ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)
Шрифт:
Она с легкомысленной небрежностью махнула рукой, заверяя меня, что совершенно чужда подобных мыслей и просит не беспокоиться на ее счет. Я посмотрел на нее с проникновенной благодарностью. После этого, воспользовавшись паузой в разговоре, я отошел к приоткрытому окну, достал серебряный портсигар и закурил (со мной это случается крайне редко), чтобы под этим предлогом, особенно удобным, когда другие не курят, кое-что обдумать и решить, как вести себя дальше.
Что ж, надо признать, что Цезарь Иванович ловко выпутался из сложного и весьма щекотливого положения. Он вернул (я бы не побоялся слова – всучил) Софье Герардовне ключ, который
Браво, браво!
При всей кажущейся нерасторопности Цезарь Иванович - надо отдать ему должное - чертовски проворен. К тому же он умница – из тех, кто стреляет наобум, но почему-то всегда попадает точнехонько в цель. Я не мог - хотя бы издали, взглядом - не выразить ему моего одобрения, восхищения и проч. и не поздравить с успехом, столь неожиданным для него самого.
Однако нам вместе предстояло справиться с другой, еще более сложной, даже головоломной задачей: исхитриться и исподволь вынудить Софью Герардовну - теперь уже добровольно - отдать нам ключ. Торжественно вручить его нам. Преподнести, чтобы мы наконец спрятали в тайнике фамильного склепа баулы. Спрятали и избавились от страшного груза ответственности за них, поскольку с ними связана дальнейшая судьба нашего общества.
Быть или не быть, по известному выражению…
Конечно, самое простое - попросить, но тогда пришлось бы откровенно признаться, что и почему мы прячем, а это рискованно, поскольку Софья Герардовна способна с великолепной непринужденностью обо всем проболтаться и нас преспокойно выдать. Оставалось лишь ходить вокруг да около, примериваться и выжидать удобный момент, еще толком не зная, как им воспользоваться. Об этом мы и условились с Цезарем Ивановичем, обменявшись многозначительными взглядами и не менее красноречивыми жестами, выражавшими взаимную убежденность в том, как нам надлежит себя вести, чтобы не спугнуть удачу.
Однако удача сама нас вспугнула (хотя при этом и несказанно обрадовала), неожиданно явившись в облике хозяйки дома. Иными словами, Софья Герардовна оказалась столь непредсказуемо мила и очаровательна, что попросила нас об одолжении: со всеми надлежащими извинениями за невольную задержку отнести и вручить ключ Оле Андерсону. Разумеется, если нам не трудно и нас это не слишком обременит.
О, с какой готовностью мы согласились, заверив ее, что нам, разумеется, совсем не трудно, напротив мы очень рады, даже счастливы ей угодить! Всегда к ее услугам, так сказать, и проч., проч.
Ключ опустился в тот же карман, из которого Цезарь Иванович его недавно извлек.
Простившись с Софьей Герардовной, мы спустились вниз по лестнице, не веря своему счастью: ключ у нас в руках, и мы его не похитили, не выкрали, не сняли украдкой с гвоздя, а получили из рук хозяйки. Правда, мы обещали выполнить ее просьбу. Но, как говорится, везде поспеть немудрено. Мы решили, что сначала перенесем в склеп и надежно укроем баулы, а уже потом отдадим ключ Оле Андерсону и таким образом пусть и не сразу, но все-таки сдержим слово, выполним свое обещание.
Дома я аккуратно уложил в баул наиболее ценные бумаги, составил их подробную опись и спрятал ее под мраморный бюст Канта, стоявший у меня на письменном столе. Мы дождались наступления ранних осенних сумерек, столь волшебно прекрасных в нашем городке из-за таинственного, лилово-фиолетового, с багряным отливом, свечения пасмурного неба и мерцавшей сквозь дымку облаков призрачно-золотистой луны, и отправились на кладбище.
Ворота уже с протяжным скрипом закрывались, но мы убедили сторожа пропустить нас, сунув ему в карман смятую сторублевую ассигнацию, которую он тотчас извлек, аккуратно разгладил и внимательно изучил на свет. Изучил, видимо опасаясь подделки: от нее никто не застрахован по нашим поддельным временам. Оставшись довольным, он поплевал на ассигнацию, с размаху прилепил к голому темени и накрыл одноухой ушанкой, какие, словно сговорившись, носят у нас и зимой и летом все уважающие себя сторожа.
Фамильный склеп Софьи Герардовны мы отыскали в глубине старой части кладбища, заросшей репейником, крапивой и кустами бузины, у полуразвалившейся кирпичной ограды, через проломы которой на кладбище проникали мальчишки, нищие, разводившие там для обогрева костры, и козы, обгладывавшие кору молодых березок и щипавшие раннюю сочную зелень. Обнесенный высокой каменной стеной, защищавшей его от посягательств непрошенных гостей (вдоль стены были посажены кипарисы), склеп по форме напоминал часовню с узкими прорезями готических окон, венчающим купол католическим крестом и небольшим бронзовым колоколом в сквозном проеме под самым куполом.
На позеленевшей от времени маленькой железной дверце угадывалась когда-то выгравированная, наполовину стершаяся, потускневшая от времени фигура рыцаря со щитом, в доспехах и индийской чалме
По словам Софьи Герардовны (а она консультировалась некогда с моим отцом, а затем и с Председателем), это был пресвитер Иоанн, которого средневековые источники называли потомком волхвов, некогда приветствовавших младенца Иисуса. Действительно, рыцарь держал в одной руке украшенный драгоценными камнями ларец, внушительным наклоном головы, обращенной к ларцу, давая понять каждому, что под его крышкой некогда скрывались дары волхвов (золото, ладан и смирна), а в другой - наполовину развернутый свиток, на котором различались начальные строки письма, посланного пресвитером Иоанном византийскому императору Мануилу Комнину: «Пресвитер Иоанн, всемогуществом Божиим и властью Господина нашего Иисуса Христа царь царей, повелитель повелителей, желает другу своему Мануилу, князю Константинопольскому, здравствовать и благоденствовать по милости Божией».
Это все, что можно было прочесть: последующие строки почти полностью стерлись от времени. Но мы невольно остановились и долго молчали в отрешенной задумчивости, чувствуя трепет благоговения перед тайной, скрытой за этими строками…
Итак, мы перенесли казну, счета и архив, а потом еще вернулись за печатью, хранившейся у меня под половицей, и тоже спрятали ее в склепе. Выйдя за ворота кладбища, мы облегченно вздохнули (слава богу, все завершилось благополучно), перекрестились и подали милостыню оборванному слепцу (не зрячему ли?), стоявшему с протянутой рукой под фонарем.
И вдруг к своему удивлению узнали в нем Николая Трофимовича Полицеймако, шталмейстера нашего общества, иногда запрягавшего для его нужд свою гнедую кобылу Эсмеральду. Нужды же были самые разные: кому-то привезти дрова (на окраине нашего города все еще топили печи), кому-то – мешок еловых шишек для самовара, кому-то – посылку с почты, и со всем этим наш шталмейстер образцово справлялся, за что Председатель его не раз благодарил.
И вот он перед нами - собственной персоной, как говорится. Хотя, впрочем, персонаедва угадывалась под лохмотьями нищего.