Тайны подводной войны. 1914—1945
Шрифт:
В конце сентября британская разведка передала нашей стороне сведения о концентрации немецкого флота во главе с линкором «Тирпиц» в устье Финского залива. Вывод наших штабов был однозначен — враг готовит прорыв главных сил флота к Кронштадту и Ленинграду. Спешно был сформирован так называемый передовой отряд КБФ, куда включили и «Л-3». По замыслу она должна была находиться в бухте острова Гогланд до момента получения сигнала «Альбатрос», означавшего, что корабли противника начали прорыв. Затем субмарине предстояло выйти им навстречу и атаковать не только торпедами, но и минами, которые ставились бы непосредственно по курсу. В ранние часы 1 октября подлодка перешла в бухту острова.
Скопление тут советских кораблей не осталось незамеченным финской авиаразведкой. Вечером в море вышли торпедные катера «Сису» и «Нуоли», имевшие задачу нанести внезапный торпедный удар по кораблям на стоянке. Этот замысел блестяще удался, но финнов подвело торпедное оружие. Под покровом темноты, при видимости, не превышавшей 2–2,5 кб, «Сису» последовательно выпустил обе своих торпеды по «тральщику», которым оказалась «Л-3». Одна из рыбин прошла мимо и взорвалась на берегу, но вторая, шедшая точно в борт, внезапно сделала «мешок» и взорвалась при ударе о каменистое дно на расстоянии 15 м от борта субмарины. С лодки катер заметили перед самой атакой, но из-за неудовлетворительной организации выходов и возвращений своих катеров начали запрашивать опознавательный сигнал. Артиллерийский огонь (выпущено 12 100-мм и 20 45-м снарядов) был открыт уже в момент отхода противника и результатов не имел. От близкого взрыва появились течи в топливно-балластных цистернах № 3, № 4 и № 7, вышла из строя часть приборов и механизмов в 6-м отсеке. После этого эпизода «Фрунзевцу» пришлось проводить на грунте не только дневное, но и ночное время, лишь раз в сутки всплывая для вентиляции отсеков. Так продолжалось до вечера 15 октября, когда «Л-3» вошла в бухту острова, чтобы зарядить батарею. Разыгравшийся свежий ветер начал бить ее кормовой частью в районе ЦГБ № 9 о корму «Щ-310». Поскольку Грищенко в этой ситуации никаких мер не принял, действовать пришлось командиру «щуки» капитан-лейтенанту Д.К. Ярошевичу. Он попытался, подтягиваясь на швартовых, подойти ближе к берегу, а затем отдал кормовые концы и развернулся параллельно «Л-3». Увы, это не спасло ситуацию: минный заградитель навалило на южную оконечность мола, а в довершение ко всему на нее сдрейфовал находившийся в аварийном положении тральщик «Шпиль», которого шторм сорвал с якоря. Его ударом помяло обшивку ЦГБ № 8, и теперь, когда половина цистерн главного балласта потеряла свою герметичность, командиру не оставалось ничего другого, как вернуться в Кронштадт на ремонт. Хотя Грищенко пытался переложить вину за аварию на командира «Щ-310», который якобы слишком слабо закрепил свой корабль, расследование пришло к противоположным выводам, указав, что «Фрунзевцу» следовало сразу после начала шторма выйти в море и либо дрейфовать за пределами гавани, либо лечь на грунт. За вывод подлодки из строя на 15 суток приказом № 049 нового комбрига Трипольского командиру «Л-3» был объявлен строгий выговор с предупреждением, что в следующий раз за подобное отношение он будет предан суду военного трибунала. Тем не менее 27 ноября, через 9 дней после выхода вышеуказанного документа приказом командующего КБФ Грищенко был награжден орденом Красной Звезды. На том кампания 1941 года и закончилась.
