ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)
Шрифт:
– Чем же именно?
– Новыми нарядами, прической, автомобилем, который мне не позволяет водить мой шофер.
– И этим своим кружком ты тоже довольна?
– Каким кружком? – Теперь она в отместку хотела немного потянуть, удовлетворяя мое праздное любопытство.
– Хорошопогодников, конечно. Я слышал, что ты недавно в него вступила.
– И не только вступила, но и возглавила.
– О, ты для этого создана! Ты всегда мечтала наслаждаться хорошей погодой и властвовать над кем-то. Теперь обе твоих мечты сбылись.
– Что-то в твоих словах мне не нравится… - сказала жена с такой сияющей улыбкой, что никто
– Мне кажется, ты на что-то злишься. Неужели все еще не простил?
– Злятся и не прощают те, у кого нет занятий. У меня же прекрасное занятие - размахивать метлами рук и греметь ожерельем из пустых банок.
Жена сначала долго смотрела на меня и лишь потом созналась:
– Извини, но я тебя не понимаю.
– И не надо понимать. Понимания ищут те, кто не свободны. Я же совершенно свободен. Забрался к себе на верхнюю полку, повернулся на бок, подложил ладони под щеку и сладко заснул.
– Опять говоришь загадками, - сказала она и после этого вновь посмотрела тем же долгим, изучающим взглядом.
– Только у меня к тебе одна просьба… обещай, что выполнишь, - наконец решил я выразиться на понятном ей языке.
– Принять тебя в наш кружок? – охотно откликнулась жена.
– А то холода, дожди и вечная слякоть плохо на тебя влияют…
– Нет, слишком много чести.
– Для кружка или для тебя?
– Для меня, разумеется. – Лучезарная улыбка на моем лице явно свидетельствовала о стремлении говорить ей только приятное.
– Просьба у меня другая: верни мне мою фамилию, - произнес я с той же улыбкой.
– Я не хочу, чтобы ты ее носила.
– Как это вернуть? – Ее смутило оскорбительное несоответствие между выражением моего лица и произнесенными словами.
– Ну, смени ее. Возьми другую. Прежнюю. Девичью.
– А если она мне нравится? Это мое право - носить любую фамилию, даже самую ненавистную, как твоя. Кроме того, она повышает мой авторитет. Все-таки у вас такая семья…
– Но ведь мы ни в чем не совпадаем. И мы, и ваш кружок с нашим обществом – ни в чем!
– Нет, есть одно совпадение, но о нем все узнают немного позже, - сказала жена, и почувствовал, что она никогда не откажется от моей фамилии.
Глава сорок четвертая, которая тоже так понравилась следователю, что он вырвал ее из рукописи и оставил у себя. В главе рассказывается о пожаре в цирке, о том, как я спас из огня Эмми и узнал о смерти Полицеймако. Пожар в цирке и смерть Полицеймако
Часть четвертая
ЦАРСТВО
Глава сорок пятая: в ней рассказывается, как я получаю повестку на допрос и заранее готовлю речь, собираясь произнести ее перед следователями
Через неделю после пожара наш почтальон, прислонив к моему крыльцу забрызганный грязью велосипед, вручил мне конверт, в каких обычно рассылают официальные уведомления и депеши. Вручил с тем торжествующе-безучастным, вороватым до невинности лицом, которое неопровержимо свидетельствовало, что он не оставил неудовлетворенным свое любопытство. Иными словами, аккуратно вскрыл, прочел и снова заклеил, каналья. Да еще палец послюнявил, чтобы разжижить засохший клей. Послюнявил и о ствол березы вытер (на кончике пальца остались следы от бересты).
«Заказное. Вот здесь». – Тем же выбеленным берестой пальцем он указал мне графу с жирной галочкой, где я должен был поставить подпись. И казалось, что на кончике моего пера сосредоточилась вся его мстительная радость от сознания того, что я подписываю себе приговор.
В конверте была повестка…
Мне предписывалось явиться для дачи свидетельских показаний по делу о краже полосатого тюфяка, - казалось бы, всего-то, пустяк, сущая мелочь, но я понимал… Понимал, что это лишь повод, спрятанная в траве петелька, внутри которой насыпали зерен, чтобы затянуть ее, как только туда попадет птичья лапка. Допрашивать меня будут совсем о другом, но я так просто не дамся, я найду, что ответить, и им не удастся припереть меня к стенке.
И тут я сел за стол и на бумаге, приготовленной для составления отчета о последнем заседании нашего общества (до сих пор девственно чистой), написал речь. Речь, адресованную следователям, вызвавшим меня на допрос. Хотя, признаться, отдаваясь во власть вдохновения, я часто смотрел поверх их голов и уносился к тем воображаемым слушателям, коих мысленно выбирал в единомышленники и наделял сочувствием моим рассуждениям. Причем, как оратор я не только старался блеснуть красноречием, но и задавал моим слушателям замысловатые загадки.
Я не знал, кто, собственно, меня будет допрашивать, в каких он рангах, званиях и должностях, поэтому обращение опустил. Вот с чего я начал:
«Почему красное называют красным, желтое желтым, а белое – непременно грязновато-серым, если не черным? Почему?
Недавно друзья рассказали мне о пересудах на площади, почте и рынке и о том, какие нелепости о нас пишут в газетах (да я и сам был всему этому свидетель). Хотя следственные органы, конечно же, менее всего заботит мой сон ,но все-таки признаюсь: меня это настолько поразило, что я потом всю ночь не мог заснуть. Я ворочался в постели, то натягивал до подбородка, то сбрасывал на пол одеяло, вставал, расхаживал по комнате, шаркая шлепанцами, и думал, - с возмущением, сарказмом, ядовитой иронией думал о тайне, которую нам так настойчиво сватают.
Да, о тайне, угрожающей спокойствию, здравомыслию и трезвому рассудку людей, в нее не посвященных, – стоит ей замаячить на горизонте, и досужее воображение распаляется так, что укротить его становится невозможным. Совершенно невозможным, уверяю вас: это так же бесплодно, как тушить носовым платком дымящуюся между бревен сгоревшего дома паклю. Вот и сейчас как ни маши платком, а пакля чадит, оставляя в воздухе едкий, прогорклый запах и заволакивая дымом несчастных погорельцев.
Иными словами, кто-то шепнул, кто-то подхватил, и воображение досужих умов, падких на дешевые сенсации, не устает плодить самые бредовые и чудовищные химеры.