Тайна шести подков
Шрифт:
Я ждала, что они поднимут его на смех, что обзовут спятившим, что… я ждала чего угодно, но только не того, что было дальше!
Слово взял Труффо. Он сказал, что это трудное решение давно напрашивалось и что цирковая война уже у всех в печенках сидит.
Господин Фармалетто был единственным, кто сомневался: “Как же “Цирк мадам Д.Оже” будет без мадам Д.Оже?”
Бетти сжал кулаки и зарычал: “Это не ее цирк! Она не дает номера! Лишь забирает себе все денежки с билетов! Это наш цирк! Без нас она — ничто! А мы без нее превосходно обойдемся! Мы здесь настоящие хозяева! Мы закончим войну
Это труппу явно не устраивало: они начали возмущенно галдеть и спорить, и я понадеялась, что они вот-вот образумят Бетти, но каков же был мой ужас, когда я поняла, что на самом деле их всего лишь не устроило название!
“Цирк будет называться “Формалиновая Фантасмагория Фармалетто” — заявил Фармалетто.
“Нет, он будет называться “Труффонада Труффо”!” — вставил Здоровяк.
Прочие также начали предлагать названия, включающие их имена, но Бетти оборвал все споры. Он сказал: “Неважно, как цирк будет называться! Мы потом придумаем название! Но вы только подумайте — представьте себе, что это место принадлежит нам! Только нам! Пришло время сорвать ошейники! Да, по вашим рожам я прекрасно вижу, что вы и подумать о таком не смели! Так скажите мне: вы хотите этого? Хотите стать здесь хозяевами? Все кто за — швырните вашу метку сюда!”
Он ткнул пальцем себе под ноги, и все… все без исключения швырнули свои цирковые метки.
“У тебя есть план? — спросил Труффо. — Мы не можем просто так убить хозяйку — мадам Д.Оже обладает в городе влиянием, полиция нас схватит!”
“Не схватит, — заверил его Бетти. — Потому что никакого убийства не будет. Хозяйка сама все сделает! Она состроит птичку! — Он задрал голову и ткнул пальцем вверх, под купол цирка, а потом, засвистев, опустил руку и, указав на манеж, добавил: — Шмяк! — после чего достал из кармана платок и промокнул воображаемые слезы. — Мадам так горевала в последнее время, господин полицейский, так горевала! Дела шли очень плохо! Мадам боялась, что мерзкий Помпео победит, ее мучили бессонница и паранойя, и она не выдержала, ну, вы знаете, как это бывает… Если бы мы только знали, что она задумала! Мы бы помешали ей! Своими панталонами клянусь! Хоботом слона Оливера клянусь! Но откуда нам было знать, господин полицейский? Ой, какое горе! Как же мы теперь будем без нашей любимой хозяйки?! Она была нам так дорога! А знаете что? Мы тут посовещались с труппой, господин полицейский, и решили почтить память мадам новым невероятным представлением! Вот, держите, два билетика, господин полицейский: для вас и для вашей дражайшей женушки…”
Бетти расхохотался, и труппа подхватила. Они смеялись так гадко, так страшно…
Я выбралась из партера и украдкой выскользнула из зала. Они меня не заметили, дорогой дневник! Но… я боюсь, я так боюсь…
И все же я знаю, что должна сделать.
Я должна помешать им! Я предупрежу мадам! Как только она вернется из ресторана, я ей все расскажу…
Кто-то идет… Я узнаю шаги. Это он! Я прикинусь, что ничего не знаю. Он поверит — он всегда мне верит…»
Мартин дочитал и захлопнул дневник. С ненавистью уставился на Бетти Грю.
Клоун сидел с закрытыми глазами и блаженной улыбкой. Он слушал с восторгом, словно последняя запись в дневнике была чем-то невероятно прекрасным для его ушей. Он перебирал перед собой пальцами в воздухе, словно подыгрывал озвученным
— О, Мариетта, — сказал он, открыв глаза, — ты всегда так хорошо запоминала реплики… Но здесь оплошала. Я хорошо помню ту ночь и все свои слова: там ведь еще было очень много ругательств — жаль, что ты их не записала: картина вышла неполной. Но ничего, я все исправлю, только найду свой красный карандаш…
— Ты убил… маму! — закричал Мартин. — Зач-ч-чем ты ее убил?