Поскольку еще в конце осени корабль успел пройти доковый ремонт, зимний судоремонт 1941/42 года не отнял у экипажа слишком много сил. За окончание его на месяц раньше срока командир подлодки получил второй орден Красной Звезды, а инженер-механик М.А. Крастелев — орден Красного Знамени. До вскрытия Невы ото льда лодка стояла у борта плавбазы «Иртыш» у набережной Летнего сада, а со вскрытием перешла на временную стоянку за Финляндским мостом, где отрабатывались погружения. Гораздо большую проблему, нежели техника, создавал личный конфликт между Грищенко и военкомом подлодки батальонным комиссаром А.И. Бакановым. Последний, проанализировав походы подлодки в 1941 году, пришел к выводу, что командир корабля на самом деле трус, но скрывает свою трусость за очковтирательскими докладами. Кроме того, он узнал о присвоении командиром 4 тысяч рублей из корабельной кассы. Жаловаться он не стал, но после безрезультатных бесед всякое общение с Грищенко прекратил, а в нескольких случаях пользовался своим правом отмены командирских решений, в частности в вопросах расстановки кадров на корабле и увольнения личного состава на берег. Этого командир подлодки, ставший к тому времени капитаном 2-го ранга, стерпеть не смог и пошел жаловаться в политотдел. Он обвинил Баканова в пьянстве, развале партийно-политической работы и желании списаться с подлодки на берег. Комиссар привел свои контраргументы, которые отчасти подтвердились и только запутали дело. В конечном итоге командование приняло «соломоново» решение: Грищенко остался командиром «Л-3», его дело замяли, а Баканова перевели служить на «Щ-310». Вместо него на должность военкома 15 июня был назначен инструктор политотдела старший политрук М.Ф. Долматов.
С 8 июля подлодка находилась в готовности к походу и в ночь на 14-е перешла в Кронштадт. Здесь ее задержало командование флота, которое решило дождаться результатов развертывания подлодок 1-го эшелона. Зато в составе 2-го эшелона она была первой. По замыслу командования подлодка должна была действовать на самой дальней позиции, в районе острова Борнхольм, и там же поставить свои мины. В ночь на 10 августа подлодка перешла из Кронштадта к Лавенсари, а в ночь на 12-е начала свой поход. На первом этапе Грищенко ровно за трое суток скрытно форсировал Финский залив, сумев пересечь 24 линии мин без единого задевания за минреп. Интересно отметить, что на закате жизни в беседах с писателем О.В. Стрижаком он утверждал, что командование требовало, чтобы он форсировал Финский залив за сутки в надводном положении! Любому, кто мало-мальски знаком с организацией форсирования залива в кампанию 1942 года, понятно, что это совершенная чепуха, попытка выставить командование намного более глупым, чем оно на самом деле являлось. Двое суток ушло на тренировку экипажа в районе маяка Богшер, после чего «Л-3» пошла на позицию вдоль побережья Швеции. При этом командир рассчитывал обнаружить достойные атаки цели и не ошибся. Вечером 18-го у северного входа в пролив Кальмарзунд он заметил крупный караван, включавший 16 немецких, финских и шведских торговых судов в сопровождении трех шведских эсминцев и сторожевого корабля. Торпедная атака прошла как по нотам, ив 17:10 подлодка с дистанции 9—10 кб выпустила две торпеды по второму в колонне судну водоизмещением 15 тысяч тонн. Обе торпеды попали в цель, буквально сметя с поверхности воды шведский сухогруз «Ц.Ф. Лильевальх» (5513 брт), перевозивший 6 тысяч тонн железной руды для экономики рейха. Судно затонуло за 30–35 секунд, унеся в пучину 33 из 40 членов экипажа. Грищенко результатов атаки пронаблюдать не смог, поскольку сразу после залпа лодка начала всплывать на поверхность, а после приема воды в цистерну быстрого погружения и уравнительную — проваливаться на глубину. Шведские эсминцы «Норденшельд» и «Норчепинг» сбросили в течение 45 минут 38 глубинных бомб, но так и не смогли нанести «Фрунзевцу», уже ушедшему на глубину 35 метров, каких-либо значимых повреждений. И все-таки попадание под первый с начала войны серьезный удар противника имело для экипажа и особенно командира серьезные