Тайная гавань
Шрифт:
Глава 3
Внимательнее оглядев каюту, Грэйния, как, по ее мнению, и следовало ожидать, увидела множество книг.
Книжные полки были искусно встроены в обшивку, и, хотя их не застеклили, специально набитые планки удерживали книги от падения на пол во время сильного волнения на море.
Граф проследил направление ее взгляда и с улыбкой сказал:
— Я вижу, вы тоже любительница чтения.
— Я вынуждена была черпать знания о мире из книг, пока не уехала в Лондон, — отвечала Грэйния, — но когда я собиралась и сама вступить
— Возможно, тот мир, который многим женщинам кажется таким блистательным и чарующим, вас разочаровал бы.
— Почему вы так думаете?
— Потому что у меня есть чувство, и не думаю, чтобы оно меня обманывало, — ответил граф, — что вы ищете чего-то более глубокого и значительного, нежели поверхностная светская жизнь с ее веселым смехом и звоном бокалов.
Грэйния взглянула на него не без удивления.
— Возможно, вы и правы, — согласилась она, — но мама всегда так заманчиво об этом рассказывала. Я мечтала о своем дебюте в свете и о встречах с людьми, которые сейчас для меня лишь имена в газетах или исторических сочинениях.
— Тогда вы не разочаруетесь в действительности. Грэйния подняла брови.
— И вы были таким?
— Не совсем, — ответил граф. — Но я рад, что узнал Париж таким, каким он был до революции, а также побывал в Лондоне.
— И вам понравилось?
— По молодости лет я находил все чрезвычайно занимательным, но и тогда понимал, что место мое здесь, на островах.
— Вы любите Мартинику?
— Это мой дом, и он снова станет моим.
Он произнес эти слова с глубоким чувством, и Грэйния, не задумываясь, проговорила тихо:
— Я буду молиться, чтобы все это к вам вернулось.
Его лицо просияло улыбкой.
— Благодарю вас и готов поверить, что ваши молитвы, мадемуазель, будут услышаны.
— Кроме тех, которые я возношу о себе, — сказала Грэйния, но тут же подумала, что, пожалуй, неправа. Прошлой ночью она молилась об избавлении от Родерика Мэйгрина — и вот она от него избавлена, по крайней мере, сейчас.
И все-таки остается возможность, что наедине с отцом она сумеет убедить его в немыслимости предлагаемого ей брака. Ведь он любил ее, когда она была ребенком, в этом нет сомнения; только потому, что они с матерью уехали отсюда, отец полностью попал под влияние Мэйгрина и уступал ему во всем.
Эмоции, отражавшиеся на ее лице, говорили об ее внутреннем состоянии больше, чем она могла предположить; с чувством неловкости она осознала это, когда граф, словно прочитав ее мысли, заговорил:
— Вы очень хороши собой, мадемуазель, и я не могу поверить, чтобы любой мужчина, даже родной отец, не откликнулся на ваши мольбы.
— Я постараюсь… я буду очень стараться. Граф подошел к одному из окон, потом сказал:
— Думаю, вам пора возвращаться домой. Если ваш отец вернется и не найдет вас там, ему очень и очень не понравится, что вы проводите время с таким человеком, как я.
— Я убеждена, что если бы вы с папой встретились при других обстоятельствах, то понравились бы друг другу.
— Но обстоятельства таковы,
Он подошел к дверям каюты, и Грейнии ничего больше не оставалось, как встать с кресла.
Ее мучило ощущение, что она, покидая безопасное убежище, идет навстречу опасности, но выразить это ощущение в словах она не сумела и молча последовала за графом на палубу вверх по трапу.
Матросы искоса поглядывали на нее, пока она шла к сходням. Грэйния была уверена, что они как истые французы восхищаются ею, но считала это дерзостью; к тому же им скорее следовало бы опасаться ее: ведь она может их выдать.
И снова граф будто бы прочитал ее мысли: едва они сошли на берег, он сказал:
— Надеюсь, что в один прекрасный день я буду иметь честь представить вам моих друзей. Да, моя команда состоит из друзей, которые не хотели быть изгнанниками, но были вынуждены бежать от ваших соотечественников.
Грэйния почувствовала себя пристыженной.
— Мне жаль всех, кто стал жертвой войны, — сказала она, — но обитатели островов, кажется, не знают иного состояния.
— Это правда, — согласился граф, — и страдают, прежде всего, невинные.
Они шли сквозь чащу деревьев и заросли бугенвиллии, пока не показался дом.
— Здесь я покидаю вас, — сказал граф.
— О, пожалуйста, не уходите! — вырвалось, у Грейнии.
Он с удивлением посмотрел на нее, и Грэйния объяснила:
— Ведь вам еще не известно, что узнали о восставших Эйб и ваш слуга. Что, если восставшие направляются сюда? Тогда мне остается только бежать, если вы пустите меня к себе на корабль.
Выговорив эти слова, она вдруг поняла, что не столько боится восставших, сколько не хочет потерять графа.
Ей хотелось остаться с ним, говорить с ним, а больше всего она хотела, чтобы он спас ее от Родерика Мэйгрина.
— Если бунтовщики уже здесь, — заметил граф, — то вряд ли я буду в безопасности даже в качестве пирата.
— Вы имеете в виду, что они сочтут вас аристократом?
— Вот именно! — ответил он. — Ведь Федор поднял восстание, побывав на Гваделупе, а там находится центр французской революции в Вест-Индии.
— Это правда? — спросила Грэйния.
— Мне говорили, что Федор назначен главнокомандующим инсургентами на Гренаде.
— Значит, все это планировалось заранее? Граф кивнул:
— У них есть оружие и боеприпасы, они надели фригийские колпаки, нацепили национальные кокарды, а на их флаге написано: «Liberte, Egalite, ou la Mort» 4 .
— И вы считаете, что англичане об этом не знают?
Граф пожал плечами, и Грэйния без слов поняла, что англичане в Сент-Джорджесе самодовольно благодушествовали и были слишком поглощены развлечениями, чтобы предвидеть восстание.
4
Liberte, Egalite, ou la Mort (фр.) — «Свобода, Равенство или Смерть