Тайны мира насекомых
Шрифт:
В общем же, произошло редкое в сельскохозяйственной биологии событие: потомки наших, евразийских мегахил, обретя за морями-океанами генетически стойкий инстинкт колониальности (раньше они избегали селиться «кучно»), вернулись на свою прародину полезнейшими труженицами.
И все-таки мы под Новосибирском, испробовав канадскую технологию и убедившись на деле в том, что, в общем-то, она дорога, громоздка, ненадежна, требует строительства специальных цехов, сотен кубов леса для желобчатых дощечек, используемых от силы два-три года (коробятся, трескаются), пошли по другому пути, который, дав отличные результаты, оказался доступным не только энтомологам и агрономам, но просто любителям природы и юннатам. Тем более что развитие мегахил, их поведение, устройство гнезд, работа на цветках — все это хорошо наблюдается и настолько своеобразно,
Вы спросите еще: а как эти пчелки насчет ужалений? Спешу успокоить: это в семье медоносных пчел защитницы гнезда — рабочие особи — не жалеют своей жизни, чтобы прогнать врага, оставляя в его теле зазубренные жала с мешочком для яда и некоторыми внутренностями. Основоположница рода — «царица» (самка) — глубоко в улье, наружу не вылетает. А мегахилы, живущие не семьей, а поодиночке, такой «роскоши» допустить не могут: у них нет грех каст, как у медоносной (царица, рабочие, трутни), лишь две: самки и самцы. Каждая самочка, строя гнездо, должна беречь себя ради продолжения потомства. Потому жало применяют они в крайнем-прекрайнем случае — лишь будучи схваченными. Да и жальце у них тонкое, гладкое, без зубцов и яда. Работа в мегахильем рое совершенно безопасна, следует лишь либо раздеться до пояса, либо не заправлять рубашку в брюки, чтобы попавшая за шиворот пчелка, перепугавшись, не уколола бы вас, а выпала наружу.
Описывать в тонкостях нашу «новосибирскую» технологию разведения мегахил не буду — интересующихся отошлю к литературе, которую упомяну ниже. И все же — несколько слов о самых интересных особенностях нашей работы.
Как видите из рисунка, наши «ульи» — круглые: это тугие пучки бумажных трубок, — склеенных лишь в двух точках — длиной около двадцати сантиметров и внутренним диаметром пять-шесть миллиметров — мегахилы этого вида гнездятся в каналах только такого диаметра. Сзади улей сплошь заклеен, а спереди трубки выступают на разную длину, что очень облегчает мегахилам ориентировку, экономит их силы и время: самке проще и быстрее сделать одно длинное гнездо, чем два-три коротких. Очень помогают ориентировке и ... газетные шрифты (это лишь одно из преимуществ старых газет, используемых нами для гнездовий). Наблюдаешь, и кажется, что в поисках своего летка прилетевшая с листиком пчела читает буквы... Впрочем, почему «кажется?» Это ведь так и есть!
Для этой же цели наши укрытия с ульями были выкрашены в яркие цвета: и пчелкам видно издалека, и поле с питомником стало красивее.
Мало того, что мегахильи жилища нашей конструкции оказались намного легче и удобнее канадских. У них обнаружилось еще одно, совсем уж неожиданное преимущество — защитное физическое поле, резко усиливающееся по мере строительства ячеек крылатыми труженицами. Об этой своей находке, несомненно, самой замечательной из тех, которыми одарили меня мои друзья-насекомые — следующая глава «Секрет пчелиного гнезда».
Так вот, это силовое поле отпугивает мелких паразитов от улья — а у листорезов их множество, начиная от наших знакомцев-мелиттобий, ос-блестянок, разных наездников, кончая «пчелами-кукушками» нескольких видов и даже кой-какими жуками; из-за нахлебников этих размножаемость пчел-листорезов на многих пчелофермах, устроенных по канадскому образцу, резко упала. Размножаемость же в нашем пчелограде увеличилась, так как на самих пчел это поле действует стимулирующе, ободряюще: они здесь куда шустрее и активней, а постройку гнезд, и следовательно, опыление растений завершают на две-три недели раньше, чем в желобчатых ульях, где эти поля едва выражены. Благодаря новинке почти все наши трубки — 94% — были запечатаны мегахилами уже к началу августа, в то время как рядом, у «канадских пластин», мегахилки копались почти до сентября.