последствия. Разумная агрессивность вновь сменилась в его решениях крайней осторожностью, граничившей с трусостью. Об этом наглядно говорят последующие действия Грищенко: вместо движения к Борнхольму подлодка отошла на северо-восток, к северной оконечности Готланда, обогнула его с востока, где никаких торговых маршрутов, по данным разведки не было, и только оттуда легла на прежний курс. Зная, что конвои ходят вдоль самого берега в пределах 6-мильной полосы территориальных вод, она обошла южную оконечность Эланда на расстоянии 35 миль. Когда днем 22-го акустик доложил об обнаружении в районе Карлскроны шумов конвоя, Грищенко отказался от атаки, мотивируя это тем, что «после первой атаки, приняв на лодку 40 глубинных бомб, был не уверен в минах и минном устройстве, почему решил, пока не освобожусь от мин, никаких ТР не атаковать». Намек на возможность детонации мин тут сделан впустую — печальный опыт «систершипа», подлодки «Л-2», погибшей в ноябре 1941-го в составе конвоя на Ханко после трех подрывов на минах, — свидетельствовал об обратном. По этой же надуманной причине вечером 24-го командир отказался от атаки немецкой подлодки, шедшей в надводном положении, хотя она в случае срыва атаки уж точно не могла забросать «Л-3» глубинными бомбами. Одновременно командиру постоянно мерещились «преследующие» его корабли и субмарины, от которых он лишь «благодаря своему мастерству» мог уклоняться. На самом же деле, забегая вперед, отметим, что все крейсерство субмарины в южной части Балтики так и осталось незамеченным противником.
Вечером 25-го, после предварительной разведки маршрутов движения судов, которые ходили тут без каких-либо предосторожностей, Грищенко приступил к минной постановке. Шесть мин вышли нормально в точке 55.08,7 с.ш./13.05,V в.д., но якорь седьмой заело в трубе, и уже вышедшая мина волочилась за подлодкой в течение 30 минут, пока не выпала в произвольном месте. Затем были выставлены еще две банки из четырех и девяти мин (точки 55.06,4 с.ш./13.18,VIII в.д. и 55.06,3 с.ш./13.ХIХ в.д. соответственно). В результате получилось, что неисправность помешала лодке перегородить узловую точку фарватера «грюн 05» — первая банка встала западнее ее, а две последующие — восточнее. Подорваться на них могло только сошедшее с фарватера судно. Это произошло ночью 28 августа с немецкой трехмачтовой шхуной «Вальтер» (167 брт). Пять членов ее команды погибли при взрыве, спасся один капитан, утверждавший, что его судно было потоплено торпедой. В штабе «Морской станции Балтийского моря» отклонили эту версию, поскольку не было никаких сведений, подтверждающих присутствие в данном районе советских подлодок, да и сама атака на такое мелкое судно выглядела сомнительно. Впрочем, подрыв его на мине, выставленной с углублением 2,4 м, также не может не вызывать вопросов и заставляет предположить, что судно, возможно, наскочило на плавающую мину. В конечном итоге причину гибели приписали британской донной мине, хотя глубина моря в точке подрыва и превышала 50 метров. Мины «Фрунзевца» никого не беспокоили до 22 октября, когда тральщик «М 1906», осуществлявший поиск нашей подлодки «Д-2» после торпедирования ею парома «Дойчланд», не обнаружил плавающую мину типа ПЛТ в непосредственной близости от места постановки первой банки. В район срочно была направлена 15-я флотилия тральщиков с задачей протралить весь участок между точками «грюн 06» и «грюн 05», а также уходивший на юг «фарватер № 51» на расстояние 5 миль. Траление, выполненное в течение 23–24 октября, показало полное отсутствие мин — очевидно, к тому времени они все уже сорвались с якорей вследствие плохого изготовления или подготовки в базе. Куда большее беспокойство причиняли немцам донные мины, выставляемые регулярно британской авиацией. Именно на них 25 сентября погибла шхуна «Франц Бомке» (бывшая голландская «Флидервеен» — 55.21,4 с.ш./12.59,II в.д.), и 30 марта 1943 года подорвалась немецкая подлодка «U416» (точка 54.55 с.ш./14.4,V в.д.). Обе их ранее причисляли к результатам постановки «Л-3», причем не только отечественные, но даже зарубежные историки.
