Тайна сокровищ Заколдованного ущелья

Голестан Эбрахим

Тем временем из-за поворота тропы к холму вышел жандарм и внезапно увидел человека, затаившегося за кустами колючки. Разглядеть ювелира и юношу жандарму мешали даже не заросли репейника, а выступ холма, прикрывавший их; когда же он миновал его, ювелир уже опустился в колодец. Жандарм медленно отступил назад, потом тихонько согнулся, спрятался за колючим бугром, подстерегая чайханщика и нашаривая рукой свой пистолет. Пистолет был на месте.

Что же касается старосты, то он тоже приближался к тем местам. Напрямик через холм он шел к новому дому крестьянина, чтобы, традиционно исполнив ежедневный обряд выражения покорности, разжиться деньгами. Дорогой он то рвал цветы, то перебирал четки, как вдруг заметил жандарма, который, припав к земле, притаился под холмом. Староста остановился как вкопанный. Бесшумно присел, замер на месте. Потом вытянул шею, чтобы взглянуть, из-за чего жандарм сидит тут в засаде, но ничего не увидел. Он и не мог ничего видеть, так как выступ холма скрывал от него и чайханщика, и парня. А ювелир, дрожа от страха, продолжал спускаться в колодец.

Ювелир нашел веревку, к которой был привязан мешок с красным костюмом, но не решился ухватиться за нее – он боялся, а вдруг она плохо привязана или гвоздь выскочит… Он ставил ногу в небольшие выбоины в стенке колодца, осторожно нажимал, проверяя, насколько прочна опора, и,

уверившись окончательно, отрывал руку от верхней ямки и упирался в другую, пониже. Затем переносил ногу ниже. Так он добрался до последней впадины. Однако сразу не осмелился спрыгнуть на дно пещеры, хотел было вернуться назад; но он устал и сгорал от любопытства. Он, правда, позвал на помощь юношу, но это ни к чему не привело, потому что тот его не услышал. В конце концов усталость взяла свое, руки старика больше не могли удерживать тяжесть его тела, она победила, и ювелир рухнул вниз. Конечно, с громким воплем.

Хотя вопль этот не заглох в колодце, а вырвался наружу и долетел до того места, где остался парень, это не имело никаких последствий, так как прелесть и спокойствие окружающего пейзажа навели наделенного чувствительной душой юношу на мысль курнуть гашиша. Он уютно устроился среди колючек, свернул сигаретку и тихонько дымил, пока его не охватило блаженство. Теперь он совершенно отключился.

Однако то, что старик ювелир больше не показывается, пробудило в чайханщике сомнения. Он говорил себе: «Как бы у него там все ни усохло, но чтоб столько времени мешкать?…» К тому же там, где оставался юноша, не видно было никакого движения. Чайханщик вынужден был встать, согнувшись, прокрасться вперед, пока он не достиг черты, откуда ему все равно ничего не было видно, но зато сам он при этом скрылся из глаз того, кто его выслеживал, – жандарма. Идти сложившись пополам было очень неудобно, в конце концов он устал, выпрямился (но все же не до конца) и зашагал снова, пока не обнаружил, что юноша сидит и спит. Чайханщик испугался: больной тот, что ли, сознания лишился? – и замер на месте. Стал оглядываться по сторонам. В результате жандарм, который тихонько вылез из-за своего колючего прикрытия и ползком пробирался вперед, чтобы снова отыскать чайханщика, опять бросился в кусты – на этот раз в те, где несколько минут назад укрывался чайханщик. Теперь жандарм приметил, что чайханщик углубился в заросли репейника. Он следил взглядом за мелькавшей между крупных цветочных головок фигурой, но сам он теперь скрылся из поля зрения старосты. Старосту очень удивил вид ползущего на четвереньках жандарма: куда это он, зачем, что тут происходит? Он немного помедлил. Но сообразил, что отсутствие информации ничего хорошего ему не сулит, так он ничего не выиграет. Волей-неволей, обмотав четки вокруг запястья и стараясь, чтобы камешки у него из-под ног не посыпались вниз по склону, староста бесшумно стал спускаться, забирая вправо, туда, куда скрылся жандарм. Он нашел его опять сидящим в засаде за кустом, теперь уже за другим. Пробормотав: «Нет Бога, кроме Аллаха» – и подкрутив усы, староста и сам тихонько опустился на землю. Теперь он оказался за тем самым кустом, который минутой раньше служил убежищем жандарму. Отсюда старосте был виден только жандарм, у жандарма перед глазами был лишь чайханщик, чайханщик же в свою очередь лицезрел парня, погруженного в дремоту. Но старика и след простыл! Старик в пещере был напуган. Вначале он ушиб при падении ногу. Потом он, правда, хорошенько растер ее, а глаза тем временем привыкли к темноте, он поднялся и двинулся по пещере. Пальцы его скользили по холодному золоту статуй, руки ощупывали отшлифованную каменную поверхность вместительных гробниц, пока он не стукнулся лбом о нависший свод, не отпрянул и не уткнулся носом в стену. Он понял, что в темноте наиболее безопасно передвигаться на четвереньках и на ощупь. Так он и поступил. Он полз мимо лопаты, паяльной лампы, газового баллона, принесенных сюда крестьянином, пока не добрался до надгробия, на котором стоял маленький транзисторный приемник. Этот предмет, конечно, нельзя было причислить к сокровищам или погребальному инвентарю обитателей гробниц, его притащил крестьянин, чтобы, пока мозг его решает, как бы изломать эти шедевры древности, уши не упускали бы ничего из современных достопримечательностей (особенно по средам, когда передают результаты розыгрыша лотереи). Ювелир провел ладонью по приемнику, выключатель под его рукой щелкнул. Шла передача «Сказки для детей», которую вел Моулуд Атафи. Он рассказывал про удода, пустившегося в погоню за излишествами – так велики были его притязания – и отправившегося в долгое путешествие. Его жене, удодихе, только и оставалось, что горевать о нем. Удодиха очень тосковала, она боялась, как бы супруга не подстерег черный ворон – ведь он бросится на удода и заклюет его… Но ювелир продолжал на четвереньках ползти вперед.

Чайханщик опять опустился на четвереньки. Он осторожно выбрался на тропинку, пересек ее ползком и оказался перед густыми зарослями кустарника и травы. Дальше так передвигаться было невозможно – колючки ему все руки изодрали. Пришлось снова согнуться в три погибели. Он украдкой огляделся, пригибаясь, осторожными скачками двинулся вперед. Издали слышалось воронье карканье, где-то в ущелье кричали куропатки. Подойдя к юноше, он было струсил, но парень и не думал просыпаться. Тогда чайханщик подошел ближе, оглядел спящего, подержал за руку и стал озираться в поисках старика, но тут взгляд его упал на камень возле отверстия ямы. Юноша не шелохнулся, продолжая пребывать в каком-то ином мире, мире дремотного уединения. Чайханщик повернул к камню. Заметил колодец. Жандарм наблюдал за ним.

Жандарму было видно: чайханщик повозился в траве, медленно наклонился, повернулся с трудом, опять выпрямился, огляделся еще раз. Потом снова согнулся и куда-то пропал. Куда он мог деться? Вокруг головы жандарма порхала белая бабочка. Внезапно раздался грохот, заглушив квохтанье куропатки. Рвали гору. Жандарм, застигнутый врасплох, невольно спрятал голову за куст. Староста поступил точно так же. И от страха, и следуя за быстрым нырком жандарма, он поспешно присел за куст. За свой куст, разумеется. И оставался там, пока грохот не улегся. Тогда он оторвал голову от земли и увидел, что жандарм осторожно и медленно приподнимается.

Сначала жандарм чуть привстал, потом, обнаружив, что ничего не видит, поднялся во весь рост и успел разглядеть, как чайханщик уходит под землю. Боясь, как бы чайханщик не заметил его, он опять пригнулся, присел, с натугой проглотил слюну: «Наверняка у него здесь тайник с героином!» Когда он снова поднял голову, чайханщик был уже под землей.

