ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)
Шрифт:
До некоторых членов общества, живших за Вдовьим мысом, приходилось добираться катером или на дрезине (по одноколейке, проложенной некогда солдатами генерала Врангеля). А до тех, чьи домики, словно ласточкины гнезда, прилепились к Кабаньим отрогам, - в кабинке фуникулера, который пускают лишь утром и вечером, и каждый раз часа на два, не больше (за этот срок надо успеть обернуться туда и обратно).
А если раньше времени отключат электричество, то этак и провисишь над пропастью до самого рассвета.
Времени на рассылку уведомлений по почте уже не было. Да и, признаться, почта работала у нас скверно, почтовых ящиков на улицах почти не осталось,
И все это с тех пор, как рухнул наш нерушимый и жизнь, словно сошедшая с рельсов дрезина, покатилась под откос. Впрочем, иные пересели в мягкие вагоны с зеркалами, кремовыми занавесками, сияющей белизной раковиной, унитазом и пористой туалетной бумагой. Пересели на обитые кожей диваны, чтобы, покачиваясь, позевывая под мерный стук колес, попивая чаек, смотреть в окно на всеобщее разорение и разруху.
Хотя что они нам, пересевшие-то, речь сейчас совсем не о них.
Речь о том, что все стало иным, даже, знаете ли, записные книжки и планшеты. Да, сейчас записная книжка – не книжка и планшет – не планшет, а нечто попискивающее и посверкивающее, с проскакивающими искорками, молниями и зигзагами. Инымисловами, появились новые средства связи, на столах засветились экраны и, образно выражаясь, забегали мыши. Вот почта-то и захирела, подверглась порче, как дерево, подточенное древесным червем. А жаль, признаться, поскольку это лишает нас невыразимого очарования, заключенного в том, что когда-то столь романтично именовалось перепиской по почте.
О, переписка!
Темного стекла, граненая чернильница с горлышком, схваченным серебристым ободком, и откинутой крышечкой, открытое золотое перо отливающего черным лаком самописца, синеватая почтовая бумага, конверт с наклеенной на него маркой – сколько в этом чистейшей поэзии, любезный читатель! И как это отвечает тому настроению, которое создается великолепной плохой погодой! В докладах, читаемых на заседаниях нашего общества, не раз говорилось, что лучше всего писать письмо на дачном балконе при моросящем дожде, когда на перилах собираются маленькие лужицы, пахнет мокрым шиповником и сырыми досками покосившегося, готового упасть, но никем не поправляемого забора.
Все это утрачено с тех пор, как появился обычай посылать сообщение на куске мыла. Да, нацарапывать и отправлять, а это так же вульгарно, как женщине курить на ходу…
Конечно, можно было бы всех обзвонить по этим нынешним телефонам (так называемым мобильным). Но из опасения, что нас могут запеленговать и подслушать, особенно сейчас, когда за нами велось пристальное наблюдения и все были, так сказать, в фокусе, мы этим средством связи не пользовались.
Зачем лишний раз рисковать?
Да и к тому же такие телефоны были не у всех, а если и были, то не все носили оные с собой, тем более что брать их на наши собрания строжайше запрещалось уставом. Еще не хватало, чтобы во время доклада у кого-то вдруг зазвонило, закрякало, заквакало, заухало, как ухает ночью сова, и он завертелся, словно канатный плясун, шаря себя по карманам. О, нет! Такое зрелище нам претит – оно для нас просто невыносимо. Того же, кто на заре удит рыбу, держа удочку, конец которой не виден из-за густого молочного тумана, кто собирает грибы в дубовом лесу или любуется осенним закатом с телефоном в кармане, сочли бы просто безумцем и немедленно исключили из общества.
Поэтому вполне объяснимо, что я себе подобного монстра вообще не заводил, а с чужого телефона звонить… извините, не так воспитан.
По моему убеждению, мобильный телефон – это такая же пошлость и дурновкусие, как и хорошая погода. Они начисто лишены очарования старинных - черных эбонитовых -телефонных аппаратов с крутящимся, всегда немного расшатанным диском и массивной трубкой. Трубкой, в которой слышался протяжный гудок, стоило поднять ее с рычага.
О, помните, помните?..
Они вешались на стену или ставились на круглые столики, которые так и именовались – телефонными. Какая прелесть – телефонный столик, своим изяществом не уступающий шахматному! Если он не накрывался салфеткой, телефонный аппарат отражался в его лаковой поверхности, как бы удваивался, выносился некоей расширяющейся проекцией вне собственных пределов. И тот, кто наклонялся, чтобы поднять трубку, видел себя в отражении, словно всплывающим из таинственной глубины зазеркалья.
Мне особенно милы телефонные аппараты, на которых есть и цифры и буквы. Со временем кто-то посчитал, что буквы не нужны, раз есть цифры. Какое это нелепое заблуждение! Вся прелесть старых телефонных номеров именно в сочетании цифр и букв. Никогда не забуду телефонный номер времен моего детства: Г-9-00-06. Я могу его повторять без конца, как магическое заклинание: Г-9-00-06, Г-9-00…
А замените букву на цифру, на обычную четверку, и все магическое исчезнет.
И вот вместо диска с буковками по кругу появились эти дурацкие кнопки, в которые все тычут пальцем, набирая номер. Разве сравнишь это с вращением диска! Кроме того, мобильные телефоны подчас заставляют заподозрить их владельцев в душевном расстройстве или явном помешательстве. Скажем, идет человек по улице и громко разговаривает сам с собой. Кроме того, пресловутый мобильник может зазвонить где угодно. А если, прошу прощения, в туалете? Я не раз собственными ушами слышал, что и в туалете разговаривают. Так сказать, сидя на стульчаке. Прекрасно! Восхитительно! Все-таки прост человек, особенно не испорченный воспитанием…
Однако хватит лирических отступлений – вернемся к нашему сюжету.
Итак, чтобы оповестить всех о назначенном на завтра сборе, я попросил нашего шталмейстера Николая Трофимовича запрячь Эсмеральду, и до самого вечера мы с ним тряслись по ухабам, взбирались козьими тропами, стучались в двери, оставляли записки. Те, кого удалось застать, встречали нас радушно и обещали непременно быть, тем более что мы предупреждали: никакие отговорки приниматься не будут.
Объявлен экстренный сбор, поэтому никаких отговорок…
Правда, некоторыми высказывались опасения: а что если мы соберемся, а всех нас разом и возьмут? Заломят руки – щелк – и мы в наручниках. Приходилось объяснять, что мы собираемся на конспиративной квартире – во флигеле, поэтому и опасаться нам нечего.
Умаялись мы изрядно и к вечеру едва держались на ногах, но зато могли поздравить себя с тем, что все члены общества оповещены о сборе.
Глава тридцать третья, из которой читатель узнает о том, как мы собрались во флигеле сгоревшего дома, чтобы обсудить создавшееся положение