Тайны русской дипломатии
Шрифт:
Что же касается судьбы человека, с которым жизненный путь Бориса пересекся, если так можно выразиться, по касательной, то тому повезло больше. После возвращения из Франции Яков Суриц работал в центральном аппарате Наркоминдела, а сразу после окончания войны его направили послом в Бразилию. В 1948-м его отправили в отставку, и через четыре года он тихо ушел в мир иной.
БОРИС ШТЕЙН
Что касается этого дипломата, то довольно долго ему крупно везло. В коридорах Наркоминдела гремели громы и сверкали молнии, большие кабинеты освобождались чуть ли не каждый день, а Борис Штейн рано утром приходил на работу и поздним вечером благополучно возвращался домой. Да и в элитном доме, где он жил, по ночам не трещали тревожные звонки и не громыхали чекистские
Война застала Штейна в глубоком тылу — он работал преподавателем в Ташкентском университете. По возвращении в Москву его ждал ответственный пост в центральном аппарате только что реформированного Министерства иностранных дел. К этому времени Борис Штейн защитил докторскую диссертацию, стал профессором Высшей дипломатической школы, так что жаловаться ему было не на что. К тому же и «соседи» из МГБ стали наведываться гораздо реже.
Но гром все-таки грянул! Причем ударил он с совершенно неожиданной стороны: в 1952-м его арестовали в связи с так называемым «делом врачей» и развернувшейся антисемитской кампанией. Евреев тогда пострадало немало, и не только врачей и дипломатов. Ведь по прямому указанию Сталина была арестована даже жена Молотова Полина Жемчужина, которой приписали участие в заговоре сионистов и связях с послом Израиля в СССР Голдой Мейер.
К счастью, эта кампания довольно быстро захлебнулась, и буквально через год Борис Штейн вернулся в свой кабинет. В качестве извинения ему вручили орден Трудового Красного Знамени. На этом история с арестом была забыта, как были забыты и те чудовищные откровения, которые по адресу Штейна еще до войны прозвучали из уст Михаила Кольцова.
ИВАН МАЙСКИЙ
Судьба этого человека настолько причудлива, замысловата и неординарна, что впору писать о нем не очерки, а приключенческие романы. Во-первых, он никакой не Майский, а Ляховецкий и не Иван, а Ян. Во-вторых, против его вступления в партию большевиков публично возражал сам Ленин, но, учитывая то, что с меньшевиками тот скандально порвал, большинством голосов в большевики Майского приняли.
Хотя, казалось бы, зачем ему это нужно? Ведь родился он в семье известного на всю Вологодскую губернию врача, не голодал, не холодал, окончил Мюнхенский университет, довольно долго жил и работал в Англии. Какие меньшевики? Какие большевики? Но еврей-выкрест Ян Ляховецкий стал Иваном Майским и посвятил себя свержению ненавистного царского режима.
Ну, свергли. И что дальше? А дальше оказалось, что грамотных людей у большевиков раз-два и обчелся — и Майского пригласили в Наркоминдел. Сперва он был полпредом в Финляндии, а с 1932 по 1943 — в Великобритании. Там-то и застала его война. Неожиданностью нападение Гитлера на Советский Союз для Майского не было, ведь почти все разведданные проходили через него, и они не просто говорили, а кричали, что войны не миновать. На этот случай наша дипломатия предусматривала заключение с Англией формального военного союза. В принципе, он был готов, но без одобрения Москвы приступать к его подписанию нельзя. Когда первые немецкие бомбы упали на Киев, Минск и Одессу, подписать англо-советский союз стало жизненно необходимо, но Москва молчала.
