Тайны подмосковных лесов
Шрифт:
Когда Коля поздней унылой осенью восемьдесят девятого года вернулся домой, он первым делом пошел на сельское кладбище, находящееся километрах в трех от их дома. Стоял как раз такой же гнусный ноябрь, как и сейчас, три года спустя. Слякоть, мокрый снег, непролазная грязь... Холодный злой ветер дул прямо в лицо, словно плевал своими холодными комьями, залепляя Коле глаза. А Коля месил кирзовыми сапогами эту жуткую грязь, взбираясь на косогор, на котором располагалось это убогое кладбище.
... Маленький деревянный крестик возвышался над могилой доброй старушки Аграфены Петровны. Она прожила очень честную и бесхитростную жизнь, работала, вышла замуж за веселого гармониста Ваню, молодого фронтовика, кавалера медали "За отвагу". В начале пятидесятых похоронила одного за другим
Въехали в новый дом вдвоем с шестилетним Колей. Дело было в октябре шестьдесят четвертого, как раз Хрущева скинули.
Только тот, кто жил в вонючем бараке с его коридорной системой и злобными соседями, может оценить прелесть отдельного жилья. Домик был весь новенький, свеженький, все в нем блестело, пахло краской, чистотой. Три аккуратненькие комнатки, потом уже терраску пристроили с божьей помощью, садик, огородик, аккуратненькая собачья будочка... И время веселое - время надежд и перемен...
Надежды оказались призрачными. Веселый октябрь шестьдесят четвертого стал мрачным ноябрем восемьдесят девятого, когда на прилавках магазинов были только сами металлические прилавки, а в воздухе пахло какой-то очередной революцией и новым разгулом безобразия и зверства. Не было на свете доброй старушки Аграфены Петровны, не увидела она своего Коленьку, никогда не стала бабушкой, а какой бы чудесной бабушкой она могла стать какая она была чистюля, какая заботница, как чудесно готовила, а уж как маленьких любила - этого не передать! Как она холила и нежила своего Коленьку, как купала его, целуя во все места, как радовалась его первым успехам и достижениям - первому шагу, первому слову, первой пятерке в школе. И вот этот самый Коленька здесь - на её могиле, один-одинешенек... И вот этот самый Коленька здесь - в заброшенном протухшем доме, с выбитыми зубами, с подбитым глазом. Это же тот самый дом, где им с матерью было так хорошо, это же то самое тело, которое так лелеяла мать, это же тот самый глаз, в который она целовала его, тот самый коренной зуб, появлению которого она так радовалась. И об эту самую родную стену бил его лбом этот гад, этот фашист, от которого ему никуда не деться который опутал его словно паук, который строит какие-то жуткие планы и почему-то в его поганых планах должен участвовать он, Коля, который за всю жизнь и мухи-то не обидел. Да, он помог ему тогда, в зоне, защитил от блатных, но теперь-то что? Да, он благодарен ему, но ведь и Коля ему немало хорошего сделал. Пожалуй, гораздо больше, чем тот. Но тот не оценивает сделанного Колей, а свое увеличивает во сто крат.
У Коли в его беспросветной горькой жизни были лишь два светлых воспоминания - это мать и Маша. Эта девочка с каштановыми волосами была словно из сказки, из другого волшебного мира. Ей было лет десять, когда Коля впервые увидел её. Это были люди совсем из другого круга. Они жили в ведомственном поселке, у них была большая двухэтажная дача, "Волга" ГАЗ 21, красивая одежда, прислуга. Но Маша не была девочкой ни спесивой, ни заносчивой, она любила играть с мальчишками, которых вилось около неё видимо-невидимо. Однажды, какие-то подростки хотели отнять у неё велосипед "Ласточка". Она тянула его к себе и плакала, но велосипед не отпускала, а здоровенный верзила в тюбетейке на наголо остриженной голове тянул велосипед к себе и отвратительно бранился. Тут Коля подбежал к верзиле сзади и сильно толкнул его, и пока тот поднимался с земли, чтобы стереть мелюзгу в порошок, Маша успела вскочить на велосипед и уехать, а Коля мужественно остался и стал драться с верзилой. Досталось обоим, Коля не уступил, хоть и был на голову
Обидно было то, что Маша, в общем-то не очень и оценила поступок Коли. Нет, она при встрече поблагодарила его, сказав: "Ты смелый. Как тебя зовут:", но, получив ответ, почти сразу же забыла его имя и при следующей встрече произнесла то же самое. И не стало между ними тех отношений, о которых он мечтал. Он так хотел по-настоящему дружить с ней, он бы для неё сделал все, что она захочет, он бы жизнь за неё отдал. А для неё он был лишь одним из ребятишек, причем, далеко не самым интересным. Коля был хил и невзрачен, и рассказать толком ничего не умел. Ему, вроде бы, и не о чем было говорить с Машей, а точнее, ей с ним не о чем. Вскоре после инцидента с велосипедом семья Полевицких уехала отдыхать на юг, чтобы приехать на дачу уже следующим летом. Когда серая "Волга" исчезла за поворотом, Коля испытал чувство такой глубокой тоски, что чуть не зарыдал. И в то же время в тоске этой было что-то светлое, доброе. Потом, уже с высоты прожитых лет, он понимал, что эта его безответная детская любовь, его страдания и переживания были самыми счастливыми минутами в его жизни.
