Тайное письмо
Шрифт:
А потом однажды Кальманы просто исчезли. Ходили слухи, что они переехали в Мюнхен, и Магда думала, что они уехали потому, что, возможно, там жили их родственники. Однако она помнила, как женщины перешептывались в деревенском магазине о том, что местный доктор не должен быть евреем. «Это такой позор», – сказала одна женщина. Магде эти слова показались странными, ведь доктор Кальман всегда был добр к ней и как-то всю ночь провел у ее постели, когда она болела корью.
«Их собирают», – писал Карл в своем письме. Что он имел в виду? Неужели Лотту и доктора Кальмана тоже собрали и погнали
Прошлой ночью шел сильный дождь, и теперь река была полноводная, бурлящая и журчащая в своем каменистом русле, так что каждый камень был покрыт пеной. Магда сидела на берегу реки, вспоминая дни, когда они с Карлом приходили сюда и бросали в речку камни, наблюдая за тем, как по воде расходятся круги. Еще они тут рыбачили и приносили матери речную форель, которую та жарила в масле на ужин. Хотя Карл был гораздо старше ее, Магда считала его своим лучшим другом, единственным человеком, кроме отца и матери, которым она восхищалась и которому полностью доверяла. Но после его переезда в Англию с ним, похоже, что-то случилось. Возможно, его заточили в тюрьму и заставили написать ей столь ужасные вещи? Может, именно поэтому он написал ей всю эту ложь? Учитель в школе объяснял, что благодаря Гитлеру Германия стала самой экономически развитой страной в Европе. Он говорил, что другие страны завидуют такому успеху. Может быть, англичане так сильно им завидовали, что бросили ее брата в тюрьму и заставили писать все это против его воли? При мысли о том, что Карл сейчас сидит в темной и сырой тюремной камере, у нее на глаза навернулись слезы, и она быстро побежала вверх по холму, через сосновый лес, обратно на ферму.
На кухне Кете сервировала ужин.
– А, Магда… хорошо, что ты вернулась. Куда ты так быстро убежала?
– Решила прогуляться, – сказала Магда, моя руки в кухонной раковине.
Мать убрала со стола ее учебник, тетрадь, ручку и положила их на буфет.
– Ты даже не начала делать уроки, – вздохнула Кете, накладывая Магде в тарелку кроличье рагу и картофельные кнедлики.
– Сделаю позже.
– Как там Карл? Я могу прочитать его письмо?
– Нет! – резко ответила Магда, вспомнив наказ Карла никому ничего не рассказывать.
– Почему это? – поинтересовалась мать.
– Он сказал, что сам вам напишет. А это письмо только для меня.
– Понятно, – сказала Кете. Глаза выдали, что она расстроилась. – Но ты хотя бы расскажи нам, какие у него новости, – с надеждой в голосе предложила она.
Магда ковыряла вилкой кролика, не в силах съесть ни кусочка. При воспоминании о кроличьей голове, из которой на кухонный стол вытекала кровь, ее замутило. «Их кровь на наших руках…» Она вскочила, опрокинув стул, и выбежала из-за стола во двор, где ее стошнило.
Позже, когда Магда лежала на кровати, а мать своей холодной рукой гладила ее лоб, она снова вспомнила письмо Карла.
– Мама, – сказала она, – а почему Лотта и доктор Кальман
– Какой странный вопрос, – удивилась Кете. – Почему ты спрашиваешь об этом сейчас?
– Просто интересно. Они так внезапно уехали. Мне нравилась Лотта.
– Да… но, видишь ли… они решили жить среди своего народа. Так будет лучше.
– Значит, они сейчас со своими родными и друзьями? – с надеждой в голосе спросила Магда.
– Да… А теперь перестань переживать из-за всяких глупостей и скажи мне: тебя так расстроило что-то в письме Карла?
Глаза Магды наполнились слезами, но она быстро заморгала, чтобы смахнуть их, и отвернулась к стене. Мать погладила ее по волосам.
– Ладно, может, завтра ты мне все расскажешь. А теперь постарайся уснуть.
Кете погасила масляную лампу и закрыла с щелчком сосновую дверь.
Глава третья
Кесуик, Озёрный край, сентябрь 1939 года
Путешествие на поезде из Ньюкасла в маленький городок Кесуик, находившийся неподалеку от озера, должно было занять почти весь день. Имоджен стояла под сводчатым потолком вокзала в Ньюкасле и прощалась со своими родителями. Рядом с ней была ее лучшая подруга Джой Карр. Девочки познакомились в свой первый день пребывания в ньюкаслской средней школе для девочек, когда им обеим было по одиннадцать лет. Первые же слова Джой, обращенные к Имоджен, навсегда определили их дальнейшие отношения:
– Ты любишь проказничать?
– Да, – неуверенно ответила Имоджен. – По крайней мере, мне так кажется.
– Отлично, – с обескураживающей прямотой сказала Джой. – Мы с тобой будем лучшими подружками.
Теперь, когда они стояли на продуваемой всеми ветрами платформе, Джой, дрожа от нетерпения, радостно прощалась со своими родителями. Имоджен же, напротив, была так подавлена своими переживаниями, что у нее сводило желудок.
– Ты ведь будешь писать нам? – настойчиво спрашивала ее мать Роуз, защищая свою стильную рыжевато-коричневую фетровую шляпку от ворвавшегося на станцию ветра.
– Конечно, мамочка.
Имоджен видела, что мама старается сохранять мужество, и решила следовать ее примеру. Но она чувствовала, как слезы выступают на глазах, а горло сводит от боли после того, как она проглотила стоявший там комок вместе со своей грустью.
– И не шали там особо, – добавил отец.
– Ну что ты, папочка…
– На это лучше не надеяться, – сказала мать. Она улыбалась, но в ее глазах стояли слезы. – Иди сюда, дорогая.
Она так крепко прижала к себе Имоджен, что той стало трудно дышать.
– Я люблю тебя, – прошептала Имоджен в шею матери.
– Я тоже тебя люблю, – ответила Роуз.
Вокруг них другие дети прощались со своими родителями. Среди плача и последних наставлений раздался свисток дежурного по станции. Паровоз выпустил клубы дыма из трубы.
– Скорее, – сказала Роуз. – Садись в поезд… Ты же не хочешь, чтобы он уехал без тебя?
В купе отец Имоджен положил ее с Джой багаж на верхнюю полку.
– Не разговаривайте с незнакомцами, – напутствовал он девочек и поцеловал их обеих на прощание в макушки.