Тайна замка Роксфорд-Холл (Сеанс)
Шрифт:
— Очень рада это слышать, — откликнулась я, подумав, как странно, что такой чудовищно жестокий человек мог оказаться щедр к своему слуге.
Мой кеб уже, погромыхивая, отъезжал от дома, когда, оглянувшись и посмотрев в окно, я увидела, что мистер Бразертон все еще стоит на тротуаре, пристально глядя мне вслед.
От возбуждения я пропустила нужный вход в парк и оттого подошла к Эдвину с другой стороны. Он сидел на скамье, на него падал свет солнца, испятнанный тенями тонких ивовых ветвей, только начинавших выпускать нежные листочки. Все внимание Эдвина было
— Так вы тоже любите меня? — спросил он, когда я отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Да, да, люблю! — сказала я и снова поцеловала его, чтобы подчеркнуть сказанное. — И все теперь в порядке: Давенант — это был Магнус, у меня есть теперь доказательства, и мы можем пойти в полицию и рассказать, как все произошло на самом деле…
Я смолкла, увидев, как изменилось выражение его лица.
— Я был так рад увидеть тебя, — сказал Эдвин, притягивая меня на скамью, — что все остальное просто вылетело у меня из головы. Расскажи мне, что ты нашла.
— Картина Джона Монтегю «Роксфорд-Холл» висит в галерее Давенанта.
Я описала Эдвину свое утреннее приключение, но, хотя он не выпускал мою руку из своей, обеспокоенное выражение не покидало его лица.
— Я не сомневаюсь в том, что ты права, — сказал он, — но это не доказательство. Любой человек — не исключая полицейских — может предположить, что Давенант купил картину на распродаже: в это гораздо легче поверить. Нет, если мы не сможем найти кого-то, кто опознает труп Давенанта как труп Магнуса…
— Но ведь есть… — начала я, но тут же смолкла, осознав затруднение: Ада — не говоря уже о самой Нелл — согласилась бы появиться только в том случае, если все было бы уже доказано. — Я хочу сказать, в Лондоне должно быть множество людей, которые знали Магнуса и способны опознать его, если его внешний вид не будет изменен.
— Да, но полиция не станет их вызывать на опознание: насколько им известно, это — Давенант, и я боюсь, что картина не заставит их изменить свое мнение. Сила убеждения: именно на это Магнус и полагался, вернувшись в Лондон. Он был искуснейшим актером; он наслаждался возможностью рисковать — до такой степени, что даже повесил эту картину, как только узнал, что единственный человек, который, вне всяких сомнений, мог его разоблачить, умер. Он понимал, что — помимо того что он изменил свою внешность — никто его не узнает просто потому, что не ожидают его увидеть: ведь что касается общества, все были убеждены, что он погиб в доспехах в Роксфорд-Холле.
И даже если каким-то чудом труп опознают как труп Магнуса, ты все равно ничего не должна рассказывать полиции: они могут обвинить тебя в непреднамеренном убийстве человека, если не поверят, что это была самозащита. А они очень легко могут в это не поверить, поскольку мы поменяем наши первоначальные показания. Нет, милая моя девочка, оставь все это в покое. Теперь ты в безопасности, — сказал он, привлекая
— Но она меня тревожит, — возразила я, — потому что Нелл жива. Не спрашивай меня, откуда я это знаю, но я знаю это…
— И ты все еще веришь, что она — твоя мать?
— Да, больше, чем когда бы то ни было.
— Тогда… ты знаешь, как ее отыскать?
— Да, — ответила я, — но я не могу рисковать, чтобы ее не предать.
Эдвин беспомощно смотрел на меня:
— Не знаю, что сказать тебе, моя дорогая… только что я тебя люблю и сделаю все, чтобы тебе помочь, что бы ты ни решила по поводу Нелл. Но ты не должна ничего говорить полицейским. Можешь пообещать мне это?
— Обещаю, — сказала я, после чего он снова принялся целовать меня, и я забыла обо всем на свете, пока скандализованное «кхм-гм» какого-то проходившего мимо джентльмена не вернуло нас на твердую землю.
Эдвин проводил меня до поворота на Элзуорти-Уок. Он хотел зайти в дом и сразу же попросить благословения моего дяди, но я сказала ему, что это может лишь вызвать еще один взрыв, и эти слова неприятно отозвались во мне, когда я, поднявшись на крыльцо и открыв дверь своим ключом, обнаружила в коридоре Дору, поджидавшую меня с побелевшим лицом. Двое полицейских, прошептала она, ждут меня в гостиной; они явились — и десяти минут не прошло, как ушел из дому мой дядя, — и сидят уже целый час.
Когда я вошла, оба они стояли у окна, глядя вниз, на улицу. Один, массивный, краснолицый, с густыми бачками, был сержант Брюэр, с которым Эдвин разговаривал в Вудбридже. Другой — его могли бы выбрать по контрасту с сержантом — похоронным тоном сообщил, что он — инспектор Гаррет из Скотленд-Ярда. Он был высокий, тощий — кожа да кости, и манера вести себя у него была как у гробовщика. Они отказались что-либо выпить, сели на стулья, поставив их спинками к окну, поэтому мне пришлось сесть на диван, так что свет бил мне прямо в лицо. Я заметила, что руки у меня явственно дрожат, и крепко сжала их на коленях. Сержант достал записную книгу и карандаш.
— Вы, конечно, понимаете, мисс Лэнгтон, — произнес инспектор, — что нам нужен подробнейший рассказ о событиях, приведших к этой трагической… э-э… случайности, и поскольку мы еще не получили от вас показаний… Мне хотелось бы знать, мисс Лэнгтон, могу ли я начать с вопроса о том, почему вы сочли необходимым присоединиться к группе исследователей. Очень многим людям показалось бы необычным, что молодая незамужняя женщина, подобная вам, отправилась вместе с группой джентльменов в такое отдаленное и негостеприимное место.
— Да, сэр, — ответила я, чувствуя, что краска заливает мои щеки, и слишком поздно сообразив, что мне не следует называть его «сэр». — Но ведь это мой дом, и меня очень интересовала роксфордская трагедия… которая представляет собой часть моей собственной истории… то есть истории моей семьи.
— Очень интересовала — понимаю. И… э-э… могу ли я спросить, существует ли между вами и мистером Эдвином Ризом некое понимание — вы, возможно, помолвлены?
— Да, инспектор, — ответила я, молясь в душе о том, чтобы меня не спросили, когда произошла эта помолвка.