Тайная история Марии Магдалины
Шрифт:
— Расскажи мне побольше о своей семье, — попросила Мария. — Первое, что ты сказал, когда вернулся, были слова: «Никакая семья не поймет». Что ты имел в виду?
— Я знаю, что моя семья не одобрит стезю, которую я избрал.
Он догадался, в чем на самом деле заключался ее вопрос: можно ли быть учеником и продолжать вести прежнюю жизнь?
— Всю свою жизнь я чувствовал себя призванным… к чему-то, — промолвил Иисус, тщательно подбирая слова. — С самого детства я размышлял о Боге, о том, чего Он хочет от меня и как мне выяснить это. Конечно, нам дан Закон и Заповеди…
— Но твой отец, Иосиф… он
Мария до сих нор не забыла тот предосудительный поступок. Иисус улыбнулся и покачал головой, как будто вызывая в памяти драгоценное воспоминание.
— Да, это правда. Смелый человек, ничего не скажешь. И он был прав. Господь никогда не имел в виду, что Шаббат должен сковывать нас железными оковами, как воображают это строгие ревнители буквы Закона. — Он помолчал и добавил: — Тот, кто ссылаясь на Шаббат, отказывает кому-то в неотложной помощи, поступает неверно. Тут и спорить не о чем.
— Ну а что касается твоего призвания… — Нафанаил попытался направить разговор к тому, о чем всем так не терпелось узнать побольше.
— Осознание того, что я призван, пришло не сразу, оно росло и крепло мало-помалу, но зато теперь я полностью уверен в своей избранности. Добавлю, решение следовать или не следовать пути может приниматься не единожды, порой к этому приходится возвращаться снова и снова. Со мной так происходило на протяжении долгих лет моего взросления. Тут сказалась и смерть моего отца, и вдовство матери, и необходимость трудов для обеспечения семьи. Но у вас, возможно, все будет по-другому, призвание настигнет вас неожиданно, — заметил он, словно желая их предупредить. — У Господа к каждому свой подход. Однако в любом случае осознать и принять это будет непросто. Для этого нужна уверенность, а искать ее надобно в наших сердцах.
Мария отметила, что Иисус сказал «в наших», как будто она, Филипп и Нафанаил следовали той же стезей и лишь немного отстали от него, поскольку пустились в путь позже. Да, она с раннего возраста ощущала себя призванной к чему-то, но ощущение это было смутным, неопределенным, а потом его и вовсе вытеснил идол, заставив ее позабыть об избранничестве.
— Ты собираешься вернуться домой? — спросила Мария.
— Да, обязательно, — ответил Иисус. — Но не в том смысле, в каком они этого от меня ожидают.
— Мы непременно должны вернуться к себе домой, — сказали все трое в один голос.
— Ну конечно, — вздохнул Иисус. — Но для вас было бы лучше, если бы вы этого не делали.
— А почему? — спросил Филипп, — Ведь не хочешь же ты, чтобы мы проявили жестокость и бросили наши семьи.
Иисус поморщился, как от боли.
— Нет, жестокость мне ненавистна. Но когда человек только-только вступил на тропу, его слишком легко убедить свернуть в сторону. Особенно тем, кого он любит. Вот почему я сказал, что ни в одной семье нас не поймут. Если только наши родные сами не присоединятся к нашей духовной семье.
— Навряд ли, — согласился Филипп, — Но моя жена! Что я ей скажу?
— Теперь ты сам видишь, что я имею в виду. Это трудно, больно, но иначе нельзя. Людям порой труднее служить, чем Богу, Бог понимает все.
Он кинул несколько камешков в огонь, на минуту сосредоточив внимание на том, куда они упадут.
— Через четыре дня мы вернемся в Галилею. Сначала в Вифсаиду, и там ты, Филипп, оставишь нас и пойдешь к себе домой. Потом мы придем в Магдалу, и ты, Мария, покинешь нас и пойдешь в свой дом. Потом Кана, и ты, Нафанаил, направишься домой. Я удалюсь в холмы и буду молиться, а потом, на четвертый день, вернусь в Назарет, в мой дом. В Шаббат я буду проповедовать в синагоге, а уж после этого все начнется. Мне предстоит отправиться в Капернаум, и, если вы все еще захотите остаться со мной, в следующий Шаббат я найду вас там, в синагоге. — Иисус обвел их взглядом, его глаза задержались на лице каждого. — Если вас там не будет, я пойму. Я не буду вас искать, но буду рад, если увижу.
Марии вдруг стало обидно, что Иисус не собирается их искать. Как мог он так охотно привлечь их к себе, а потом так легко отпустить?
И снова Иисус как будто прочел ее мысли.
— Господь бесконечно любит каждого из нас, но Он предоставляет нам право самим решать, насколько мы приблизимся к Нему, — промолвил он. — И каждый, кому дано оказаться ближе, не должен останавливаться вдалеке. Нам подобает стремиться к совершенству, ибо Отец наш Небесный совершенен.
— Но мы всего лишь люди и никогда не достигнем совершенства, — возразил Филипп.
— Возможно, что Господь понимает совершенство иначе, может быть, вы уже совершенны или будете совершенными, — указал Иисус. — Совершенство человека в глазах Господа лежит в повиновении Ему.
«Хорошо бы верить в это» — подумала Мария.
— Здесь мы должны расстаться, — решительно заявил Иисус Филиппу, когда они подошли к Вифсаиде. Он не оставлял ему выбора. — Да укрепит тебя Господь в том, с чем тебе придется столкнуться.
Филипп был явно расстроен разлукой с учителем и единомышленниками, но расправил плечи и, произнеся дрожащим голосом слова прощания, двинулся в город.
Остальные продолжили путь вдоль северной береговой линии озера и подошли к Капернауму как раз тогда, когда рыбный торг был в полном разгаре и на всех причалах толпились рыбаки и торговцы, продавцы и покупатели. Мария с интересом присматривалась к Иисусу: попытается ли он хоть мимоходом разглядеть в этой толпе лица Петра и Андрея? Это было бы так естественно… Но едва она успела подумать об этом, как Иисус обернулся и поймал ее взгляд. Мария почувствовала себя так, будто ее застали на месте преступления. Но в чем ее преступление? Только в том, что она дерзнула мысленно испытать Иисуса, захотела узнать, обычный ли он человек.
Петра и Андрея не было видно. Группа продолжила свой путь по улицам, заполненным толпами отчаянно торговавшихся продавцов и покупателей: одни наперебой, стараясь перекричать друг друга, расхваливали свой товар, другие так же громко сетовали на непомерно высокие цены. Воздух полнился рыбным духом, при этом казалось, что огромные живые рыбины, бьющиеся в чанах и корытах, своими хвостами, словно веерами, нагнетают этот запах.
— Эй, господин! — Какой-то купец попытался привлечь внимание Иисуса, размахивая перед его носом охапкой легчайших шалей. — Самые лучшие! Шелковые! С Кипра!