Тайная жизнь, или Дневник моей матери
Шрифт:
– Что случилось? – прошептала я, пытаясь проскользнуть мимо него в комнату, но Кайл схватил меня за руку.
– Не ходи туда, – сказал он. – Это мама. Она застрелилась.
– Насмерть? – спросила я.
Кайл кивнул и отступил в сторону, потому что в коридоре показался папа, который тоже хотел пройти в гостиную. Мы внимательно слушали, но изнутри не донеслось ни единого звука. Такого молчаливого человека, как наш отец, надо было еще поискать. Мне хотелось посмотреть на маму, чтобы убедиться, что она мертва, но Кайл меня не пустил.
– Она выстрелила себе в голову, Кейт, – сказал он, стараясь даже не смотреть в том направлении. Мне трудно
Наверно, во мне много плохого, потому что в такой момент мне хотелось смеяться. Мне стыдно писать об этом, но дневник – единственное место, где я могу сказать правду. Я лишь с трудом удерживалась от смеха. Если бы не испуганные глаза Кайла, я бы точно расхохоталась. Мне хотелось сказать ему: «Кайл, наконец-то мы свободны!»
В этот момент из комнаты вышел папа. Он постоял немного, понурив голову, а потом взглянул на меня:
– Она так и не пришла в себя с того времени, как у нас появилась ты, Кэти.
Для меня это стало настоящим шоком, но я видела, что папа на меня не сердится. Он даже погладил меня легонько по голове, чего никогда не случалось раньше.
– Не ругай себя, детка, – сказал он. – Твоей вины тут нет. Это даже к лучшему, что она так сделала. Наконец-то она обрела покой… да и вы тоже.
В тот день мы с Кайлом не пошли в школу. Я вместо этого отправилась в свою пещеру, а Кайл прибрался в гостиной. Я предлагала ему помочь, но он отказался. Не хотел, чтобы я заходила туда. Потом он пришел ко мне в пещеру и рассказал, что она с собой сделала. Это так ужасно, что я даже не могу писать об этом. Но я заставила себя выслушать Кайла, потому что ему надо было выговориться. Он сидел на скамейке, которую мы притащили из дома Смитов, и ровно, монотонно рассказывал мне все эти ужасы. Даже взгляд у него изменился. В тот момент я пожалела, что папа сказал, будто это мое рождение стало всему причиной. Мне казалось, это я виновата в том горе, которое читалось сейчас на лице брата.
3 октября 1941 г.
Новости, которые я узнала прошлым вечером, стали для меня настоящим шоком. Вернувшись домой из пещеры, я обнаружила, что отец сидит на ступеньках лестницы с бутылкой виски в руке. Я спросила его, что он имел в виду, когда сказал, что мама так и не пришла в себя после того, как у них появилась я. Он несколько раз отхлебнул из бутылки и только потом заговорил:
– Мама не была твоей настоящей мамой.
Оказывается, у мамы была сестра, которую звали Сисси. Вот она-то и была моей настоящей мамой! Сисси убила себя спустя несколько дней после моего появления на свет, потому что родила меня вне брака. Мама страшно переживала из-за гибели сестры. Вот тогда-то они с папой и решили взять меня к себе.
– Мы удочерили тебя, – сказал папа. – Решили, что воспитаем вас с Кайлом как брата с сестрой.
– Значит, ты тоже не мой настоящий папа, – заметила я.
– Я – твой отец во всех смыслах, кроме одного, и не смей думать иначе.
Голос его звучал в равной мере печально и сердито, и я подумала, что не стоит больше задавать ему вопросов.
Сначала я не хотела рассказывать обо всем Кайлу. Но прошлой ночью я лежала в кровати и плакала, да так, что не могла остановиться. Кайл подошел ко мне и обнял. Он думал, я плачу из-за мамы. Тогда я рассказала ему о том, что узнала от отца. Кайл тоже был шокирован. Он все повторял: «Этого не может быть. Этого не может быть». Но я сказала, что это правда. Я не хотела отпускать его, потому что боялась, что его чувства ко мне изменятся и он уже никогда меня не обнимет. Тогда Кайл сказал: «Кейт, мне все равно, кто была твоя мама. Ты всегда останешься моей сестрой».
20 октября 1941 г.
В эти дни папа говорит больше обычного. Покончив со своим ужином, он слегка отодвигается от стола и начинает рассказывать о мельнице или о той работе, которую нужно сделать по дому. Но больше всего он говорит о маме. Я и подумать не могла, что он будет так тосковать о ней. Мне кажется, впрочем, что тоскует он не о той маме, которую я знала, а о женщине, которой она когда-то была.
– Она была настоящей красоткой, – говорит папа, глядя в окно. – А еще очень любила петь.
Сколько я ни пытаюсь представить, как мама поет, ничего не получается.
– А еще танцевать, – добавляет он с улыбкой. – Бьюсь об заклад, вы и не думали, что мама умела танцевать. А она пташкой летала по танцплощадке, такая легкая и свободная. Улыбка никогда не сходила у нее с лица. – Какое-то время отец молча смотрит в пустую тарелку, а я пытаюсь вспомнить, когда я в последний раз видела улыбающуюся маму. И не могу.
– А какой была моя настоящая мама? – спрашиваю я.
– Сисси? Хорошенькой, как розовый бутон. Парни ее обожали. В этом-то, я думаю, и была ее главная проблема. Она страшно переживала, когда родила тебя, не зная толком, кто твой настоящий отец. Люди любили позлословить на ее счет. Должно быть, ей казалось, что жизнь ее теперь кончена. А тебя мама пожелала взять в нашу семью. В то время она ничего так не хотела, как детей, – сказал папа. – Когда родился ты, Кайл, она все время целовала тебя и пела тебе колыбельные. Тогда еще она была счастливая и довольная – такая, какой я привык ее видеть. Глаза у нее сияли. А потом, когда Сисси убила себя и у нас появилась Кейт, – папа взглянул на меня, – мама заболела. Должно быть, что-то с легкими. Поначалу мне казалось, это болезнь так изменила ее характер. Она не спала ночами, только кашляла и кашляла. Это и стало твоей колыбельной, Кейт. У мамы просто не было сил возиться с тобой. А потом она начала видеть то, чего не было. Я думал, это потому, что она так мало спит. Она менялась день ото дня, и даже Кайл в конце концов перестал ее радовать.
– Мне так жаль, папа. – Я не могла смотреть ему в глаза.
– Нет-нет, Кейт, не вини себя. Возможно, все дело в том, что ей пришлось присматривать сразу за двумя малышами, да еще после того, как сестра наложила на себя руки. Слишком много для одного человека.
Папа встал и отнес свою тарелку в раковину. Я тоже встала, чтобы при первой же возможности сбежать в пещеру. Я знала, что там мне сразу станет легче. Внезапно папа повернулся ко мне:
– Хотел бы я знать, детка, где ты пропадаешь целыми днями?
Я молча смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова.
– Надеюсь, ты там в безопасности?
– Да, папа.
– Что ж, тогда иди.
Сегодня мне грустно, как никогда. Я думаю о женщине, которая была моей матерью и которую я совсем не знала. Хорошенькая, как розовый бутон… и опозоренная моим рождением. И мама. Судя по всему, она была обычной мамой до того, как к ним попала я. Веселой и жизнерадостной. Такое чувство, что я сломала жизнь сразу двум женщинам.
1 декабря 1941 г.