Тайну прошепчет лавина
Шрифт:
– Я не могу ничего тебе приказать, – пожал плечами Павел. – Но ты ведешь себя глупо и неосмотрительно. Хотя, разумеется, это твое дело. Хочешь свернуть шею – пожалуйста.
– Ты, кажется, кататься приехал? Вот и катайся, – отрезала Патриция, у которой от внезапной обиды вдруг на глаза навернулись слезы. Или это все тот же страх был тому виной? – Я не просила тебя меня спасать. Я сейчас пойду на подъемник и спущусь вниз, туда, где мне самое место, а ты катайся на здоровье.
– Погоди, ты точно уверена, что поедешь вниз? Я не хочу оставлять тебя одну на горе. Первая попытка не очень хорошо закончилась.
– Да, я абсолютно уверена.
– Тогда
– Да не надо меня провожать. – Патриция вырвала руку, которую Павел взял, словно она действительно была несмышленым ребенком. – Я знаю, где подъемник, и уверяю, что не свалюсь с него. Я, конечно, идиотка, но не настолько.
– Ни минуты не считал тебя идиоткой, – пробормотал Павел. – Ладно, иди, раз ты такая самостоятельная, только, пожалуйста, будь осторожна.
Патриция повернулась к нему спиной и бодро зашагала в сторону подъемника. Настроение у нее отчего-то резко взлетело вверх, хотя она и сама не понимала, почему именно. И почему ее здесь все время как на качелях бросает от слез к веселью? Горный воздух так сказывается, что ли? Надо почитать, что пишут в интернете о влиянии на психику разреженного воздуха на большой высоте. Вот сейчас она вернется в дом и обязательно почитает.
Вокруг катались люди. Мелькнул синий пуховик Айгара, темно-зеленые куртки Сергея и Эдика, алой точкой заскользил вниз с горы Павел. Снизу махала рукой Кайди, Патриция замахала в ответ, потому что рыжеволосая женщина ей нравилась. Усевшись в кресло подъемника и пристегнув цепочку, Патриция поехала вниз, восхищаясь обступающей ее со всех сторон красотой. Нет, все-таки не зря она сюда приехала.
Заснеженные ели подпирали небо, оттуда, словно через проколотые острыми верхушками дыры, ярко било солнце, заливая расстилающуюся под ногами равнину. Домики турбазы – основной, в котором жили гости, хозяйский, где обитала семья Девятовых, служебный, где в течение дня размещался обслуживающий персонал, оленья ферма и остальные строения – казались маленькими-маленькими, словно игрушечными. Между ними вились протоптанные дорожки, чуть в стороне по шоссе, ведущему к поселку, ехали крошечные машинки. Все казалось сказочным и очень умиротворяющим.
Патриция спускалась ниже, и все вокруг приобретало привычные размеры и очертания, отчего волшебство потихоньку исчезало, растворялось в воздухе, который, казалось, стал чуть холоднее. По крайней мере, каждый вздох немного обжигал горло. До конца канатной дороги оставалось совсем немного, людей внизу уже вполне можно было распознать по лицам. В частности, Патриция увидела стоящего недалеко от пункта проката снаряжения Олега Девятова и слегка поморщилась, вспомнив его грубые жадные руки.
Девятов стоял рядом с Аркадием Петровичем, единственным гостем, не спустившимся утром к завтраку. Видимо, к этому часу он все-таки проснулся. Патриция вытянула запястье из рукава куртки, отогнула край перчатки. Половина второго, немудрено и проснуться, даже если по Москве сейчас и полдесятого.
О чем говорили двое мужчин, сверху было, конечно, не слышно, однако, судя по жестам, Олегу Девятову было весело, а вот Аркадию Петровичу – не очень. Хозяин турбазы хлопал себя по коленям и раскатисто смеялся, чуть ли не ржал, выглядело это отвратительно, впрочем, как и все, что было с ним связано. Его собеседник казался растерянным, словно разом растерявшим весь свой вчерашний лоск. Даже очки в золотой оправе сидели на носу как-то криво. В какой-то
В этот момент ноги Патриции коснулись земли, подбежавший служащий канатной дороги отстегнул цепочку, помог ей выбраться из металлического кресла, которое, не останавливаясь, ползло дальше, собираясь с силами для захода на следующий круг, кто-то уже деловито рассаживался, занимая места, чтобы подняться на гору. Патриция сделала несколько шагов в сторону, чтобы не мешать, пошла быстрее, потому что почувствовала, что замерзла, и через несколько шагов услышала громкий, удивительно неприятный звук. Это смеялся, точнее, действительно ржал оставшийся в одиночестве у пункта проката Олег Девятов.
Заметив Патрицию, он вытер выступившие от смеха слезы и сделал неприличный жест в ее сторону. Она заметила, что перед этим он аккуратно осмотрелся, чтобы убедиться, что его не видят и за Патрицию никто не вступится. Она снова почувствовала, как притаившаяся внутри ярость поднимается все выше, грозя залить голову. Допустить это было категорически нельзя.
– Слушай ты, урод, – негромко сказала она, подойдя еще ближе, но все-таки оставаясь на некотором расстоянии. Патриция знала, что может быть опасной, если, не дай бог, перестанет себя контролировать, – если ты еще раз подойдешь ко мне ближе чем на два метра, бросишь на меня хотя бы один взгляд или повторишь то, что сейчас сделал, я тебя кастрирую. Розочкой от бутылки. Конечно, возможно, я сяду, потому что для меня это будет уже рецидив, но тебе это окажется уже без разницы. Я говорю совершенно серьезно. Можешь погуглить, если не веришь.
Стоящий напротив мужик смотрел на нее дикими глазами. Он был настолько растерян, видимо, не ожидая подобного текста от хрупкой рафинированной московской дамочки, что от нелепости его вида проснувшаяся внутри змея ярости сворачивалась уютными кольцами. До следующего раза.
– Я не шучу, – повторила Патриция назидательно, и он дрогнул, сдался, опустил глаза, повернулся и зашагал прочь. Чуть ли не побежал, и это позорное отступление вселило в Патрицию сладкое чувство победы над поверженным противником. Она была уверена, что больше он к ней действительно не подойдет.
За ее спиной раздались аплодисменты. Кто-то, явно наблюдавший за баталией, теперь от души хлопал в ладоши. Патриция повернулась и обнаружила там Карину.
– Браво, – сказала та, перестав хлопать. – А ты, малышка, оказывается, не так проста, как кажешься. Выглядишь совсем простофилей, а оказывается, у тебя есть зубки, да преострые. И ты умеешь больно кусаться.
– Умею, хотя и не люблю, – сухо ответила Патриция. – Учителя хорошие были. К сожалению.
– Да почему же к сожалению, – весело изумилась Карина, – я бы даже сказала, наоборот, к счастью. Наконец-то Олежек встретил достойного противника. Ну надо же.
– Олежек? Вы что, знакомы?
– Да бог с вами, конечно, нет, – рассмеялась Карина, обнажив зубы, настолько прекрасные, что сомневаться в их искусственном происхождении не приходилось. – В моем возрасте уже все мальчики-зайчики, Олежки и Игоречки, Сереженьки и Эдички. Доживешь до моих лет – поймешь.
– Не уверена. – Патриция почувствовала, что уже совсем окоченела. – Вы простите меня, Карина, но я пойду.
– Иди, конечно, – милостиво разрешила та. – Но это просто удивительно, насколько бывает обманчива внешность.