Тайны ордена

Каменистый Артем

– А вдруг?

– Нет, не похоже на планомерную разумную деятельность. Бездушные зонды это, и действуют по заданному сложному приказу. Понимаешь, о чем я?

– У нас это называется «программа». И зонды программируемые тоже есть.

– Вместо того чтобы шагать на юг к центрам чужих или хотя бы делать что-то сообща… ну не знаю… какие-то проекты, они обычно занимаются кто чем, вразброс, будто эта их программа не предусматривает такого или действует неправильно. Одни могут годами жить среди людей, не выдают себя. Может, считают, что собирают некие сведения, или устройство копирует часть разума хозяина и пытается слепо копировать его поведение,

отождествляя себя с прежним носителем. Вариантов бывает множество, и большая часть их, я так думаю, по причине того, что они так и не научились в нас внедряться. И вряд ли научатся, если все будет идти как идет.

– У меня черное сердце. И у нее тоже.

– Да, это так. И ты считаешь, что тебя поработил чужой разум?

– Сперва так и казалось. Он пытался это… Оно… Я даже не могу его назвать. Сопротивляться было даже не трудно, а как-то мерзко. Если мне совсем плохо, если теряю сознание, могу опять с ним встретиться. Внутри меня будто пропасть, а на дне ее обитает нечто необъяснимое.

– Синтетический разум или его фрагмент. Та самая твоя программа. Они в той или иной мере почти всегда фрагментированы, не получается у них переносить их без повреждений. Черное сердце – наиболее высокий образец чужой технологии. Конструкция почти без сбоев, внедряется идеально и очень быстро, случаев отторжения почти не бывает. Центр там разветвлен, и это можно использовать для наших нужд. Все, что требуется, – искусственная фрагментация. Банально разделяешь сердце на части. Если не делать их слишком мелкими, функциональность сохраняется почти у всех. Но это не касается исходного управляющего разума. Разветвленность центра играет с ним дурную шутку – его разбивает на части. Технология несовершенна, потому восстановить себя оно уже не может, но остатков хватает, чтобы поддерживать работоспособность фрагментов устройства.

– То есть если такой кусочек подсадить, допустим, смертельно больному, он вылечится?

– Очень может быть, что да. В устройстве заложены широчайшие возможности поддержания работоспособности захваченного тела. Но само оно далеко не вечно, скорее всего, из-за все того же несовершенства технологии. Особенно это касается фрагментов, они быстро выходят из строя. Однако излечить болезнь или восстановиться после тяжелой раны обычно успевают.

– У меня целое сердце. Почему я не стал перерожденным?

– Ты – страж.

– Ну да… исчерпывающее объяснение…

– Ты уже однажды умер, информационная матрица покинула твое тело, но вместо того чтобы… Несмотря на все успехи науки, мы до сих пор не знаем, что происходит с информацией после смерти. Но в твоем случае известно все: она перенеслась в новое тело в другом месте. Но матрица уже не прежняя, добавлена информация о гибели. Весьма и весьма специфическая информация. Я бы даже сказал – критическая. Многие перерожденные способны опознавать стражей, хотя на нас ведь это не написано. То есть как-то ощущают наше отличие от других, выделяют из толпы. А некоторым даже трудно находиться рядом с нами, они испытывают невыносимые мучения от такого соседства.

– Ну если учесть, что при встрече мы их стараемся прикончить, мучения вполне обоснованны.

– Я совсем о другом. Или тебе не доводилось видеть у перерожденных такую реакцию?

– Один раз. Целый замок был захвачен перерожденными. Нам тогда пришлось сразиться с отрядом рыцарей, которые примчались оттуда. Один, совсем мальчишка, во время боя спрашивал меня, откуда я здесь взялся и почему в моем присутствии он слабеет.

– О! Да ты даже пообщаться успел. Ценный опыт.

– Недолго длилось общение. Я убил его. Он сам об этом просил. Мне кажется, прежний хозяин тела помог в том бою. Пытался бороться с захватчиком.

– Такое иногда случается в свежих случаях перерождения. Особенно если страж шатается поблизости. Ты и правда опасен для тварей, рядом с тобой они действуют медленно и глупо. Ты никогда не увидишь их во всей красе именно из-за этого.

– Ты не объяснил до конца про сердце.

– Это только мое предположение, но думаю, что технология чужих в нашем случае дает серьезную осечку. Все знают, что сердце погани нельзя использовать целиком, тем более черное. И знают, что будет в том случае, если ослушаться запрета. И также знают, что есть люди, которым при этом ничто не грозит. Их и называют стражами. Все стражи, которых я встречал, и, почти уверен, те, о которых только слышал, не являются уроженцами этого мира. Они такие же путешественники, как мы с тобой.

– Получается, если ты в прежнем мире умер, то сердце погани тебя не подчинит?

– Ну тебя же не подчинило.

– А у нее?

– Она точно умерла перед тем, как сюда попасть?

– Нам твоя гибернация ни о чем не говорит. Мы умираем, потом попадаем сюда. Вроде у всех так, другого способа не знаю.

– А она долго перед этим была здесь?

– Нет, она новенькая. Но язык уже усвоился, говорила без заминок.

– Может, из-за этого…

– Что из-за этого?

– Налицо какой-то сбой. Ее тело не захватили, но и прийти в себя она не может.

– Какое ценное наблюдение… Я, бывало, тоже подолгу валялся, в том числе и после попадания сюда. И при этом мило общался с внутренним голосом. Странным голосом. И сохранил себя, несмотря на этот непонятный голос и прочее.

– Блок управления устройством. Искусственный разум, причем весьма ограниченный. В свое время я не один год потратил на его изучение.

– Лежал в коме?

– Бывало и так, но обычно выкраивал несколько минут времени. При желании нетрудно научиться связываться с устройством без драматических сложностей.

– На устройство это не похоже. Это нечто куда более страшное.

– Ты судишь по ощущениям, а не по фактам.

– Так ты не знаешь, что надо делать в ее случае?

– Я – нет. Но ее попугай может знать. Возможно. Между ними ведь есть какая-то связь.

– Ее птица не очень-то разговорчива.

– Страдает по ней?

– Наверное. Она с тех самых пор неразговорчива, как это случилось.

– Хозяйка молчит, и она молчит. Я ведь тебе говорил не раз, что они связаны.

– Даже Зеленый перестал за ней приударять: не в том она настроении.

– Как мужчина я ему искренне сочувствую.

– А мне совсем не смешно.

– Понимаю. Есть еще один вариант…

– Какой?

– Это море непростое…

– Я уже заметил.

– У меня подозрение, что именно на его дне может найтись то, из-за чего в нашей общей реальности начались такие сложности с перемещениями. Нечто вроде защитного механизма, что-то такое… в этом роде. Реакция на чужаков. Ты, должно быть, сам не раз видел остатки весьма древних сооружений. Встречаются среди них всякие, в том числе и откровенно непонятные. А ведь воды морские скрывают многое. Случаи, когда неводами вытаскивают мраморные статуи или что-то другое, никого не удивляют. Дороги, которые уходят в море, можно встретить на обоих побережьях и многих островах. Когда-то здесь было гораздо меньше воды.