Тайны Истинного мира
Шрифт:
Сэм стенал в багажнике, поминая своих родных. Он просил прощения у родителей за все причиненные волнения. Извинялся перед Наполеоном за украденные в пятом классе журналы со взрослыми картинками. Умолял деда не злиться, что три года назад спрятал его вставную челюсть, да так и не сказал где именно, уйдя в глухую несознанку, когда оценил размер наказания. Двоюродную сестру просил не обижаться, что называл крашеной образиной, даже у Шурочки, безвинного дитя испросил прощения, просто так, за компанию. Под конец Сэм жалобно заплакал как малый ребенок, размазывая по лицу слезы, и
Вот и остался он один на целом свете, никого больше нет!
– Слушайте, – протянул господин Поганкин, почесав затылок, – вот бесится. Может, они запихнули туда мертвяка? Они как раз на второй день встают!
– А кого из наших убили? – Тетка Сэма тут же цокнула языком, прикидывая, кого из гостей вчера не досчитались, но выходило, что все разошлись по домам на своих ногах, пусть и не твердых.
– Бабушка, а почему мегтвяк кгичит голосом Сомика? – Тихо полюбопытствовала Шурочка у задумавшейся женщины, дергая ее за рукав дубленки.
– Подожди, деточка, – отмахнулась та, бессмысленно таращась на мужчин и по привычке уперев руки в бока. Она лихорадочно рассуждала. Все-таки зятя она не видела часов с одиннадцати вечера, а хмырь из Зачистки как раз в это время куда-то выходил. Она-то на нетрезвую голову подумала, что в уборную на улице. Тут ее, как током шибануло:
– Деточка, что ты сказала?!
Сэм сложил крестом руки на груди и фальшиво затянул песню, которой его учили в детском лагере на юге. Лагерь этот был человеческий, обычный, и, вероятно, очень привилегированный, так что становилось непонятно, как он, простой инферн, смог там очутиться:
«Орленок, орленок, взлети выше солнца,И степи с высот огляди!Навеки умолкли веселые хлопцы,В живых я остался один!»Допеть он не успел, крышка багажника плавно поднялась, заставив его сморщиться даже в полумраке гаража, и Сэм увидал перекошенное от злости лицо отца:
– Ну, орел, вылетай!
Последний раз мальчишка так быстро бегал только на стометровке, когда сдавал в школе экзамен по физкультуре.
И все-таки он успел на нужную электричку, буквально запрыгнул в последнюю дверь последнего вагона, но лишь потому, что какой-то доброхот в битком набитом тамбуре решил, что шутка удачна и нажал стоп-кран.
Нехорошие предчувствия обуяли меня, как только мы с Алексом вышли за ворота гостеприимного хозяйского дома. Все вокруг казалось подозрительным: и тишина на улицах, и безмолвные спящие в позднее утро дома, и даже бродячая собака с грустно свисающими ушами-лопухами, которая очень недобро покосилась в нашу сторону.
От мороза тропинка превратилась в ледяную ленту, и мы крепко схватились за руки, поддерживая друг друга. Между нами с Александром установилось дивное, почти гармоничное молчание, а прошлая ночь оставила после себя чуть горьковатую неловкость.
Через деревню мы вышли к пустынной
Поиски мы решили начать с квартиры, где я жила прежде. Когда еще прошлым днем мы строили предположения, куда я могла спрятать камни, Алекс сказал, что после побега я еще раз появилась в родных пенатах. Что искала, осталось загадкой, но каким-то невероятным образом я сумела уйти оттуда раньше, чем нагрянула Зачистка.
Электричка отчего-то не торопилась. Я подошла к самому краю платформы, чтобы посмотреть, не приближается ли опаздывающий поезд, но только увидела коридор из заснеженных деревьев и соседнюю остановку, заполненную серыми фигурами. Сердце снова нехорошо сжалось, я оглянулась на мерзнущего Александра.
– У тебя нет дурного предчувствия? – вернувшись к нему, спросила я.
Тот пожал плечами, пряча руки в карманах:
– Я, вообще, полон дурных предчувствий с тех самых пор, как мы сбежали из города.
В этот самый миг мы увидели троих цыган. Казалось бы, нормальная картина, но среди них не было ни одной тени. Алекс внимательно разглядывал отчаянно хохочущих на приличном расстоянии людей, наряженных бродягами, и все-таки непроизвольно сделал шаг, прикрывая меня собой. Вдалеке, словно зеленая комета со снежным шлейфом, наконец, показался стремительный поезд.
Люди на другом конце платформы как будто притихли, и я буквально почувствовала, как воздух разгоняет огромная белая стена, летящая на нас. Алекс быстро выставил вперед руки, и вот мне в лицо ударила ледяная крошка, я едва успела закрыться. Старичок на лавке даже бровью не повел, только на его шапке выросла снежная горка.
– Кто это?
– Охотники за головами, – процедил Александр.
– Что, правда? – ужаснулась я. А люди уже бежали к нам, и их едва-едва успевала опередить летящая электричка.
Автоматические двери отворились, и Алекс буквально втолкнул меня в накуренный тамбур. Я ввалилась внутрь головой вперед, врезавшись в толпящуюся черно-белую массу. Бесцветный народ недовольно загудел. Александр прыгнул за мной.
– В вагон! – приказал он мне. И я испуганно ринулась в серую густоту.
Голос из динамиков безучастно предупредил, что двери закрываются. Вагон волновался и расступался с большим недовольством, когда мы старались протиснуться через проход к противоположному выходу. Через серые спины в окно я увидела, как по платформе метались разноцветные цыгане и зло зыркали, стараясь разглядеть нас, своих жертв, за черно-белыми одинаковыми лицами теней.
Мне казалось, что, возможно, сейчас нас минула опасность, но какой-то шутник нажал на стоп-кран. Вагон качнуло, все дружно завалились вперед, потом резко выпрямились с общим вдохом. Охотники ворвались в соседний тамбур, тут же устремившись к нам.