Добравшись до отверстия колодца, чайханщик прежде всего услышал доносившуюся из пещеры сказку про удода. Он был озадачен: «Что делает женщина в этом колодце, о чем это она говорит?» У него и в мыслях не было, что это радио. Но потом, когда ювелир в пещере запел от радости, приплясывая и прищелкивая

пальцами, чайханщик перепугался, он подумал: «Не дай Бог, там в колодце джинны и пери…» Сколько лет он и думать забыл про джиннов и пери, не боялся ничего такого, даже сомневался в их существовании. А сейчас, оказавшись в непривычной обстановке, в чужом месте, он словно перенесся назад, во времена своего детства, фантастические образы, наводя страх, снова ожили в его душе… Но тут хохот, щелканье пальцами и пение старика прекратились. Ювелир же, отсмеявшись и поплясав вдоволь вокруг изваяний, совсем задохнулся. Он опустился на землю, прислонился к каменной гробнице и, прислушиваясь к тому, что там натворил удод, обдумывал, как ему поступить с таким богатством, как вдруг – тук! Какой-то шорох. Это крупная песчинка упала на надгробный камень, отскочила и полетела на землю, на разбросанный вокруг гравий. От неожиданности ювелир так и подскочил, прихватив в горсть щепоть гравия, он задрал голову, чтобы посмотреть, откуда тот падает, но услышал новый шум, раскатистый и глухой, доносившийся, казалось, издалека. Постепенно гул затих, теперь в пещере звучали лишь история удода и музыкальное сопровождение к ней. Ювелир поглядел на гравий, который сжимал в руке. И внезапно вздрогнул. Даже в этой темноте опыт подсказывал ему, что на его ладони золотой песок, это золото! Он осторожно запрокинул голову, чтобы хорошенько рассмотреть свод пещеры. Поднялся на ноги, обошел вокруг гробницы, уставившись в одну точку на потолке, откуда, он полагал, сыпался песок, – он заметил там трещину. С опаской влез на гробницу, стремясь подняться поближе к желанному месту. Надежды, которые подавала ему эта щель в потолке, были так велики, что страх перед гробницей улетучился: наверху поблескивали золотом еще несколько крупинок. Ювелир сполз вниз, не сводя глаз с потолка, 'отправился на поиски лопаты, которая валялась где-то поблизости. Притащил ее, примерился – расстояние от надгробия до свода было порядочное, дотянуться до трещины нелегко. Ювелир покрепче ухватил лопату и с размаху, сильно ударил острым металлическим краем по своду, потом еще, еще и еще, пока вниз не упало четыре-пять комочков золота. Ювелир засмеялся, его охватило блаженство, силы его прибывали, глаза сверкали, он бил, и бил, и бил лопатой, снова и снова наносил удары по своду, как вдруг – ш-р-р-р! Под хриплые старческие вздохи вниз устремился щедрый золотой поток, настиг, захватил его. Лопата вывалилась из рук ювелира. Комочки золота колотили его по голове, царапали и ранили кожу, но боль не могла вытеснить радость. Он смеялся. Смеялся долго-долго, до головокружения, так что ноги его ослабели, подкосились, и он упал. А золотой дождь все лил. То ли на потолке помещалось хранилище, то ли прежде существовал обычай засыпать золотым песком пустоты в сводах пещерных гробниц – как бы там ни было, по какой причине, по какому случаю – от глупости чьей-то или от большого ума – но это был поток чистого золота. Золото текло, а старик все смотрел, как оно льется. Он опрокинулся на спину, его ноги, руки, грудь, живот все глубже погружались в золотой песок, так что он уже не мог шевельнуться, а золото все лилось и лилось. Торчала лишь голова, которая еле-еле поворачивалась. Золотой дождь все продолжался, а он все смотрел, смотрел, как тот сыплется, смотрел, как погребает его. Каждое мгновение тяжесть покрова увеличивалась, ювелир чувствовал, что она прибывает, но тяготы золотого плена не могли заглушить ощущение изобилия, восторг и радость при виде такого несметного богатства. Тело покидала возможность двигаться и даже дышать, но отступала под натиском золота, и созерцание золота мешало старику осознать, что он испустит дух под этим грузом. И он все еще смеялся, хотя смех становился все слабее, пока не замер совсем. В этот миг шлепнулась и последняя крупинка: иа месте упавшего ювелира вырос золотой холм.

