Тайны КремляСталин, Молотов, Берия, Маленков
Шрифт:
Сформулированное именно таким образом, объясняемое «напряженной обстановкой», необходимостью «усиления работы в деле обороны», это постановление, но с учетом еще двух, от 21 марта, и дало, наконец, полное представление о завершенной конструкции нового узкого руководства. Вершину его составлял триумвират Сталин — Вознесенский — Жданов. Только они и никто иной оставляли за собою право принимать важнейшие решения, которые должны были определять судьбы страны, ее многомиллионного населения. Становились ясными, конкретными и функции триумвиров. Сталин осуществлял общее руководство, объединял и координировал обе властные структуры. Вознесенский отвечал за состояние всего народного хозяйства и прежде всего — оборонной промышленности, действуя через подчиненный ему БСНК. Жданов
Столь же очевидным стало и иное — явное понижение положения Молотова и Маленкова, уход их на задний план. Вячеслав Михайлович даже номинально переставал быть вторым лицом в стране, терял ореол ближайшего соратника и сподвижника вождя. Из главы правительства, не войдя в состав БСНК, переместился на уровень одного из теперь пятнадцати зампредов Совнаркома. Изменилось место в партийной иерархии и Георгия Максимилиановича, еще накануне равного по статусу Жданову, а теперь — его подчиненного. Щербаков, напротив, столь же стремительно, как и Вознесенский, взлетел в табели о рангах. Всего за два с половиной года поднялся в узкое руководство.
Разумеется, столь разительные перемены не могли не привести к возобновлению, усилению борьбы за лидерство, за возвращение прежнего, утраченного места «наверху». Всего через два дня результаты мгновенно обострившегося соперничества, а возможно — и закулисных переговоров, откровенных интриг, вынудили ПБ скорректировать постановление от 21 марта, утвердив новый состав БСНК. Помимо прежних членов — Вознесенского, Микояна, Булганина, Берия, Кагановича, Андреева, 7 мая в него включили еще Мехлиса и, что явилось более показательным, Молотова [227] . Следовательно, Вячеслав Михайлович вновь сумел избежать опалы и, быть может, окончательного устранения из властных структур. Но и на том переформирование БСНК, и вместе с тем утрата им исключительности, значимости, не закончилась. 15 мая в него ввели Ворошилова и Шверника, 30 мая — Жданова и Маленкова [228] .
227
РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 1039, л. 16–17.
228
Там же, д. 1040, л. 4, 24.
Из-за столь очевидной многочисленности — двенадцать человек! — БСНК неизбежно должен был потерять то, ради чего и создавался: возможность оперативно реагировать на происходящее; принимать решения без непростительных отныне, в экстремальных условиях, тем более в случае начала войны, промедлений, просчетов, ошибок. Немало осложнений вместе с тем внесло и появление в военном кабинете тех, кто прежде не имел никакого отношения к специфической, давно устоявшейся деятельности Совнаркома — председателя ВЦСПС Шверника, секретарей ЦК Жданова, Маленкова.
Несомненно, побудительной причиной стремительного перехода в БСНК практически всего ПБ (исключение в силу своего положения составили лишь Калинин, Хрущев, Щербаков) послужила новая должность Сталина. Уже в силу только этого БСНК чуть ли не автоматически превратился в главный властный орган. Оказался естественным центром притяжения для людей, боявшихся лишиться места в узком руководстве, определявшемся, помимо прочего, и обладанием соответствующего поста. Но как бы то ни было, сложившаяся весьма непростая ситуация потребовала незамедлительного разрешения. И оно было найдено.
Стремясь вернуть себе изначальную роль, обрести желаемые, крайне необходимые гибкость и действенность, а для того и место НАД остальными структурами, БСНК весьма оригинально избавился от «пришлых». Собственным решением образовал еще одно управленческое звено. Им стала Комиссия БСНК по текущим делам с председателем Вознесенским, членами Микояном, Булганиным, Кагановичем, Андреевым. Она-то и взяла на себя повседневное в прямом смысле руководство всем народным хозяйством страны. Однако тем самым окончательно спутала все старые и новые иерархические связи, внесла хаос, неразбериху в работу и Совнаркома СССР, и свою собственную.
Те же торопливость, непоследовательность проявились и при реорганизации КО, последовавшей в те же дни. 30 мая без каких-либо объяснений, мотиваций, его преобразовали в Комиссию по военным и военно-морским делам при БСНК. Сохранили прежние задачи, но при новом составе, ради чего, собственно, все и делалось: Сталин (председатель), Вознесенский (заместитель), Ворошилов, Жданов, Маленков. То есть все то же, теперь обязательно сохранявшееся соотношение представители СНК и ЦК. Но 9 июня спохватились, осознав некомпетентность комиссии, в которой отсутствовали главные действующие лица, заказчики. Дополнили ее наркомами Тимошенко и Кузнецовым [229] .
229
Там же, л. 25, 64.
Еще более убедительным подтверждением приведения в «боевую готовность» страны и руководства стало единственное в те месяцы публичное выступление Сталина — речь, произнесенная им в Кремле 5 мая на приеме по случаю выпуска слушателей академий Красной Армии [230] . Своеобразное «инаугурационное» заявление, ибо сделано оно было сразу же после вступления в должность председателя Совнаркома СССР.
Обращаясь к командованию Вооруженных Сил, к молодым офицерам, Сталин, используя привычные приемы риторики, не преминул оправдать советско-германский пакт.
230
Исторический архив. 1995, № 2, с. 28–30.
Но сделал это как бы мимоходом, и потому недостаточно убедительно. Привел как весомый аргумент якобы справедливости действий вермахта в 1939 году, что выступал он под «лозунгом освобождения от Версаля». Вместе с тем, что было гораздо ближе к истине, признал и неподготовленность в то время Советского Союза к войне. Суть же речи свел к иному. К провозглашению новых отношений с западным соседом. Следующим образом объяснил их: «…Теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению. Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом». Пообещал тем самым, что больше не будет компромиссов с Гитлером, соглашений с ним. И заодно уверил собравшихся в неминуемой победе над врагом: «Германская армия не будет иметь успеха под лозунгом захватнической, завоевательной войны».
Сегодня невозможно однозначно понять — кривил душой Сталин или находился во власти самообмана, своеобразной эйфории, порожденной тем, что Рубикон был перейден. Ведь не мог он не знать, что Красная Армия все еще весьма далека от паритетности с вермахтом по вооружению, механизации. Что из запланированных на 1940 год шестисот танков Т-34 с конвейеров сошло только 115, а за последующие месяцы — около тысячи, чего явно было недостаточно [231] . Не лучше обстояло дело и с выпуском тяжелых танков КВ — за год их собрали всего чуть более шестисот, с истребителями ЛаГГ-3, бомбардировщиками Ер-2, Пе-2, Пе-8 (ТБ-7), штурмовиками Ил-2, пистолетами-пулеметами, количество которых отставало от минимальных потребностей в них армии… Несомненно, Сталин знал обо всем, и в то же время не хотел знать о том. И потому ему оставалось только надеяться, что все устроится к лучшему. Что судьба отпустит столь необходимое время для завершения перевооружения.
231
Известия ЦК КПСС. 1990, № 2, с. 204; История Коммунистической партии Советского Союза. М., 1970, т. 5, кн. 1, с. 125.