— Это же очевидно, Попрыгунчик: чтобы она не предупредила мадам. Я никогда не любил Мариетту, я всегда завидовал тому, как глупый зритель ее превозносит, и тому, как с ней возится хозяйка. Никогда не любил ее… да. Но знаешь, я очень любил ее убивать. Это было недолго, но каждое мгновение… м-м-м… как жаль, что это не повторить. Я пришел к ней в гримерку и размозжил ей голову этим самым молотом. Она умерла не сразу — лишь с третьего удара. Помню, как она лежала на полу, помню, как хрипела, умирая, и молила пощадить своего ненаглядного сыночка-уродца. О, бедняжка, она не знала, что в это самое время Бабул с Пламмеллини убивали тебя…
— Ненавиш-ш-шу! Ненавиш-ш-шу тебя!
Мартин сорвался с места и бросился к Бетти Грю. Клоун, казалось, никак не отреагировал, продолжая ухмыляться.
Человек-блоха вытянул все четыре руки, чтобы схватить Бетти Грю, но не успел. Тот дернул рычажок под подлокотником кресла, пол под Мартином скрипнул и провалился.
Мартин с криком рухнул в черную трубу. И хоть он успел подобраться и приземлиться на ноги, ему это не помогло.
На дне погреба стояла громадная металлическая ловушка.
Когда Мартин упал на нее, один за другим с лязгом сработали шесть капканов. Скобы сжались, захватив конечности Человека-блохи, переламывая их, и он заревел от боли.
Клоун, насвистывая, спустился вниз по скобам-ступеням и подошел к корчащемуся пленнику, выкидывая в стороны колени. В руках он держал свой деревянный молот.
— О, как тебе моя ловушечка? Вижу, нравится… Такими когда-то ловили гигантских блох. Она будто для тебя создана…
Мартин дернулся, и скобы впились глубже в его плоть.
— Не шевелись, иначе будет больнее, — сказал Бетти Грю. — Хотя нет — давай, шевелись!
Мартин прохрипел:
— Будь… будь ты проклят!
Клоун изобразил на своем лице недоумение.
— Что? Я? Проклят? Почему ты меня проклинаешь? Ты — неблагодарный мальчишка! Я ведь спас тебя! Я с тобой нянчился в цирке и после него. Я же был тебе, как отец…
— Ты и есть… мой отец.
Клоун расхохотался.
— Это вышло случайно, знаешь ли. Я не хотел тебя! Возиться с детьми?! Фу-марфу! Я хотел избавиться от тебя еще тогда, когда она собрала труппу и поделилась «радостной» новостью, хотел избавиться от тебя, еще когда ты из нее не вылез.
— Ч-ч-что?
— А как ты думаешь, откуда в цирке взялся грубб? Груббы ведь невероятная редкость — эту породу блох давно вытравили в Габене, и мне пришлось повозиться, чтобы достать одну. При должном желании на изнанке можно достать, что угодно. Но тут я просчитался: я рассчитывал, что грубб загрызет Мариетту, но ее спасли. А потом родился ты…
— Это ты сделал меня таким! Уродом!
— Нет же, Мартин, все наоборот: я сделал тебя уникальным. Вместо того, чтобы в этот мир выполз очередной посредственный человечишка, появился ты. Ох, как я был горд! Собой, разумеется! Ведь благодаря мне на свет появился тот, кого этот свет еще не видывал! Но вскоре меня постигли горечь и отвращение: ты оказался таким же, как и все, обыденностью, посредственностью, никчемностью… Ты разочаровал меня, Мартин! Нужно было все же отдать тебя в кунсткамеру — в банке от тебя хотя бы был какой-то прок. Бесполезный… тебе нельзя было доверить даже такое простое дело, как похищение циркачей. Ну вот зачем ты убил Фокарио? Теперь мое антре не будет идеальным! Хотя… наверное, все же хватит и остальных.