Когда пыль улеглась, ювелир увидел на потолке пустое отверстие, дыру – больше любоваться было нечем. Теперь дыра следила за ним – словно слепой оборотень пустой глазницей. Теперь он почувствовал тяжесть. Он ничего не видел – золотой вал окружал его со всех сторон. Попробовал повернуть голову – песок начал беззвучно осыпаться. Казалось, стоит ему кивнуть головой, и холм придет в движение, окончательно завалит его. Молча, твердо, пристально глядел он на захватившую его золотую гору. Но в страхе не смел и подумать, сколько будет продолжаться этот плен, сколько будет длиться его бытие. Радио все еще передавало сказку про удода. С другого конца пещеры до ювелира донесся шум. Это упал чайханщик, вывалился из шахты колодца в пещеру.

Чайханщик приземлился на ноги, но блеск мрамора, золота, мерцание драгоценных камней так потрясли его, что ноги под ним подломились. Не веря своим глазам, он подскочил, хотел вернуться, посмотрел вверх. Над колодцем синело высокое небо. Он отринул его.

Жандарм приближался к колодцу, когда вдруг наткнулся на юношу. Сначала внимание его привлекли нелепые длинные волосы парня, потом он заметил, что тот спит. Но почему он спит сидя, почему так громко храпит? Жандарм в сомнении подошел ближе. Осторожно положил руку на плечо сидящему, тот шевельнулся. Но движение было таким вялым, сонным, полуживым, что жандарм засомневался еще больше. Он поискал следов крови или удара, но не обнаружил никаких улик, кроме преступного окурка, сделавшего свое дело. Окурок валялся на земле под бесчувственной рукой спящего. По запаху жандарм определил: гашиш. Его охватили негодование, жгучая жалость к этому молодому поколению, которое, вместо того чтобы следовать традиционным дедовским путем, курит гашиш (хотя, честно говоря, гашиш тоже должен считаться древней дедовской традицией). Отшвырнув окурок, он припечатал его каблуком, словно одним ударом уничтожил грубость, злобу и агрессивность всего порочного поколения, стер эти пороки в порошок и развеял по ветру. Потом зашагал к колодцу. Подойдя к нему, он похлопал рукой по пистолету, затянул потуже пояс, поправил фуражку, нагнулся и решительно и осторожно полез вниз.

Староста тоже сдвинулся с места. Прихватил покрепче четки, вопрошая себя: неужели слежка за людьми непременно связана с лазаньем в ганат?

Жандарм, осторожно спускаясь по стволу колодца вниз, тоже задавался вопросом: неужели там, в ганате, сидит ребенок, ради которого передают по радио эту сказку? Разум и опыт подсказали ему, что голос из колодца – радио, что вещает оно сказку. Но в голове у него никак не укладывалось, какое отношение радио имеет к колодцу, терьяку или героину. Тут до него донеслись голоса двух людей, прерываемые смехом: голоса слышались у него из-под ног.

Это был ювелир, звавший чайханщика на помощь. Когда чайханщик добрался до дальнего конца пещеры, то оказался перед золотым холмом. Ошеломленный видом несметных богатств, открывшимся ему, величиной золотой горы, да и темнотой тоже, он сначала и не приметил посреди кучи человеческую голову. Но ювелир так изнемогал от тяжести золотого песка, что ему было все равно, человек перед ним или джинны, он жаждал лишь вырваться из-под гнета, давившего и душившего его. Со стоном он выговорил:

– Ох, на помощь, мусульманин! Вытащи меня отсюда… Обалдевший чайханщик так и застыл перед кучей.