Тайная история Марии Магдалины
Шрифт:
— Ну, значит, Мессию, — поправился Иуда, откинув изящной, тонкой рукой волосы со лба. Он сидел, скрестив ноги на подстилке, и его темные глаза перебегали с одного лица на другое.
— Нет, и это тоже нет, — возразил Андрей, такой же смуглый и густоволосый, как Иуда, но более крепко сбитый. — Мы просто… нашли человека, который… поразил нас. Вот и все, что я могу сказать.
— Поразил? — Иуда выгнул дугой брови. — Ну-ну. И в каком смысле? Что ж, порассуждаем. Человек может удивить другого двояко — или своим несказанным величием, или полным ничтжеством: таковое удивляет ничуть не меньше. Стало быть, этот ваш Иисус либо бесценен, либо никчемен. — Он помолчал. — Итак, что же именно? Бесценен этот Иисус или никчемен?
— А тебе-то что? — рявкнул Филипп, — Ты ведь явно явился сюда только для того, чтобы преуменьшать дела других. Пришел и давай умалять достоинства Иоанна, а случись тебе встретить Иисуса, попытался бы принизить и его. Такие люди, как ты… они все пытаются выставить или ничтожным, или смешным.
— Но ведь ты даже не знаешь меня, — обиженно возразил Иуда— Сам-то ты разве не унижаешь меня такими непродуманными словами? Да, я ничего не принимаю на веру просто так, но всегда готов выслушать других. И разумеется, хочу увидеть этого вашего Иисуса, раз уж он произвел
— Наше впечатление и то, что мы о нем думаем, не имеет большого значения, — промолвил Нафанаил. — Гораздо важнее то, что он думает о нас.
— Ну, в конечном счете имеет значение то, что вы сами думаете о себе, — возразил Иуда. — Чужая душа все равно потемки. — Неожиданно он перевел взгляд на Марию. — Ты, например, удивляешь меня больше всего. Женщина, и вдруг в таком месте, одна. Этот Иисус, он что же, собирает вокруг себя женщин?
— Я первая, — ответила Мария. — Сколько еще, возможно, придет, чтобы узнать его, сказать не возьмусь. — Она помолчала, потом вдруг спросила: — А сам-то ты чем занимаешься, Иуда? Ты лишь упомянул, что твой отец писец. Но из твоих слов ясно, что это не твое дело. И вряд ли ты наймит у хозяина, потому как не смог бы отлучиться надолго, выполняя поручение отца.
Вот так, а то цепляется ко всем с вопросами. Пусть сам ответит.
— Ну, постоянного хозяина у меня и верно нет. Я счетовод, веду счетные книги, проверяю записи, чтобы не было осложнений со сборщиками податей. Нанимаюсь к разным людям, как правило, чтобы закрыть податной сезон. Работа сезонная, как многие другие. — Иуда дерзко усмехнулся, довольный тем, как ловко отбил ее наскок, но спустя мгновение выражение его лица смягчилось. — Это мой основной заработок. Но он оставляет мне свободное время, и часть его я использую на собирание мозаик.
Мозаики? Изготовление изображений живых существ! Мария почти ощутила, как все разом мысленно ахнули.
— Не думаю, что в этом есть что-то богопротивное, — спокойно промолвил Иуда, явно понявший, о чем они подумали. — На мой взгляд, всякое Господне творение славно, и воздать ему честь, достойно изобразив его, все равно что воздать хвалу Богу. — Он помолчал и добавил: — Кроме того, римляне хорошо платят. Я украшаю их дома, и они позволяют мне восхвалять Господа на мой собственный лад, моими руками. Закон… каждый вряд ли должен исполнять его одинаково, верно?
— Не в этом дело, — буркнул Петр.
— А я думаю, в этом, — сказал Иуда. — По мне, так Богу угодно, чтобы каждый из нас чтил его на свой лад. В конце концов, зачем он одарил нас желанием рисовать или делать мозаики, если это зло? Господь не стал бы обременять нас такими желаниями, когда бы сам не хотел, чтобы они тем или иным образом исполнялись.
Все неуверенно рассмеялись: что ни говори, а язык у этого Иуды подвешен здорово.
— Вот вернется Иисус, нужно спросить об этом его, — сказал Нафанаил, выразив общее мнение насчет того, что разобраться с умствованиями Иуды под силу только самому Иисусу.
Они надеялись, что Иуда задержится до возвращения Иисуса и тогда можно ожидать по-настоящему интересного разговора.
По мере того как выгорал костер у палатки, беседа становилась все более вялой. Один за другим они признались, что выбились из сил и хотят спать. Возбуждение предыдущей ночи иссякло.
Мария опустила голову на сложенный плащ, который служил ей в качестве подушки. Дымок, поднимавшийся от догоравшего снаружи костра, пробирался в палатку, словно тоже хотел уснуть. Она с удовольствием вдыхала его. Ей всегда нравился запах тлеющего дерева, может быть, потому, что Мария привыкла к нему с детства: под рядами развешанных на веревках рыбин, что заготавливал отец, костры горели постоянно.