Когда на следующий год в июне Полевицкие приехали на дачу, и Маша вышла на улицу поиграть, она не узнала Колю. Она приветливо поздоровалась со всеми, но одинаково, не выделяя его среди других. Она словно бы забыла, что именно он, Коля, не дал хулиганам отнять у неё велосипед. Потом при случае, правда, он аккуратно напомнил ей об этом, на что она повторила прошлогоднее: "Ты смелый. Как тебя зовут? Ах, да, да, Коля, я помню..." И ему было обидно до слез. Она же его в упор не видела.
Так и проходила его любовь - игры с Машей и другими ребятами летом и переживания и тоска остальные девять месяцев в году. Шло время. Маша взрослела несравненно быстрее Коли. Она и так была старше на два года, и вообще... Он оставался ещё пацан пацаном, несуразным, угловатым, а Маша практически стала взрослой девушкой, красивой до умопомрачения. Около неё всегда вились молодые люди, поклонники, одна она не оставалась практически никогда. Колю теперь она и вообще не замечала, его просто видно не было, до того он невзрачен и неинтересен, он и сам это распрекрасно понимал...
Однажды, в конце лета он видел, как Маша шла домой одна, печальная, грустная отчего-то. И ему так захотелось побежать за ней, встать перед ней на колени и признаться ей в любви, рассказать ей, как он её безумно любит, что он сделает все, что угодно по её приказанию, что он без раздумий отдаст за неё жизнь. Он почти уже готов был сделать это, у него больше не было сил молчать, но тут Маша подошла к своей калитке, а из дачи вышла мать и начала ругать дочь за опоздание к ужину. Объяснение не состоялось. Коля стоял на холодном ветру и смотрел вслед этой сказочной принцессе с каштановыми волосами и в джинсах, удаляющейся от него рядом с размахивающей руками и что-то постоянно говорившей матерью...
... А потом Маша вышла замуж за Аркадия Корнилова, и они с мужем надолго уехали за границу. А потом и Коля уехал из родных мест, только в противоположную сторону, они - к свету и солнцу, он - в мрак и туман, они наслаждаться жизнью, а он - каждый день проклинать себя за то, что появился на этот свет.
... И вот сейчас стоит он на холодном ноябрьском ветру, голодный, полупьяный, немытый, с фингалом под глазом и выбитым передним зубом, рядом скулит собака, а вокруг никого, только где-то вдалеке, на другом краю поселка рабочие продолжают трудиться над новым домом бывшего завмага, а ныне предпринимателя Мырдина...
Хотел было Коля зайти в дом и подумать, как бы ему сообразить ещё на бутылочку беленькой, чтобы совсем не свихнуться от боли и унижения, как вдруг он услышал где-то вдалеке шум мотора. Да, это ехали они, звук их двигателя он узнавал издалека. Как же они ему опротивели! Но и без них он жить не мог, просто не на что было. Коля вошел в дом, решил хоть немного прибраться в комнате, а то просто стыдно было за самого себя перед самим собой. Убрал протухшую постель, выкинул остатки холостяцкого обеда со стола в помойное ведро, в котором уже яростно шуршала мышь, открыл форточку, чтобы хоть как-то проветрить комнату. Сейчас