Тем временем поход «Л-3» продолжался, но чем дольше он длился, тем больше происходило событий, которые невозможно было объяснить. В частности, торпедную атаку поздно вечером 26 августа в 10 милях южнее шведского порта Истад. Грищенко утверждал, что он из надводного положения выпустил 4 торпеды с интервалом в 14 секунд по кильватерной колонне из трех судов, после чего наблюдал два попадания в разные пароходы. Стоит заострить свое внимание на том, что атака производилась с дистанции 15 кб, угол упреждения брался 15 градусов, а скорость целей оценивалась в 18 узлов, что фактически вдвое превышало среднестатистическую скорость транспорта того времени. В месте атаки действительно находился судоходный «фарватер № 59», но на этом совпадения донесения командира с реальностью и заканчиваются. Во-первых, ось фарватера пролегала с запада на восток, а не с севера на юг, как показал Грищенко, во-вторых, немцы не только не потеряли судов в эту ночь, но даже, как указывалось выше, не зафиксировали нападения. Остается предположить, что целью атаки являлись рыболовные траулеры, не оснащенные радиостанциями и принявшие произошедшие на расстоянии взрывы за самопроизвольное срабатывание взрывателей донных мин. Обрадовавшись отсутствию преследования, командир увел субмарину на восток от Борнхольма, где 29 августа, во время покладки на грунт, экипаж произвел смену лопнувшей крышки цилиндра дизеля. После этого командир собирался уйти еще на 30–40 миль восточнее и передать радиограмму о потоплении двух транспортов, но комиссар высказался против, и подлодка осталась в прежнем районе. Грищенко решил вернуться к южной оконечности Эланда — туда, где 22 августа он слышал шумы конвоя. «Историческая встреча» состоялась днем 1 сентября в 25 милях юго-восточнее южной оконечности Эланда. На горизонте показался идущий на юг конвой, включавший восемь транспортов, и миноносец типа «Фальке». Сначала в 17:12 Грищенко двумя торпедами «потопил» корабль охранения, а спустя 20 минут 4-торпедным залпом с дистанции 15 кб «отправил на дно» транспорт. Любопытно отметить, что после потопления миноносца конвой не изменил своего курса, продолжая обреченно идти навстречу опасности. Крайне затруднительно прокомментировать этот двойной успех какими-либо иным словом, чем «фантастика», — на этот раз в немецких документах отсутствуют не только факты потерь и обнаружения подлодки, но даже данные о том, что в этом месте вообще осуществлялось какое-то судоходство!
Избавившись от всех мин и торпед, Грищенко начал возвращение в базу. К устью Финского залива он подошел в ночь на 5 сентября и приступил к форсированию тем же путем, что и выходил, — вдоль опушки финских шхер. В 06:15 6 сентября при пересечении заграждения «Насхорн-11» подлодка коснулась минрепа, а затем над ней прогрохотал громкий взрыв, не сопровождавшийся, однако, существенными повреждениями. Подводникам повезло: лодка оборвала минреп мины UMA (вес ВВ 30 кг), которая взорвалась при всплытии на поверхность в 13–15 м от верхней палубы корабля. И все-таки, как показали последующие события, этот взрыв чуть было не стоил «Фрунзевцу» жизни. В результате сотрясения на лодке разошлись швы топливно-балластных цистерн, и на поверхности показался предательский масляный след, перемещавшийся вместе с кораблем на восток. Уже через полтора часа трофейный бомбардировщик СБ финских ВВС сбросил в голову следа две бомбы, взрыв которых повредил рубочный люк и разбил множество лампочек. Новые взрывы были зафиксированы в 10:43 и около 14 часов, но в последнем случае они произошли вдалеке от подлодки. Вышел из меридиана гирокомпас, разошлись швы некоторых трубопроводов, но экипаж мужественно устранил все повреждения. Поскольку акустик в этот момент докладывал об отсутствии шумов винтов, все взрывы Грищенко приписал взрывающимся на расстоянии от корпуса противолодочным антенным минам, о наличии которых у немцев доподлинно известно не было. К счастью для экипажа «Л-3», вечером погода засвежела, сделав след менее заметным и не дав возможности принять участие в преследовании финским сторожевым катерам. К утру 8-го «Фрунзевец» дошел до минного заграждения «Зееигель», где в 00:44 над ним вновь прогрохотал взрыв — на этот раз действительно мины. Поскольку мина ЕМВ с зарядом ВВ около 100 кг взорвалась над корпусом на удалении примерно 27 м от верхней палубы, на подлодке не разбились даже лампочки. Острословы по этому поводу окрестили свой корабль «первым в мире подводным тральщиком». Вечером наши сторожевые катера встретили субмарину в нескольких милях западнее Лавенсари и привели ее в бухту острова.
