Тайна Шампольона
Шрифт:
Узнав, что французские позиции атакованы, он собрал последние оставшиеся войска экспедиции, потребовал от них «чуда», и, против всех ожиданий, добился победы при Гелиополе. Одиннадцать тысяч французов разбили семьдесят тысяч турок. [141] Впрочем, этот триумф дорого нам стоил. Путь во Францию блокировали англичане. По приказу Ибрагим-бея Каир поднял восстание, и, чтобы усмирить эту дочь Марса, войскам разрешили грабить. Солдаты вновь ощутили вкус крови. Они вспомнили о Яффе и напрочь забыли о своем величии.
141
Сражение у развалин древнего Гелиополя произошло 20 марта 1800 г. В нем 10-тысячная французская армия под командованием генерала Клебера, построенная в пять каре, наголову разбила почти 80-тысячную турецкую армию Нассиф-паши, стоявшую у Каира. Часть турок была окружена и капитулировала. Оставшиеся турецкие войска сосредоточились в долине аль-Курайна (близ Гелиополя). Ночью французы несколькими колоннами атаковали турок и преследовали их до Салихии. Юсуф-паша вынужден был уйти из Нижнего Египта. Одновременно с этим вспыхнуло восстание в Каире.
Написав эти строки, я вновь припомнил, с каким волнением Морган де Спаг описывал Эзбекию, этот богатый квартал Каира, где обосновался Бонапарт. Вначале — красивая широкая площадь и узкие улочки, которые образовывали самую большую часть города. Выходя из тени лабиринта улиц, попадаешь на яркий свет, щуришься, видишь разноцветные камни с рельефами, покрытыми ослепительной позолотой. Сиянию бесполезно противиться — проще склонить голову и смиренно попытаться свыкнуться с этой яркостью. А потом идешь дальше. И вот тогда-то и обнаруживаешь Эзбекию, идеальное место для расцвета восточного искусства. Фасады великолепных дворцов следовали друг за другом, соединяясь чувственной волной арабесков. Иногда нить, что соединяла дворцы, обрывалась оазисом апельсиновых деревьев и пальм. Дворцы перетекали в собственные тени. Тень от балкона, тень от мушараби на земле восстанавливали свой союз с фасадом.
Площадь Эзбекия была также миром, которому пока удавалось избежать нашего завоевания. Жизнь Каира мелькала здесь за покрытыми чеканкой окнами, где бились сердца запретных для нас женщин, которые и не думали обращать на нас внимание. Что мы знали о них? Лишь воображение рисовало нам идеальную картину блаженства. За этими фасадами скрывались благоухающие сады и рабы, что подчиняются малейшим капризам хозяев. Многие из нас мечтали распахнуть двери этих дворцов, дабы наконец увидеть то, что ускользало прежде, и хоть на время сделаться местным пашой. Взять чубук курительной трубки и вдохнуть аромат наркотика; попользоваться гаремом и позволить себе отдаться прелестям этой страны.
Не для того ли, чтобы познать сие запрещенное наслаждение, армия сделала из Эзбекии свою главную добычу? Я пытаюсь понять это и рассказываю то, что было. А была резня, ужасное разрушение — и я знаю, каковы преступления французских солдат. Получив разрешение на все, заранее прощенные своими начальниками, они вели себя гнусно.
Жен богатых жителей Эзбекии бросали на землю и насиловали прямо на глазах их детей. Если какой-нибудь слуга пытался воспротивиться этому, ему разбивали череп, отрубали руку или вспарывали живот. Самым удачливым доставался просто выстрел, над остальным сначала издевались. Мальчики, девочки — никому не удавалось спастись. Эти ужасы творились всю ночь. На рассвете варварское безумие, казалось, поугасло, но потом зной лишь распалил этот разврат. Той весной 1800 года жара окончательно подавила Каир. Орда встряхнулась и вспомнила, что имеет право брать все. Все разрешено. Что еще нужно, дабы подавить мятеж в Каире?
Тех, кого не могли убить, сжигали. Таков был приказ.
Огонь охватил город. Потом наступил второй вечер, орда устала, но тогда Каир объявил о мщении. Народ, вооруженный своей ненавистью, заполонил улицы. Начался бой. Если кто-то падал, другой вставал на его место, потрясая камнем, острым клинком или просто кулаком, и эта вендетта показала, до чего неприемлем для них наш мир. В последующие дни трагедия видоизменилась и переместилась в места иные. Соседний город Булак [142] был разрушен полностью. Чтобы наказать Каир за восстание, французы стали истреблять и других. Взаимная месть была так сильна, что резня вскоре распространилась по всей территории от Александрии до Суэца. 18 апреля Египет уже стоял на коленях. Похоже, Каир признал свое поражение, но связи, объединявшие экспедицию с нашим завоеванием, были порваны окончательно.
142
Булак — ныне предместье Каира, где находится музей египетских древностей.
