Тайная история Марии Магдалины
Шрифт:
— Увы, нет. Толпа требовала распятия, люди орали во весь голос: «Распни его! Распни!»
У Марии перехватило горло, и она умолкла. Рассказ продолжил Иоанн.
— Пилат отдал его на расправу. Иисуса отвели к заброшенной каменоломне, это на горе, что именуется Голгофа и там предали казни. Сейчас он мертв, покоится в заимствованной гробнице. Спасибо одному состоятельному человеку, который предоставил нам и ее, и этот дом.
Мария видела, что каждое слово заставляло Петра вздрагивать от боли. Едва речь зашла об угрозе жизни, он, при всем своем пафосе и красноречии, трусливо бежал.
— Господи,
Фома молчал. Симон был потрясен тем, что Иисуса казнили вместе с Дисмасом, и без конца повторял одно и то же:
— Но ведь один был виновен, а другой нет! Как они этого не поняли?
Имя Вараввы и вовсе повергло его в исступление.
— Варавва! Они опустили его! Убийцу! Врага государства! Но Пилату до этого не было дела. А Иисус никого не убил. Это значит. Иисус был не прав! Он говорил: «Поднявший меч от меча и погибнет», а вышло наоборот.
«Это вопрос, который мучает всех нас», — подумала Мария.
Симон ставит его открыто, утверждая, что Иисус был не прав. Он говорил Симону, что за всякое насилие воздается насилием, но вышло так, что душегуба Варавву отпустили, а ни в чем не повинного Иисуса предали смерти. Иисус предсказывал конец нынешнего времени, однако утром по-прежнему восходит солнце, а ночью так же светит луна. Иисус был не прав. Но если он ошибался в этом, то не мог ли ошибиться и во всем остальном? Он говорил, что пребудет с нами всегда, но покинул нас.
Может быть, мы совершили глупость, последовав за ним?
Мне осталось одно: помазать его. Ибо я по-прежнему люблю его. Так я и сделаю, на следующее утро, едва забрезжит рассвет. И тогда все действительно будет кончено.
Глава 56
После праздничной толчеи улицы Иерусалима выглядели тихими и опустевшими. По случаю Шаббата рынки были закрыты, уличные прилавки перевернуты, навесы убраны.
Со странно обострившимся восприятием Мария, присматриваясь к зданиям в богатой части города, отмечала резьбу на каменных фасадах и тяжелые деревянные ставни, гадая, сколько все это может стоить, и тут же удивляясь себе: какое это может иметь значение? Ничто не имело значения теперь. Они с Иоанном торопливо шли мимо этих зданий, мимо дворца Пилата, за ворота, повторяя путь, пройденный днем раньше. Дворец выглядел пустым и безлюдным, если не считать нескольких караульных на стенах. Плиты, мостившие двор, были вымыты начисто. Не осталось ни единого пятнышка крови, никаких следов того, что случилось вчера.
Они вышли за ворота и ступили на тянувшуюся по каменистой почве тропу приговоренных. Оба — и Мария, и Иоанн — чувствовали: что-то заставляло их вернуться, вновь измерить шагами уже пройденный путь, как будто это каким-то образом могло облегчить боль или приблизить их к Иисусу. Они шли по его стопам, следовали его крестным путем, разделяли его ношу, что не могли сделать вчера, когда все происходило на их глазах.
День выдался пасмурный и облачный. Обманчиво ясное солнце предыдущего дня скрылось за тучами, словно сознавая, сколь неуместен был бы сейчас его жизнеутверждающий свет. Мария и Иоанн, понурив головы, брели по продуваемой холодным ветром равнине. Слов не было, свое горе они
Приблизившись к цели, они увидели впереди три креста, ныне пустых и ожидавших новых жертв.
Мария замерла на месте.
— Я… я не могу смотреть, — вырвалось у нее. — Не могу, и все…
Она отвернулась. Иоанн остановился рядом. За открытым каменистым пространством виднелся холм, куда Мария бежала после своей краткой безнадежной попытки спасти Иисуса.
— Я… давай отойдем за него.
Мария хотела спрятаться, хотела, чтобы эти кресты, эти страшные орудия жестокой казни, не маячили перед ее глазами, пока она набирается мужества, дабы завершить задуманное.
Вместе они направились к холму. На ходу Мария вспоминала свое бегство: как она задыхалась, как скользили на мелких камушках ноги. Но тогда… если бы только она могла вернуться во вчерашний день! Иисус был еще жив, она обернулась бы и увидела его. Живого! А сейчас перед ее глазами откроется лишь пустота. Тропа и крест.
Мария и Иоанн вскарабкались на холм, точь-в-точь как она в прошлый раз, только гораздо медленнее, и добрались до вершины. Внизу расстилался сад — сад, который казался здесь совершенно неуместным. В сад она вчера не входила. Она остановилась здесь, слыша крики толпы и понимая, что не может бежать.
Внизу, в тусклом свете дня, виднелись кроны деревьев. Мария стояла неподвижно, не чувствуя себя способной вернуться на Голгофу, на лобное место. Прежде они немного побудут в саду, совсем чуть-чуть. Они спустятся туда, под деревья, под сень их крон с шевелящимися на ветру ветвями и отливающими серебром листьями.
А у одного дерева ветка не качается; клонится вниз, и на ней вроде бы что-то висит…
При виде темного свертка, болтавшегося под одной из прочных ветвей, у Марии вырвалось слабое восклицание. Она сразу поняла, что это никакой не мешок, а что-то гораздо более длинное и тяжелое, что-то, медленно… очень медленно покачивающееся на ветру…
— Оставайся здесь! — сказал ей Иоанн, а сам осторожно, словцо боялся спугнуть то, что там находится, направился к дереву.
Мария видела, что как раз в тот момент, когда Иоанн приблизился, висевшее нечто развернуло ветром.
— О Боже! — вырвалось у Иоанна. — О Боже!
Забыв о его просьбе оставаться на месте, Мария со всех ног ринулась к нему.
— Боже, Боже! — продолжал восклицать Иоанн. Свисавшая с ветки фигура снова качнулась, и Мария увидела потемневшее, вздувшееся лицо Иуды. Крик ужаса умер в ее горле. Глаза повесившегося уже выклевали птицы, красный, распухший язык вывалился из открытого рта, голова резко наклонилась вправо и почти лежала на плече. Труп смердел так сильно, что ветер не мог разогнать зловоние. Мария закрыла рот руками и отвернулась.
Иуда покончил с собой потому, что предал Иисуса! Как будто самоубийство могло повернуть события вспять!
— Слишком поздно, поздно! — воскликнула Мария. — Все бесполезно, все! Твое раскаяние так же бесполезно, как и твоя жизнь! — Ненависть, разъедавшая душу Марии, не ослабла, ее не могла победить даже смерть. — Я рада, что ты не покаялся вовремя и не последовал за ним на Голгофу, ведь тогда он простил бы тебя, а тебе не может, не должно быть прощения! Будь ты проклят навеки! Навеки!