Отец… Илий… Сильван… и Иоиль. Ее мать и двоюродные сестры, и старая Эсфирь, соседка. Они все в Магдале, ждут вестей том. что случилось с ней. Жаль, что нет возможности поговорить с ними сейчас, рассказать эту удивительную, невероятную историю. При мысли о том, как они растеряны, испуганы, как тревожатся, у Марии сжалось сердце. Ей так не хотелось причинять им боль. А Элишеба! Она еще слишком мала, чтобы скучать по матери, и это хуже всего.
Я должна увидеть их снова. Что же мне делать? Если бы Иисус был здесь, мы могли бы уйти все вместе, одной группой. А так… не можем же мы ждать и ждать, без конца.
Где он сейчас? Где-то в пустыне, может быть, встретился с теми демонами, которые обитали во мне. Там, в своих владениях, они попытаются свести с ним счеты за позорное изгнание.
Она ощутила как просачивается в их убежище прохлада ночи. А как холодно сейчас в открытой пустыне! Там трудно выжить. Она-то хотя бы укрывалась в пещере, а Иисус?..
В палатку проникла полоска голубого лунного света. Луна сегодня почти полная. Мария поднялась, осторожно, бочком, подобралась к выходу и выглянула из-за полога. Все было окутано ясным, безжалостным сиянием, которое являло глазу каждую борозду в песке и каждую расщелину в камне.
Иисус где-то там, в мертвых просторах пустыни, лунный свет падает на него и на камни вокруг. Прекрасный неземной свет, он придает миру оттенок опустошенности и одиночества. Того, с чем борется сейчас Иисус.
Глава 22
Моей самой дорогой подруге Кассии бат-Вениамин,
жене Рабина из Магдалы, от ее подруги Марии из Магдалы, если она еще вправе
претендовать на эту честь.
Я записываю и доверяю свои мысли тебе вместо Бога! Раввин дал мне эти письменные принадлежности, чтобы я обращалась к Господу и писала о Нем, но я не смогла и не стала. Я разочаровала Господа и тебя тоже, а теперь хочу попросить у тебя прощения, хотя уже слышу, как ты говоришь: «Но тут нечего прощать!»
В этом ты ошибаешься. Есть, и очень много!
Разве истинные друзья не близки по духу? Настоящие друзья выбирают друг друга, руководствуясь духовным единством. Другие близкие люди в нашей жизни даны нам по родству, браку или свойству, но выбор друга всегда доброволен и бескорыстен. Однако все эти годы я кое-что от тебя скрывала, а значит, в определенном смысле не была настоящим другом.
Ты знаешь, что мне нравится иметь секреты — стоит только вспомнить уроки чтения, которые я скрывала от моей семьи, или нарушение ритуальных правил: я допускала их, когда родные не видели меня. Поскольку эти секреты были тебе известны, ты думала, что знаешь меня. Но, увы, у меня имелась настоящая тайна, большая тайна, которую я утаила даже от тебя, и именно из-за нее я была вынуждена
Но теперь я могу рассказать тебе все. Дело в том, что у меня был запретный идол, которого я хранила и… поклонялась ли я ему? Точнее ей, ибо это была женская фигурка. Тогда мне казалось, что нет, но теперь, оглядываясь назад, я, наверное, должна признак все-таки в каком-то смысле поклонялась. Во всяком случае, когда я видела на вырезанном из слоновой кости лице загадочную улыбку, меня бросало в жар от волнения. Тут, конечно, сказывалось и сознание того, что вещица запретная, но в какой-то мере это было благоговение.
Так или иначе, закончилось это для меня одержимостью. я стала одержимой демонами. Ты не видела меня в те дни. К тому времени, когда мною овладело безумие и я превратилась в несчастное существо, пытавшееся в одиночку бороться с демонами, мы стали видеться реже. Поэтому ты ничего не знала. Я долго старалась сохранить это в тайне от всех, но в конце концов Иоиль узнал, а потом… Я обязательно расскажу тебе обо всем, когда увижу тебя снова. Может быть, я просто отдам тебе эти листы, и ты прочтешь все написанное разом, потому что я не вижу возможности передать свои записки в твои руки до нашей встречи.
Ох, Кассия, ты и вообразить не можешь, какие мучения мне пришлось претерпеть от этих демонов! Отчаяние мое было столь глубоким, что мне хотелось умереть. И я пыталась умереть. Тьма в моем сознании, кромешная тьма, окутавшая меня, была наведена самим Сатаной. Почему его зовут князем мира сего? Он принадлежит не этому миру, но какой-то черной пропасти или бездне.
А потом явился избавитель и спас меня. Нашелся человек, оказавшийся сильнее всех демонов, сильнее Сатаны, и он изгнал их. И теперь легкость, которую я ощущаю, тем сильнее, чем тягостнее было мое бремя, свет вокруг меня тем ярче, чем непрогляднее была тьма внутри. Весь мир для меня наполнился солнечным сиянием, красками, прекрасными звуками. И поэтому я думаю, что этот человек, мой спаситель, и есть подлинный князь мира сего, ведь это он вернул мне мой мир. И не просто вернул, но сделал его еще лучше, чем прежде. И я снова чувствую себя чистой, свежей, и новой, как ребенок, но мудрее — о, мудрее, чем может быть ребенок! Я прежняя Мария, та, о которой ты думала, что знаешь ее. Я новая Мария, которую я и сама пока не знаю.
