бухту. Они начали переговоры с англичанами, а Клебер — с турками…
— Собирайся, мы возвращаемся во Францию!
Я бежал к дому, который мы занимали вместе с Фаросом.
— Я уже собрался!
Фарос подпрыгивал от радости.
— А Розеттский камень?
— Упакован, как самое драгоценное сокровище…
— «Птица» ждет нас в Александрии…
— Мир подписан?
— Клебер ведет переговоры в Эль-Арише с Великим Визирем. Они уже вступили в завершающую фазу…
136
Жан-Батист Пуссельг — член Института Египта (секция политэкономии).
Был январь 1800 года, и никакой ураган не мог помешать нам обняться с Морганом еще до начала весны.
ГЛАВА 11
НАКОНЕЦ-ТО ФРАНЦИЯ!
Наконец-то Франция!..
Все захохотали без причины, и показная гармония вдруг нарушилась старыми распрями. Однако первая же стычка завершилась следующим заключением:
— Хорошо, мы еще побеседуем обо всем этом во Франции…
Весть (превосходная) об отправлении достигла ученых во время заседания Института. Все зааплодировали Сент-Илеру, [137] который, непонятно с какой стати, имел удовольствие об этом сообщить. Просто зоолог делал доклад, когда посыльный вошел в салон, где проходили наши собрания. Он прервал свое выступление, посвященное изучению змей Нила. Посыльный был человеком немного нескладным и держал пакет в руках, не зная, к кому обратиться.
137
Этьенн Жоффруа Сент-Илер (1772–1844) — зоолог, эволюционист, один из предшественников Чарлза Дарвина. Член Института Египта (секция физики). В 1807 г. был избран в Академию наук.