Тайна трех четвертей
Шрифт:
– Пожалуйста, мсье, вы можете сесть, – с улыбкой сказал Пуаро.
– Нет, благодарю вас, – ответил Мак-Кродден.
Его тон был презрительным и отстраненным.
Взглянув на него, Пуаро решил, что ему около сорока, а черты лица словно высечены резцом превосходного скульптора – такие можно увидеть лишь в произведениях искусства. Однако тут же Пуаро обнаружил, как трудно ему соотнести лицо с одеждой – сильно потрепанной и со следами грязи. Должно быть, Мак-Кродден имел обыкновение спать на скамейках парка? Неужели же он пришел с просьбой воспользоваться ванной комнатой? Или в целях сокрытия достоинств, коими
Мак-Кродден свирепо посмотрел на Пуаро сверху вниз.
– Я получил ваше письмо, – сказал он. – И прибыл в Лондон сегодня утром.
– Боюсь, я должен возразить вам, мсье. Я не посылал вам писем.
Наступило долгое и неловкое молчание. Пуаро не хотелось делать поспешных выводов, но он уже понял, в каком направлении будет развиваться беседа. Однако этого просто не могло быть! Как такое возможно? Только во сне он сталкивался с подобными ощущениями: мрачное предчувствие надвигающейся трагедии, которая не имеет ни малейшего смысла и так и не обретет его, что бы он ни делал.
– Вы говорите о письме, которое получили? – спросил он.
– Вы должны о нем знать, ведь вы сами его написали, – сказал Джон Мак-Кродден. – Вы обвинили меня в убийстве человека по имени Барнабас Панди.
Глава 2
Возмутительная провокация
– Должен сказать, что я сильно разочарован, – продолжил Мак-Кродден. – Знаменитый Эркюль Пуаро позволяет использовать себя столь легкомысленным образом.
Пуаро не стал отвечать ему сразу. Возможно, он неудачно подобрал слова и потому не сумел убедить Сильвию Рул услышать себя? В таком случае с этим Мак-Кродденом он должен постараться быть более убедительным.
– Мсье, s’il vous plait [6] . Я полагаю, кто-то отправил вам письмо, в котором обвинил вас в убийстве. В убийстве Барнабаса Панди. Эту часть вашей истории я не ставлю под сомнение. Но…
– Вы вовсе не в том положении, чтобы ставить что-то под сомнение, – заявил Мак-Кродден.
– Мсье, пожалуйста, поверьте мне: я не являюсь автором письма, полученного вами. Эркюль Пуаро никогда не относился к убийству легкомысленно.
6
Пожалуйста (фр.).
Я бы…
– О, никакого убийства не было, – с горьким смехом перебил его Мак-Кродден. – В противном случае полиция уже давно поймала бы преступника. Это одна из глупых забав моего отца. – Он нахмурился, словно ему в голову пришла тревожная мысль. – Если только старое чудовище не склонно к садизму в еще большей степени, чем я думал, и не намерено подставить меня по делу о нераскрытом убийстве. Полагаю, подобный вариант возможен. С его беспощадным упорством… – Мак-Кродден смолк, а потом пробормотал: – Да, такое возможно. Мне бы следовало это предвидеть.
– Ваш отец – адвокат Роланд Мак-Кродден? – спросил Пуаро.
– Вы прекрасно знаете, что это так. – Посетитель уже заявил о своем возмущении и теперь говорил так, словно с каждым произнесенным словом его уважение к Пуаро
– Мне известна лишь репутация вашего отца. Мы не встречались лично, и я с ним никогда не говорил.
– Ну конечно, вы должны сохранять лицо, – заметил Мак-Кродден. – Я уверен, он заплатил вам солидную сумму, дабы скрыть свое участие. – Он оглядел комнату, будто только что обратив внимание на то, что его окружало. – Богач, которому деньги нужны менее всего, вроде вас или моего отца, ни перед чем не остановится, чтобы умножить свое состояние. Вот почему я никогда не доверял подобным людям. И не зря. Деньги оказывают разлагающее влияние, как только ты начинаешь к ним привыкать, и вы, мистер Пуаро, тому доказательство.
Пуаро даже не мог припомнить, когда кто-то в последний раз говорил ему столь неприятные вещи, несправедливые и глубоко ранящие.
– Я всю жизнь работаю ради всеобщего блага и защиты невиновных и – да! – людей, которых несправедливо обвиняли в преступлении. К числу этих людей принадлежите и вы, мсье. И вот теперь вы приходите ко мне и столь же несправедливо меня обвиняете. Я невиновен: я не писал и не посылал вам письма, в котором говорится, что вы кого-то убили. Я не знаю, кто такой Барнабас Панди. Ни мертвый ни живой. Но здесь то, что нас с вами объединяет, заканчивается, поскольку, когда вы настаиваете на своей непричастности к преступлению, я слушаю. Я думаю: «Этот человек может говорить правду». Поскольку когда…
– Избавьте меня от красивых слов, – снова перебил его Мак-Кродден. – Если вы воображаете, что я поверю вашей ослепительной риторике больше, чем верю деньгам, репутации или другим вещам, к коим с уважением относится мой отец, вы глубоко заблуждаетесь. Ну а теперь, когда Роланд-Веревка, вне всякого сомнения, потребует от вас отчета относительно моей реакции на его грязные интриги, пожалуйста, скажите ему: я не участвую. Я никогда не слышал о Барнабасе Панди, никого не убивал и мне нечего бояться. И у меня достаточно веры в законы нашей страны, чтобы меня не повесили за преступление, которого я не совершал.
– Вы считаете, ваш отец хочет, чтобы вас повесили?
– Я не знаю. Такое возможно. Я всегда думал, что, если у отца закончатся виновные, которых можно отправить на виселицу, он обратит свое внимание на невиновных и сделает вид, что они преступники – как в суде, так и в собственном мозгу. Все, что угодно, чтобы удовлетворить жажду крови, человеческой крови.
– Это удивительное обвинение, мсье, и далеко не первое, сделанное вами с того момента, как вы здесь появились.
Отрывистая и холодная манера речи Мак-Кроддена вызвала у Пуаро озноб. Казалось, его неожиданный посетитель хладнокровно излагает неоспоримые факты.
Роланд-Веревка, о котором Пуаро много слышал за последние годы, совсем не походил на того человека, каким его описывал сын. Да, он всячески поддерживал смертную казнь для виновных – немного слишком энергично, на вкус Пуаро, ведь некоторые обстоятельства требуют осмотрительности, – но Пуаро подозревал, что Мак-Кродден-старший сам бы пришел в ужас от перспективы казни ни в чем не повинного человека. И если посетитель действительно его сын…
– Мсье, за всю свою жизнь я не встречал отца, который бы стремился отправить на эшафот собственного сына, обвиняя его в убийстве, которого тот не совершал.