До середины лета мы хранили коконы в холодильниках (хотя куколки неплохо перезимовывали и на улице под снегом), затем помещали в очень жаркую комнату с тридцатью пятью градусами тепла и высокой влажностью — почти баня... А когда в этом «инкубаторе» начали выходить взрослые пчелы — переносили коконы в коробки, находившиеся в пчелопитомнике в укрытиях перед ульями. Чтобы коконы не пересохли —
Еще одно существенное отличие нашей зоотехнии. Оказалось, что первый год мегахил можно не только не «кормить» люцерной, но, более того — не следует этого делать вовсе! Они ведь предпочитают сложноцветные, а если бобовые, то с более крупными, чем у люцерны, цветками. Наш пчелопитомник — вспомните начало главы — примыкал к двум полям: люцерны и эспарцета. Так «люцерновые» пчелы-листорезы (а за ними утвердилось у нас именно такое название) почти все работали на розовом эспарцетовом море, наполняя не люцерновой, а эспарцетовой пыльцой свои зеленые домики. А пуще всего обожали отпетые сорняки — желтый (полевой) и фиолетовый осоты. «Осотовая добавка» была им явно желательна... Уж не засевать ли сорняком-осотом полевые делянки у пчелопитомников?
А что? Мало ли примеров, когда вчерашний сорняк — сегодня ценная культура? Например костер — теперь отличное кормовое растение, и выведено много его сортов. Сорняк-одуванчик в ряде европейских стран культивируется в виде столово-деликатесных сортов. А ершистую разлапистую злюку-щирицу ученые уже всерьез предлагают разводить и как кормовую, и как зерновую культуру, правда, пока стыдливо называя ее в газетах латинским именем — амарант. Чем же «хуже» осот, способный дать полноценный пыльцевой корм миллионам наших друзей-мегахил? Важно лишь скашивать его до того, как созреют семена, снабженные пушистыми летучками — «аэростатами», — чтобы они не улетели на поля других культур.
Плодились наши пчелы-листорезы отменно: каждый прошлогодний кокон дал пять-шесть новых. В то время как по стране в целом размножаемость мегахил была отрицательной: на десять прошлогодних коконов — лишь девять коконов следующего года, и потому приходилось их ежегодно закупать за границей за большие деньги. Но стоило отойти от заморской технологии, правда, немного усложнив ее питомником первичного размножения, но зато смело упростив и удешевив во всем остальном, — как благодарная Природа тут же одарила нас небывалыми результатами. Вероятно, нужно уметь ладить с насекомыми, любить их с детства, даже жалеть, знать их повадки, язык, понимать их «с полуслова»...
Например, вот лишь одно из множества условий, которые поставили нам сами листорезы — трудноватое, но совершенно оригинальное. Не только вблизи укрытий, но и вообще в радиусе видимости не должно быть никаких человечьих построек — домов, ферм, сараев и тому подобного. Иначе многие молодые самки, как ни жаль, улетают туда, и если даже не находили там нужные полости для гнезд, тем не менее попусту убивали там дни и недели своего короткого — с месяц — века, тщетно разыскивая «квартиры». Если же находили какие подходящие щели — усиленно гнездились в них; но нам с этого что было проку? Собрать все те коконы — а это было в предшествующие пчелопитомнику годы — мы ведь не могли... Именно поэтому из пчелопитомника не было видно даже будочки — вокруг лишь поля, да колки, да дороги — а такое место под Новосибирском было найти ой как трудно: это ведь не Исилькуль с его безбрежными и почти безлюдными окрестностями. Кстати, о дорогах. Вспоминается: кто-нибудь из начальства, желая посмотреть, чем это мы тут занимаемся в рабочее время, останавливает машину на дороге в полусотне метров — ближе не подъехать, — как через несколько минут его автомобиль «атакуют» наши мегахилки: скорехонько обследуют капот, колеса, днище кузова; другие, влетев внутрь, спешно ищут дырочки в сиденьях, приборном щитке, рукавах, обуви, за шиворотом у шофера...