Мы старались убедить себя в том, что порядок восстановлен. Но то была всего лишь пауза. Восток, раньше приветливый и нежный, готовил нам новые сюрпризы. 14 июня 1800 года был убит Клебер. Он гулял в саду возле своего штаба в компании архитектора Протена [143] К ним подошел какой-то человек: его звали Сулейман аль-Алеби. [144] Его приняли за нищего; он был фанатик. С ножом в руке он бросился на Клебера и смертельно ранил его в грудь. Этот же день, 14 июня, был отмечен крупной победой при Маренго. [145] Там, далеко-далеко от нас, Бонапарт праздновал победу, но там и нашел свою смерть Дезэ. Здесь же Египет напомнил нам о своем презрении к самоотверженности. Сражение при Гелиополе не решило ничего… А мы — мы оказались заперты в Каире, и страх укоренился в наших сердцах.
143
Жан-Константен Протен (1769–1837) — художник и архитектор; во время покушения на генерала Клебера был ранен, пытаясь задержать убийцу.
144
Сулейман аль-Алеби впоследствии утверждал, что действовал один, и французы в итоге ему поверили. Его судили и приговорили к смерти.
145
Сражение при Маренго в Италии считается одной из самых выдающихся побед Наполеона. На самом же деле австрийцы практически выиграли это сражение и уже начали праздновать победу, но тут на выручку французам подоспела свежая дивизия генерала Дезэ, которая и решила исход дела. Однако талантливый генерал Дезэ в этой атаке был убит, а все лавры победителя достались Наполеону.
— Ты веришь, что мы когда-нибудь вернемся?
Это Фарос спрашивал меня, а я не знал что ответить. Генерал Мену принял командование над экспедицией, и мы словно очутились между Сциллой и Харибдой. Мену не был солдатом — не той закалки, что Клебер, и когда ему советовали вступить в переговоры с англичанами, он думал только об управлении Египтом. Тогда мы еще могли воспользоваться своей победой и обеспечить себе почетный отъезд, но генерал Мену цеплялся за Египет изо всех сил. Он ссылался на распоряжение Бонапарта: держаться. Но это распоряжение было адресовано Клеберу, человеку сильному и блестящему солдату! Да и чем держаться? Мы без оружия, без подкреплений, армия осиротела во второй раз. Брошенная своим главнокомандующим, которого она боготворила, и лишенная своего лучшего стратега, экспедиции ничего не оставалось — только вести переговоры… Генерал же Мену предпочитал рассуждать об организации Египта, который считал своей колонией. Кроме того, думаю, он и не хотел возвращаться во Францию, где, поговаривали, его ждали одни кредиторы. Во Францию его не тянуло. Здесь же, напротив, Египет открыл ему свое сердце. Мену женился на местной женщине и принял ислам. У них родился сын, которого назвали Сулейманом. Немногие простили ему то, что для сына он выбрал имя убийцы генерала Клебера… Жака-Франсуа Мену, которого стали звать Абдаллахом — отступником, не любили ни солдаты, ни ученые. Его упрекали в том, что он вечно всех поучал, постоянно защищал Египет, требовал, чтобы мы любили местных жителей, как своих братьев. Мену ошибался. Он обсуждал строительство новых мануфактур, планировал изменить течение Нила, чтобы увеличить площади пахотных земель, провести реформу налогообложения, но все это были проекты, в сложившейся ситуации решительно неуместные.
Слишком поздно. Бесполезно. Невозможно. Когда его умоляли добиться отмены английской блокады, мешавшей нам вернуться, он отвечал, что убежден: надо сохранить Египет и быть его хозяином. Он сделает все, чтобы закрепиться здесь.
Время шло, и он все больше замыкался в себе. Он замкнул и нас. К туркам и англичанам вернулась надежда. Еще немного — и они станут самыми сильными, а мы — пленниками Египта. Стоило ли попрекать Мену за то, что он не желал понимать противников такого выбора? Ученые поступили по-своему. Например, Институт отказался принимать его в свои ряды. Мену не получил места, которое безоговорочно получили Бонапарт и Клебер.
— Почему вы меня так оскорбляете?
Мену собрал ученых, дабы выслушать их соображения.
Жоллуа, главный оппозиционер, взял слово:
— Институт не нуждается в администраторе. Он не нуждается и в переговорщике, ибо вы уже упустили свой шанс. Институту потребен капитан и крепкий корабль, чтобы прорвать блокаду и вернуться во Францию!
Мену попытался защитить свои планы:
— Вы хотели мира — вы его имеете. Но вам все не так! Каждый день вы меняете свое мнение. Вы напоминаете мне флюгера!
— Зато я не похож на гуся…
Так Жоллуа намекнул на полноту генерала. Присутствующие засмеялись. Мену рассердился:
— Остерегайтесь этого животного. У него отвратительный характер, и он не любит, когда ему переходят дорогу. И не забывайте, что именно гуси спасли Рим!
— А вы, генерал Мену, не забывайте, что Тарпейская скала [146] находится совсем недалеко от Капитолия…
— Замолчите!
— Точно, прекратим гоготать и шипеть, как гуси!.. Вы считаете себя Победоносной армией, даете концерты и балы, а следовало бы срочно заняться организацией возвращения во Францию!
146
С западной стороны Капитолийского холма в Древнем Риме находился отвесный утес под названием Тарпейская скала; оттуда сбрасывали государственных преступников.