Командование очень высоко оценило результаты похода «Л-3». Лодка прошла 1389 миль над и 856 под водой, в Финском заливе пересекла 60 линий мин, несколько раз подорвалась, но смогла вернуться без серьезных повреждений. Впоследствии это дало Грищенко повод назвать крейсерство «Фрунзевца» «походом смертников». Считалось, что только торпедным оружием лодка потопила четыре транспорта водоизмещением 41 тыс. тонн и миноносец. Успех минной постановки тогда оценили в два судна в 15 тыс. тонн. На рубке появилась цифра «7», на груди у моряков — ордена. 15 человек, включая Грищенко, были награждены орденами Ленина [101] , 15 — Красного Знамени, 24 — Красной Звезды. Знаменитая ленинградская поэтесса Ольга Берггольц посвятила «Фрунзевцу» стихотворение «Подводная лодка уходит в поход». Другое стихотворение — «Встреча героев» — написал Борис Тимофеев. Героизму моряков посвящалось множество очерков и почти весь выпуск газеты «Красный Флот» от 22 сентября. Они были пересыпаны фразами типа «Подводники учатся у своего командира, перенимают стиль его действий»… «Грищенко не тратит зря ни одной торпеды»… «Грищенко, в котором краснофлотцы души не чают» и т. д. Художник Гуляев написал большое живописное полотно о торжественной встрече «Л-3» после боевого похода в Кронштадте. Чувствовалось, что пропагандистам как воздух был нужен пример командира героического корабля. Для этого Грищенко подходил как нельзя лучше. Большой природный ум и личное обаяние в сочетании с чувством юмора, академической образованностью и интеллектом не могли не вызвать восторга у представителей творческой интеллигенции от общения с ним.
101
Часто встречаемое в литературе утверждение о представлении П.Д. Грищенко к званию Героя Советского Союза, которое было отклонено наверху, архивными документами не подтверждается. Сразу же после прибытия из похода он был награжден одновременно с остальными членами экипажа (орден Ленина — приказ командующего КБФ № 62 от 22.9.1942). Для сравнения, A.M. Матиясевич, на которого было отклонено представление к званию Героя, был награжден орденом Ленина только 22.2.1943, в то время как остальные члены экипажа приказом командующего КБФ № 68 от 8.10.1942.
И все-таки полного удовлетворения у командования этот выход не вызвал. В изложении комбрига A.M. Стеценко претензии звучали следующим образом: «Командир ПЛ действовал на позиции правильно и смело, но недостаточно настойчиво. К его ошибкам следует отнести: отказ от атаки ПЛ противника и отказ от атаки ТР, за исключением атаки танкера 18.08 до постановки МЗ-Б из-за опасения повреждения минных труб при преследовании силами ПЛО. При форсировании Финского залива ПЛ следовало идти по глубинам не 17–20 метров, а по значительно большим глубинам, что особенно вызывается наличием антенных мин противника». Дальше пошли в политотделе бригады. «Несмотря на большой успех ПЛ, — писалось в одном из политдонесений, — все лее следует отметить, что командование подлодки в выполнении боевого задания не проявило должной настойчивости, инициативы и тем более дерзости, что могло еще больше увеличить боевой успех подлодки». Под последним подразумевалась любовь Грищенко к стрельбе четырехторпедными залпами. Позднее в своих мемуарах и книгах бывший командир «Л-3» саркастически высказывался по поводу понимания политработниками метода стрельбы «с временным интервалом» [102] , но в главном они были правы: то, как производил свои залпы Петр Денисович, больше напоминало стремление побыстрей избавиться от боезапаса.
