Тайное становится явным
Шрифт:
Калагэн начал врать. В его голосе послышалась та неподдельная искренность, которая всегда сопровождала у него самую явную ложь. Он сказал:
– Все улики против тебя, которые мне были нужны, у меня уже есть…, ты, недоумок. У меня есть доказательства, что ты вместе с неким типом по имени Блейз и твоей кузиной Эсме Вендейн замышляли похитить драгоценности в Марграуде. Но вам не повезло, так как майор оказался слишком догадливым, и к тому же Эсме решила, что для нее будет лучше, если она скажет правду. У меня достаточно фактов против тебя, чтобы упрятать тебя за решетку на пять лет, ты, жалкий, никчемный
– Господи, – пробормотал Ланселот. – Все это чушь. Это…
– Черта с два, – сказал Калагэн. – А на твоем месте я не рассчитывал бы на то, что это чушь. Так что ты будешь в этой гостинице в 11.30, или я выбью тебе все твои зубы и заставлю их проглотить.
Он повесил трубку и вышел на Хей Хилл. Было четверть восьмого. Он направился в сторону Албермарл стрит к Джуэл Клубу.
Он подумал о том, что вечер у Ланселота будет не из приятных. Он представил себе, что Ланселот проведет часа два-три, не находя себе места, пытаясь отгадать, что Калагэн собирается с ним сделать. Калагэн усмехнулся, довольный собой.
Мисс Паула Роше, которая скромно сидела в углу помещения Джуэл Клуб, смотрела через стол на Калагэна с дружелюбием, граничащим с обожанием. Она уже поглотила великолепный обед и с удовольствием выпила три коктейля и почти две бутылки шампанского. Она с большим изяществом держала в своих длинных пальцах ножку фужера, отставив мизинец, что, по ее убеждению, соответствовало представлению о хороших манерах.
Мисс Роше была близка к тому, чтобы довольствоваться жизнью. Пусть войны начинаются и кончаются, думала Паула, а я вот здесь, и все тут. Она считала, что она прекрасно выглядела, – правда, первые признаки появились… чтобы замаскировать начинающие полнеть бедра, ей приходилось втискивать их в одежду на два размера меньше.
Грудь ее была упакована в новый лифчик, изобретенный некой дамой, понимающей что значит "высокая грудь", и он соответствовал своему назначению на сто процентов.
У Паулы было ощущение, что она "на высоте", во всем где было нужно. После сорока пяти минут борьбы не на жизнь, а на смерть перед зеркалом в своей спальне, ее лицо приобрело персиковый оттенок, наложенный слоем не меньше одной шестнадцатой дюйма в толщину. Ее брови, выщипанные до предела, самой ей казались верхом совершенства – даже если на беспристрастный взгляд они напоминали дорожку, оставленную неразумной и хилой сороконожкой, лапки которой были вымазаны индийскими чернилами. Веки ее, подкрашенные синей тенью, хотя и могли вызвать у какого-нибудь стороннего наблюдателя предположение, что Паула около трех лет не высыпалась как следует, по мнению самой Паулы, выражали некую изысканную усталость и склонность к любви – и уж, конечно, были знаками высшего благородства.
Она сказала:
– Мне… Я всегда была из тех, для кого большое значение имеет чувство собственного достоинства– именно это я хочу сказать
– "чувство собственного достоинства", и я не имею в виду ничего другого. Моя квартирная хозяйка, – в общем, я называю ее хозяйкой, хотя она скорее для меня прислуга – так вот, она на днях сказала мне: "Мисс Роше, что меня беспокоит, так это эти самые немцы. Что мы будем делать, если они придут сюда?"
– Я набросилась на нее, – продолжала Паула. – Я сказала: "Если они придут сюда, миссис Карровей… если такое произойдет, тогда вам потребуется прежде всего воинственный дух и чувство собственного достоинства, особенно чувство собственного достоинства".
Она говорит: "О, ну и что хорошего из этого выйдет? Им не нужно чувство собственного достоинства; то, что им нужно – это пара гранат". Тогда я опять набросилась на нее и сказала: "Миссис Карровей, гранаты – это для солдат, но женщине, если она леди, нужно чувство собственного достоинства. Если бы мне пришлось столкнуться с немецким офицером высокого ранга, я бы просто пожала плечами и сказала: "Герр капитан, мне бы хотелось, чтобы вы поняли, что здесь у вас ничего не выйдет. По крайней мере, с Паулой Роше номер не пройдет" и я бы окатила его ледяным взглядом". "Да, конечно, – говорит она. – Но, предположим, что ваш взгляд на него не подействовал. Что тогда, мисс Роше?"
"Тогда и только тогда, – сказала я ей, – я бы использовала другие методы. Возможно, я разделалась бы с ним, но по своему, как подобает настоящей леди, – сказала я ей. Потом я говорю: "На худой конец всегда есть утюг… но прежде всего чувство собственного достоинства. Будем же настоящими леди, пока есть возможность, а если такой возможности больше не будет, тогда, конечно же, нам придется разделаться с ними".
Паула сделала большой глоток бренди. Она наклонилась в сторону Калагэна.
– Вы слышали о Елене Троянской? – таинственно зашептала она.
– Нет, Паула, – ответил Калагэн, – расскажите мне о ней.
– Жила некая женщина. Она была в полном порядке. Теперь смотрите, что она сделала Марку Антонию. Когда дела пошли плохо и этот Марк Антоний уничтожил все живое в округе, как саранча, что она делает? Ну, скажите, что она делает?
– Ну, и что она делает? – спросил Калагэн.
Мисс Роше твердо сжала губы.
– Она заманила его в свою комнату, и не дала ему выйти, – доверительно поведала она. – И на следующий день они дали ей золотое яблоко. Если вы будете в Челси, вы увидите там больницу,
– памятник. Я всегда говорила, что женщину рождает событие. Каждое великое событие рождает великую женщину. Жанна Д'Арк, Нэл Гвин, Мэй Вест и девушка из Арментье… в истории полно таких женщин…
Калагэн кивнул.
– Ты права, Паула. Это были женщины, которые знали, когда и как отомстить. Ты тоже такая женщина. Именно поэтому я хотел поговорить с тобой о Габби.
– Габби, – она почти прошипела. – Я жду тут кое-кого…
Калагэн прервал ее. Тихим, интригующим голосом он сказал:
– Расскажи мне кое-что, Паула. Пытался ли Габби связаться с тобой после того, как он был так груб по отношению к тебе в тот вечер в клубе Вентура. Он не пытался извиниться?
– Извиняться он и не подумал, – ответила Паула. – Но он связывался со мной, это было. Он осмелился позвонить мне и спросил, что мы с вами делали…, о чем говорили. Он сказал, что ему это надо знать и что, если я не скажу ему, он сделает так, что я никогда не найду работу ни в одном клубе в Вест Энде.
– О-а, – протянул Калагэн. – И ты ему сказала?