«Наступил второй день войны, а из Москвы ни звука, — вспоминал несколько позже Майский. — Наступил третий, четвертый день войны — Москва продолжала молчать. Я с нетерпением ждал каких-либо указаний от Советского правительства, и, прежде всего, о том, готовить ли мне почву для заключения военного союза. Но ни Молотов, ни Сталин не подавали никаких признаков жизни. Тогда я не знал, что с момента нападения Германии Сталин заперся, никого не видел и не принимал никакого участия в решении государственных дел. Именно поэтому 22 июня по радио выступил Молотов,
ЧЕТЫРЕ ПРОЦЕНТА ПОБЕДЫ
История с организацией северных конвоев заслуживает отдельного разговора. Ведь северные конвои — это походы зачастую беззащитных транспортов под непрерывными бомбежками немецкой авиации и атаками фашистских подводных лодок. Северные конвои — это беспримерное мужество моряков, это надежнейший фундамент дружбы, заложенной советскими, английскими и американскими моряками. И это при том, что этот фундамент постоянно расшатывали те, кто его закладывал. Хорошо помня, что «все расчеты англичан базируются на неизбежном поражении Красной Армии в самом ближайшем будущем», Иван Майский и весь аппарат посольства не вылезали из парламента, встречались с влиятельными политиками, давали бесчисленные интервью. И в конце концов добились того, что бывший премьер-министр Ллойд Джордж, к словам которого прислушивалась вся Англия, выступая в парламенте, заявил: «Оттягивая на себя всю германскую армию, СССР, так же как Россия в прошлую войну, спасает Англию. Англия же, по существу, ничего не делает для помощи СССР. Между тем исход всей войны сейчас зависит от СССР».
Результат этой энергичной деятельности сказался довольно быстро. Вот как рассказывалось об этом в одной из английских газет:
«Где-то далеко, где-то там, на западе, уже больше двух месяцев бушует война. А здесь, на берегах Северной Двины, в старинном Архангельске, гремят оркестры, колыхаются знамена, по улицам гуляют празднично одетые люди. Но больше всего поражают огромные транспаранты, на которых по-английски написано: “Добро пожаловать, дорогие союзники!” Объяснялась эта праздничная суматоха довольно просто: сегодня, 31 августа 1941 года, в Архангельск прибыл первый союзный конвой со стратегическими грузами и военной техникой для Красной Армии».
Этот конвой имел зашифрованное название «Дервиш» и состоял из 6 транспортных судов и довольно солидного охранения из 2 крейсеров, 2 эсминцев, 3 тральщиков, 4 корветов и даже одного авианосца. Среди прочих грузов англичане доставили 10 тонн необходимого военной промышленности каучука, а также 16 истребителей, причем вместе с летчиками, стрелковое оружие, продовольствие и медикаменты. Через несколько недель пришел еще один конвой, но он уже имел шифр PQ. До самого конца войны и немцы, и наши пытались разгадать, что означает это загадочное PQ. А разгадка оказалась на удивление простой. PQ — это инициалы английского офицера Эдвардса, занимавшегося планированием и организацией конвоев. До зимы 1942 года Архангельск принял семь конвоев, а потом суда стали разгружаться незамерзающем Мурманском порту.
Немцы на всю эту суетню в Баренцевом море первое время не обращали никакого внимания — они были уверены, что вот-вот возьмут Москву и война закончится сама собой. Но этого не случилось, и начиная с PQ-12, вышедшего из Шотландии в конце февраля 1942 года, германский флот взялся за конвои всерьез. На перехват 14 транспортам немецкие адмиралы послали целый отряд боевых кораблей во главе с грозой морей — сверхмощным линкором «Тирпиц» (42 тысячи тонн водоизмещения и восемь 380-мм орудий). Но конвой резко изменил курс, уйдя навстречу северным туманам.
Конвой немцы потеряли. Но когда туман рассеялся, прямо перед ними оказался небольшой советский пароход «Ижора». После нескольких торпед «Ижора» вместе с командой пошла на дно, а вместе с ней могла бы уйти на дно и тайна конвоев PQ, то есть тех, которые шли из Советского Союза в Англию и Америку. А эта тайна довольно неприятна и, если хотите, весьма дурно пахнет. Дело в том, что в соответствии с законом о ленд-лизе конгресс США дал президенту право «передавать, обменивать, сдавать в аренду или взаймы военные материалы правительству любой страны, если ее оборона против агрессии жизненно важна для обороны США». Советский Союз и США подписали двухстороннее соглашение, суть которого в том, что СССР получал долгосрочные кредиты, на которые, собственно, и приобреталась «бескорыстная» помощь. Аналогичное соглашение было подписано и с Великобританией.