102
В своим мемуарах и устных рассказах, записанных писателем О.В. Стрижаком (см. его сочинение «Секреты балтийского подплава»), Грищенко постарался отомстить политработникам, в первую очередь военкому М.Ф. Долматову. Ему он приписал слова, якобы значившиеся в политдонесении по итогам похода: «Командир вел себя в море очень осторожно, если не сказать больше — трусливо. Если бы он стрелял не залпами, а по одной торпеде, мы бы уничтожили не пять, а двенадцать кораблей противника. И то это стало возможным только благодаря мужеству экипажа и хорошо поставленной партийно-политической работе…» Ничего подобного М.Ф. Долматов не писал. Во всем 6-страничном политдонесении Долматов говорит о командире лишь раз: «О совместном решении главных вопросов с командиром приведу несколько примеров: после первой атаки по танкеру, боцман и к-р БЧ-5 не удержали ПЛ на глубине. Я предложил командиру отработать их на переходе к позиции — командир согласился. Придя на позицию после разведки вместе с командиром решил где ставить минные поля. Возвращаясь в базу, нам было рекомендовано обойти о-в Гогланд с норда. У ПЛ большая осадка, по курсу много банок, к тому же не была известна поправка гирокомпаса. Командир посоветовавшись со мной принял решение идти у южной оконечности острова. Сообщаю, что камандир ПЛ капитан 2 ранга Гршценко был не согласен со мной в 2-х вопросах: во-первых, по готовности № 1 (подводной) не рекомендовал ходить по отсекам; во-вторых, 29 августа хотел выйти с позиции на 30–40 миль в море и дать радио о потоплении двух транспортов. Я считал, что специально дать радио идти с позиции не следует. Без моего согласия тов. Грищенко радиограмму не послал. Считаю нужным и по готовности № 1 особенно во время бомбежек и прохождения минных полей обходить отсеки с тем, чтобы знать политико-моральное состояние личного состава, объяснять обстановку ему». После ликвидации звена ротных политработников в мае 1943 года М.Ф. Долматов попал на службу в разведывательный отряд КБФ и погиб в бою в течение того же года. Интересно, был ли переведен к тому времени П.Д. Грищенко в разведотдел штаба флота? Принимал ли он участие в планировании той разведоперации, в которой погиб Долматов? Пока ответов на эти вопросы обнаружить не удалось.
Стараясь потопить как можно больше целей, подводники Балтики стреляли на протяжении всей кампании исключительно одно- и двухторпедными залпами, и лишь один Грищенко использовал четырехторпедные, причем дважды. Может, это было необходимо по условиям тактической обстановки? Скорее напротив. Совершенно непонятно, чем была вызвана необходимость стрелять таким залпом ночью 26 августа по неохраняемой кильватерной колонне судов да еще с дистанции в полторы мили, когда ничего не мешало подойти ближе и расстрелять пароходы если не артиллерией, то прицельными торпедными выстрелами? Почему 1 сентября потребовалось выпускать четыре торпеды по головному в конвое транспорту с дистанции 15 кб, если можно было стрелять по одному из концевых судов двухторпедным залпом с гораздо меньшей дистанции (именно так был потоплен «Ц.Ф. Лильевальх»)? Ответов на этот вопрос ни сам автор мемуаров, ни кто-либо из его адептов не дает. Не вспоминают они и о том, что, действуя в схожих условиях у побережья Швеции, «Щ-317» под командованием Н.К. Мохова уничтожила три и повредила одно судно, «С-7» под командованием С.П. Лисина потопила два транспорта, а затем еще два у берегов Прибалтики, и это несмотря на то, что лодки не были оснащены минным оружием. Таким образом, если отбросить приписки, поход «Фрунзевца» оказался походом нереализованных возможностей, и главную ответственность за это, безусловно, нес командир.