Тайны финской войны
Шрифт:
Меня грубо, как мешок, перевернули навзничь. Я услышал незнакомый мне язык, по его тону можно было догадаться, что меня ругают. Один из финнов тряс перед моим носом пустой кобурой, которую они срезали у меня с ремня. Пальцы рук моих застыли, и все же правую руку потянул на грудь. Этого достаточно было для финнов, чтобы догадаться, где содержимое моей кобуры…
Так же небрежно меня бросили в лодку и потянули по снежным тропам. Иногда становилось так больно, что я начинал кричать по — русски, чтобы меня пристрелили, потом я отключался, и мне становилось хорошо…»
В госпитале Сидорову запомнилась молодая медсестра, хорошо относившаяся к нему: «К нам в палату заходила всегда одна и та же медсестра.
Но вот война кончилась, и пленных отправляли домой. И тут Лизи оказала Сидорову неоценимую услугу:
«На первом этаже меня встретил человек в военном, показавший мне руками, чтобы я одевался. Передо мной валялся мой полушубок, весь засохший от крови, оба валенка, разрезанные сверху вниз. И вдруг появилась Лизи. Она решила меня «приодеть». Не новое, но чистое нижнее белье, гимнастерка, наша, русская телогрейка и ватные брюки защитного цвета… На ноги она нашла коричневые, еще довольно крепкие пек- сы (это финские сапоги с крючком на носках для лыж). На голову дала черную круглую меховую шапку, она была мне великовата, спадала иногда на глаза. Наполовину я выглядел финном, и только телогрейка и брюки говорили, что я русский… Человек в военном подал команду на выход. Лизи протянула мне костыль, а я пристально посмотрел ей в глаза и от души сказал «китош» (спасибо). Стало как-то грустно. Лизи не проронила ни слова, лишь закрыла свои черные глаза».
С пленными в Финляндии вели разъяснительную работу русские эмигранты. Причем, как и финнам наши политработники в советском плену, грозили им самыми страшными карами на родине. А для опровержения «достоинств социализма» живописали прелести жизни вольного фермера. Правда, для приобщения к ним надо было сперва поработать на финских хозяев. Вот свидетельства вернувшихся: «…Поп (тут русский православный священник. — Б. С.) сказал, что после 5 лет батрачества вы получите гражданство. Вам дадут 4 коровы, дом, землю, 3 лошади с выплатой их стоимости в рассрочку. Нежелающие остаться в Финляндии могут поехать в любую другую страну… Финны предлагали каждому остаться в Финляндии или поехать в любую другую страну, при этом запугивали, что «в СССР вас все равно расстреляют»».
В Финляндии осталось совсем немного пленных. Советских людей пугала чужая страна, чужая жизнь (от капитализма уже отвыкли), разлука навеки с родными и близкими, которых к тому же наверняка репрессируют как «членов семьи изменника Родины». Да и не верили красноармейцы, что на родине многих из них ждет пуля. Думали — пугают. Но финские пропагандисты в отличие от советских политруков, как оказалось, не врали. Судьба вернувшихся была незавидна. 28 июня 1940 года Берия докладывал Сталину:
«В Южском лагере (этот лагерь в Ивановской области готовили для финских пленных, но таковых хватило лишь на один Грязовецкий лагерь. — Б. С.,) содержится 5175 красноармейцев и 293 человека начсостава, переданных финнами по обмену военнопленными (еще около 300 человек вернулось из плена позднее в 1940 году. —Б. С .). Оперативно — чекистской группой выявлено и арестовано 414 человек, изобличенных в активной предательской работе в плену и завербованных финской разведкой для вражеской работы в СССР. Из этого числа закончено и передано прокурором МВО в Военную коллегию Верховного суда СССР следственных дел на 344 человека. Приговорены к расстрелу 232 человека. Приговор приведен в исполнение в отношении 158 человек.
Бывших военнопленных в числе 4354
Бывших военнопленных в количестве 450 человек, попавших в плен, будучи раненными, больными или обмороженными, в отношении которых не имеется компрометирующих материалов, — освободить и передать в распоряжение Наркомата обороны».
В переводе с чекистского языка на общечеловеческий «нет достаточного материала для предания суду, но подозрительны по обстоятельствам пленения» означало, что несчастных не в чем было обвинить, кроме того, что они оказались в плену, не будучи раненными. Вот и посадили всех пленных, кроме раненых и больных, в лагеря. Для Сталина и Берии все вернувшиеся из Финляндии были преступниками уже потому, что сдались в плен. Вождя и его подручного не волновало, что большинство красноармейцев было пленено, когда они исчерпали возможности сопротивления и оказались в совершенно безнадежном положении. А среди 414, на кого имелся хоть какой-то материал для советского судилища, вряд ли все были бойцами бажановской освободительной армии России: эти люди прекрасно знали, что в Советский Союз им путь заказан, и постарались остаться в Финляндии или уехать в другие страны. Среди осужденных 106 подозревались в шпионаже, 166 считались участниками антисоветского добровольческого отряда и 54 — провокаторами. В этих трех категориях пленных, по всей вероятности, оказались и действительные члены РНА. Кроме того, 13 красноармейцев обвинялись в издевательстве над другими военнопленными, а 72 — в добровольной сдаче в плен.
Вряд ли многие из тех, кто попал в лагеря на срок от 5 до 8 лет, дожили до освобождения. В годы Великой Отечественной войны от недоедания и тяжелой работы в ГУЛАГе была более высокая смертность, чем в предвоенное время. Ко всему, годных для фронта мужчин из лагерей отправляли на фронт, в штрафные батальоны, а там было мало шансов уцелеть. Поэтому лишь единицы из советских пленных «зимней войны» смогли выжить и иногда оставить устные или рукописные свидетельства очевидцев.
Безусловно, война 1939–1940 годов была справедливой со стороны Финляндии и несправедливой со стороны Советского Союза. Советская агрессия вызвала резкое осуждение в демократических западных странах. Президент США Франклин Рузвельт, выступая в феврале 1940 года перед конгрессом американской молодежи, говорил:
«Более двадцати лет назад… я решительно симпатизировал русскому народу… надеялся, что Россия ре — шит свои собственные проблемы, что ее правительство в конечном счете сделается правительством миролюбивым, избираемым свободным голосованием и что оно не будет покушаться на целостность своих соседей. Сегодня эти надежды или исчезли, или отложены до лучшего дня. Советский Союз, как сознает всякий, у кого хватает мужества посмотреть в лицо фактам, управляется диктатурой столь абсолютной, что подобную трудно сыскать на свете. Она вступила в союз с другой диктатурой и вторглась на территорию соседа, столь бесконечно малого, что он не мог представлять никакой угрозы, не мог нанести никакого ущерба Советскому Союзу, соседа, который желал одного — жить в мире как демократическая страна, свободная и смотрящая вперед демократическая страна».
Однако понимание несправедливости агрессии, совершенной по отношению к Финляндии, не помешало правительствам Рузвельта и Черчилля вступить в союз с «абсолютной диктатурой» Сталина, посчитав ее меньшим злом, чем нацистская диктатура Гитлера. Ведь Германия обладала гораздо большей военной и экономической мощью, чем Советский Союз, и потому представляла более серьезную угрозу западным демократиям.
Давний политический противник Сталина Л. Д. Троцкий не случайно расценивал «зимнюю войну» как поражение СССР. В статье «Сталин после финляндского опыта», написанной в день объявления о советско- финском мирном договоре, он так подвел итоги войны: