Тайна Святой Руси. История старообрядчества в событиях и лицах
Шрифт:
В «расколе» публика обнаруживает «русский дух» и «народную самобытность». Многих писателей привлекли патриархальный быт староверов и трагическая история церковного раскола. Во второй половине XIX века к старообрядческой теме обращаются выдающиеся прозаики Павел Иванович Мельников (Андрей Печерский), Николай Семенович Лесков и Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк.
Одним из первых отписался на эту тему почтенный беллетрист Михаил Николаевич Загоскин. В 1846 году он издает исторический роман «Брынский лес». Но, пожалуй, наиболее значительным произведением о старообрядчестве становится дилогия «В лесах» (1871–1874) и «На горах» (1875–1881) Мельникова, который
Интересовало «древлее благочестие» и Ивана Сергеевича Тургенева, хотя его произведения не столь плотно «населены» староверами, как романы и очерки Мельникова. Как правило, это одинокие и случайные персонажи вроде начетчика из рассказа «Живые мощи» (1874), поведавшего страдалице Лукерье легенду о Жанне д’Арк — святой девственнице, освободившей некую страну от агарян, а затем добровольно умершей огненной смертью за свой народ.
К староверию тяготеет Агафья Власьевна, — няня Лизы, героини романа «Дворянское гнездо» (1858). Бывшая барская полюбовница, Агафья, снеся все удары судьбы, «стала очень молчалива и богомольна, не пропускала ни одной заутрени», а потом ушла в старообрядческий монастырь: «Ходили темные слухи, будто она удалилась в раскольничий скит».
Наиболее ярко и подробно описан Тургеневым старовер Касьян Блоха из рассказа «Касьян с Красивой Мечи» (1851). Касьян — представитель самого радикального старообрядческого течения — беспоповского страннического согласия (бегуны, скрытники). Оно было основано в XVIII веке беглым солдатом Евфимием, окончательно сформулировавшим беспоповское учение об антихристе, который якобы правит миром со времен церковного раскола.
Евфимий учил, что «апокалипсический зверь есть царская власть, икона его — власть гражданская, дело его — власть духовная». Всякое сношение с государством — смертный грех, поэтому истинный христианин должен отречься от всего «казенного» и «житейского» (от семейной жизни, денег, документов и пр.), постоянно странствовать и скрываться, избегая порочной связи с антихристовым миром.
Простонародный страх перед антихристом — «Тришкой» живо изображен Тургеневым в рассказе «Бежин луг» (1851). Мальчик Илюша объясняет своим товарищам: «Тришка — эвто будет такой человек удивительный, который придет; а придет он, когда наступят последние времена… Ну, и будет ходить этот Тришка по селам да по городам; и будет этот Тришка, лукавый человек, соблазнять народ хрестиянский… Ну, а сделать ему нельзя будет ничего… Уж такой он будет удивительный, лукавый человек».
Центром согласия бегунов было село Сопелки в пятнадцати верстах от Ярославля, где в потаенных скитах, устроенных «христолюбцами», находили приют сотни староверов, странствовавших по свету с самодельными паспортами «граждан Небесного Иерусалима» в поисках Беловодья — баснословной страны, где царят правда и справедливость, где процветает «старая вера».
Более полувека скитники благополучно скрывались от властей, пока в 1850 году их случайно не обнаружили чиновники, присланные в Ярославскую губернию для поиска и поимки разбойников.
Началось следствие, создалась особая комиссия, членом которой был славянофил Иван Сергеевич Аксаков, поддерживавший с Тургеневым дружеские отношения и переписку. Он-то и заинтересовал писателя историей старообрядчества, сообщал различные сведения о «расколе». Известный литературовед Николай Леонтьевич Бродский в исследовании «И.С.Тургенев и русские сектанты» предположил, что образ странника Касьяна создан под впечатлением от рассказов Аксакова.
Крестьянин Касьян, «карлик лет пятидесяти», кажется автору, заезжему охотнику, «странным»: у него «странный взгляд», «странный язык», «странное выражение лица». Кучер Ерофей называет Касьяна «юродивцем», человеком «чудным», «удивительным» и «несообразным».
Ерофей рассказывает барину, что Касьян «отбился от работы», «стал дома жить, да и дома-то не усиживался: такой беспокойный, — уж точно блоха… Вот он так с тех пор все и болтается, что овца беспредельная».
Нелюдимость и недоверие изобличают в Касьяне скрытника. О себе он говорит неохотно. Вопрос «Чем ты промышляешь?» вызывает у мужика беспокойство: «Живу, как Господь велит, а чтобы, то есть, промышлять — нет, ничем не промышляю». На вопрос «Родни у тебя нет?» он отвечает, замявшись: «Есть… да… так…»
Беспоповцы-бегуны вели безбрачную, бездетную жизнь, отказываясь от семьи. Поэтому девочку Аннушку, чье «красивое личико поразительно сходно с лицом самого Касьяна, хотя Касьян красавцем не был», несомненную свою дочь, крестьянин «с притворной небрежностью» называет сродственницей, хотя обман очевиден даже Ерофею.
К деньгам Касьян относится настороженно, ведь по учению бегунов на них наложена «печать антихриста». В первый раз мужик не принимает плату за помощь: «Не надо мне твоей платы». Но потом все-таки берет: «Я выехал, оставив Касьяну немного денег, которые он сперва было не принял, но потом, подумав и подержав их на ладони, положил за пазуху».
Говорит крестьянин удивительно складно: «Его речь звучала не мужичьей речью: так не говорят простолюдины, и краснобаи так не говорят. Этот язык, обдуманно-торжественный и странный… Я не слыхал ничего подобного». Касьян признается, что разумеет грамоте, которой учит и Аннушку. Сам же он навык книжной премудрости от «добрых людей». А Ерофей замечает, что мужик «поет, однако, хорошо».
Можно предположить, что грамоте и пению Касьян обучился во время своих странствий, в старообрядческих скитах. В первоначальном варианте рассказа крестьянин говорил: «Случается, так в церкви Божией на крылос меня берут по праздникам». Но в окончательной редакции эти слова были выброшены, как не идущие к образу беспоповца, не признающего церковь.
О своих хождениях Касьян рассказывает вдохновенно: «Ведь я мало ли куда ходил! И в Ромен ходил, и в Синбирск — славный град, и в самую Москву — золотые маковки; ходил на Оку-кормилицу, и на Цну-голубку, и на Волгу-матушку, и много людей видал, добрых хрестьян, и в городах побывал честных».
Мечта бегуна — побывать на теплых морях, в благословенном Беловодье, где «живет всяк человек в довольстве и справедливости», где на деревах с серебряными ветками и золотыми яблоками сидит «птица Гамаюн сладкогласная».
Немногими словами, полунамеками Касьян раскрывает автору смысл страннического учения — истинный христианин должен ходить по миру в поисках правды, отрицая существующий порядок вещей: «Много других хрестьян в лаптях ходят, по миру бродят, правды ищут… А то что дома-то, а? Справедливости в человеке нет, — вот оно что». Справедливость — вот идеал бегуна: «Справедлив должен быть человек — вот что! Богу угоден, то есть».
Бродский писал: «Образ Касьяна-странника поразил Тургенева тем, что в крестьянине он нашел созвучные настроения собственным, глубоко интимным переживаниям». Впрочем, классика интересовала не только психология старообрядчества, но и его культура, его современное состояние.