Кассия, я собираюсь последовать за этим человеком. Я ученица! Ученица — можешь ты себе это представить? Конечно, я вернусь домой, я поспешу отправиться туда, как только вернется этот человек, но потом все равно, не знаю как, но непременно стану его ученицей. Он сказал, что я смогу следовать за ним, не покидая дома. Вроде бы бессмыслица, но я ему верю. Не могу не верить.
Его зовут Иисус. Он родом из Назарета. Я знаю, в народе говорят: «Из Назарета может ли быть что доброе?..» Ты тоже знаешь эту поговорку. Мне кажется, он тот самый паренек, с которым мы повстречались в дороге давным-давно, помнишь? Мы провели ночь с его семьей. Тогда ему было лет тринадцать. Сейчас, наверное, тридцать с небольшим. Он уже тогда показался мне необычным, но это ничто по сравнению с тем, каков этот человек теперь. И все же, если я попробую рассказать тебе о нем, он просто покажется тебе странным, но правильного впечатления ты не получишь. Тебе непременно нужно познакомиться с ним! Его невозможно описать, но если ты встретишь его, то сразу меня поймешь. Я думаю, он собирается начать проповедовать в Галилее, и тогда ты сможешь прийти и послушать его.
И люди, остальные ученики, которых он собрал… Ты не поверишь, но двое из них — это Симон и Андрей бар-Иона. Рыбаки, ты их знаешь, те самые, которые поставляли отцу свой улов. Мы, бывало, смеялись по поводу того, что, может быть, придется выйти замуж за одного из них, и еще говорили, что от них плохо пахнет, воняет рыбой. Так вот, Симон женат, а Андрей пока нет. От них на самом деле не пахнет — ни рыбой, ни чем другим, и, по нынешнему моему разумению, из Андрея получился бы хороший муж.
И вообще, рыбаков тут хоть отбавляй: один из учеников, Филипп — рыбак из Вифсаиды, и другой, Нафанаил, тоже когда-то ловил рыбу.
Нафанаил очень хорош собой, но задумчив и язвителен в той же мере, в какой Филипп благодушен. Раньше, как я уже говорила, он тоже занимался рыбным промыслом, но ему это наскучило и он бросил семейное дело, заявив родным, что намерен посвятить себя изучению Священного Писания, но глубокому и вдумчивому, а не просто заучиванию текстов, У него вообще очень сильна тяга к знанию: похоже, он хочет выучиться всему на свете. К счастью для него, он не женат. Я уверена, что его жена почувствовала бы себя обманутой, если бы согласилась выйти замуж за рыбака, а в конце концов, когда уже ничего не изменишь, оказалась женой бедного богослова-самоучки.
А несколько дней назад у нас появился и вовсе странный человек. Представь себе, явился и вот так, запросто, признался в том, что послан своим отцом шпионить за Иоанном Крестителем. Но, сдастся мне, он возвел на себя напраслину, на самом же деле он пришел по собственному почину, послушать знаменитого проповедника. Но вот насчет чего этот Иуда… полного имени не помню… похоже, не врет, так это насчет мозаик — он их складывает. Ничего себе, да? Ты можешь представить себе, чтобы иудей занимался мозаиками? Впрочем, что я говорю: это не более странно, чем девушка из набожной фарисейской семьи, хранящая дома идола!
И Иоанн Креститель. Он тоже здесь; собственно говоря, как раз из-за него все эти люди сюда и явились. Честно признаюсь, находиться рядом с настоящим пророком бывает страшновато, но он, похоже, страха не ведает. Ничего не боится — как бы мне хотелось быть такой храброй. Вооруженные солдаты явились к нему с угрозами, а ему хоть бы что, он не обратил на их запугивания никакого внимания. А им самим в ответ пригрозил гневом Господним.
Он истощен, шевелюра его всклочена, вся в терновых колючках, одежду составляет грубая власяница, а еду, как говорят, — саранча и дикий мед. Не знаю, правда ли это, про саранчу, но то, что он питается скудно, видно сразу. Думаю, из описания людей, которых я встретила здесь, понятно, что они очень отличаются от тех, кого я знала дома, в Магдале. Даже те, с кем я была знакома прежде, например Симон и Андрей, здесь другие. К слову, Иисус дал Симону новое имя, он нарек его Петром, потому что говорит, он крепок, как камень. Наверняка это было сказано шутки ради, посколку на самом деле Симон-Петр переменчивый и порывистый. С Иисусом трудно понять, когда он говорит серьезно, а когда нет. Правда, я пока еще не очень хорошо его знаю. Вот когда он вернется, тогда…
Позднее твоя Мария напишет тебе еще — ведь если бы не ты, я ни за что не написала бы ни единого из этих слов.
Господь добр, только сейчас я по-настоящему ощущаю это.