Тайна Шампольона
Шрифт:
— Орфей Форжюри?
Легкий акцент выдавал в нем англичанина, но Смит, а это был он, прекрасно владел нашим языком. Его элегантность была естественна. Лицо тонкое, черты правильные. Я отметил также, что у него светлые и длинные волосы, скрепленные лентой из красного вельвета.
— Лорд Смит?.. Тот ли это человек, которого Бонапарт считает опаснее целой армии?
Он громко рассмеялся и протянул мне руку. Другую руку он положил мне на плечо. Этот очень теплый контакт напомнил мне, с кем я общался. Его рукопожатие было ужасно твердым. Такой рукой легко можно было бы задушить.
— Значит, это правда, что вы столь же прямой человек, сколь и превосходный математик. Эти два качества мне очень интересны.
— Прямота — это я еще могу понять. Но математика? В чем тут интерес для военного человека?
— В сражении есть нечто от алгебры. Неизвестное — результат. Данные — количество людей, пушек, тактические построения. Война похожа на решение уравнения. Садитесь, и я вам докажу, что мы охвачены одной и той же страстью.
И я действительно вскоре убедился, что Смит великолепный математик и опасный переговорщик.
— Рассмотрим вашу проблему, — сказал он. — Вы находитесь на борту корабля, который нанес ущерб английскому судну. При этом мы находимся в состоянии войны… Значит, вы являетесь моими военнопленными.
— Но мы же ученые, и вы это знаете…
— Ученые, которые спешат уехать. А кто гарантирует, что в ваших чемоданах нет донесений, предназначенных Бонапарту? А посему, я могу логически сделать вывод, что под видом ученого скрывается шпион. Вас будет судить военный трибунал. Значит, вы будете расстреляны, а ваши вещи — конфискованы.
— Но обвинения будут притянуты за уши… Вы же прекрасно знаете, что они ложны!
— Хатчинсон [149] командует английскими войсками и живо интересуется тем, что вы везете. На войне, как на войне… Все средства хороши.
— В таком случае привяжите меня к мачте или закуйте в кандалы! — сказал я, вставая и намереваясь присоединиться к своим собратьям по несчастью.
Внезапно Смит крепко сжал мне руку.
— Чтобы избежать всех этих неприятностей, возможно, существует одно решение…
149
Джон Хатчинсон (1757–1832) — британский генерал, командовал войсками в Египте после гибели генерала Эберкромби.
— Какое? — с надеждой спросил я.
— Цифровые уравнения… — пробормотал он.
— Не понял?
— Вы специалист. Не возражайте! Я увлечен математикой, и я читал ваши заметки по уравнениям для Академии наук. Ваш первый доклад в Академии датируется 1789 годом, не так ли? — Так оно и было. Он продолжал: — Я знаю, вы ждете возвращения во Францию, чтобы опубликовать новые работы по уравнениям. Скажите, что нет, и вы солжете!
— Зачем, если вы, похоже, и так все знаете? Разве я не прямой человек?
— В Египте вы написали трактат по алгебраическим уравнениям. Вы собрали в нем все, что человечество о них знает.
Вы хотели опубликовать все это в Каире под эгидой вашего Института, но вам не хватило времени. Но работа сделана и существует. Из этого я делаю вывод, что трактат при вас и находится в вашем чемодане. Или я ошибаюсь?
— Я изумлен подобной точностью…
— Простые выводы, сделанные на базе достоверной информации…
— Кто же мог вас проинформировать?
Смит расхохотался:
— Об этом писали в «Египетском курьере». Не было ничего проще, чем его читать всякий раз, когда какой-нибудь из ваших кораблей пытался преодолеть нашу блокаду. Трюмы всегда бывали им набиты… Таким образом, я шаг за шагом следил за вашим проектом и с самого начала упивался мыслью о том, что смогу с ним ознакомиться!
— Но почему моя работа так вас интересует?
— Я очень увлекаюсь уравнениями, я уже говорил. Это мое хобби, и вы даже не представляете, какое значение это слово имеет для англичанина. Я готов вести переговоры ради того, чтобы стать первым читателем ваших работ…
— Что вы хотите с ними сделать?
— Я их прочитаю. Вот и все.
— Подождите, пока я опубликую трактат…
— Удастся ли вам? Возвращение во Францию вам еще не гарантировано. Но даже если все сложится к лучшему, много ли времени мне оставила судьба, чтобы успеть все прочитать?
— Carpe diem, [150] Форжюри. Солдат каждый день должен считать последним в своей жизни. Думаете, это каприз? Мы, англичане, таковы.
— А что вы мне предложите взамен?
150
«Лови момент» (лат.).
— Freedom, Форжюри. Свободу для вас и ваших друзей…
— А наши ящики?
— Они ваши, разве нет?
— И это все, что вы требуете за нашу свободу?
Смит ответил тоном, который принято называть английской флегмой:
— Древности интересуют меня гораздо меньше алгебры.
— Ну, вы согласны?
Назавтра он высадил нас в Александрии. Он стоял на палубе и лично приветствовал каждого ученого.
— Я выиграл больше, чем вы, — сказал он мне, едва я ступил на трап.
— Триста страниц бумаги против спасенной жизни… Вы уверены?
— Даже если бы вы отказались мне их дать, я бы вас отпустил, — ответил он. — Я знаю, что вы не шпион.
— Мы обмануты, — вздохнул Фарос у меня за спиной.
— Однако живы! — уточнил Сент-Илер.
Приходилось смириться с этой мыслью. Мену оказался прав.
Мы не сумели проскочить. То была единственная победа, которую он сумел одержать, но нам пришлось очень дорого за нее заплатить. Нас поместили в карантин. Все говорили только о чуме… Каир успел капитулировать, и это мудрое решение, позволившее избежать новых жертв, дало нам возможность торговаться. В середине лета Контэ, Деженетт, Дютертр [151] и Жакотен с группой ученых двинулись в сторону Франции. Фарос успокаивал себя тем, что, возможно, копии Розеттского камня удалось спасти. Если Контэ сдержит слово, копии скоро будут переданы Моргану де Спагу.
151
Андре Дютертр (1753–1842) — художник, член Института Египта (секция литературы и искусства), автор серии портретов главных участников экспедиции.