Тайны седого Урала

Сонин Лев Михайлович

И еще одна черта проявилась у Геннина на этом высоком и очень ответственном посту. Геннин редко для той жестокой поры пользовался строгими наказаниями. Не плетьми, кандалами и виселицей добивался он впечатляющих результатов труда своих подчиненных, а усиленной заботой о них, защитой их законных интересов. В переписке Геннина олонецкой поры натыкаешься часто то на просьбу обеспечить обмундированием солдат, служивших под его командой, то на обращение к властям не отягощать налоговыми поборами жителей местных деревенек, то на стремление уменьшить их тяготы от всякого рода транспортных повинностей. Убедительным фактом хороших отношений олонецких обывателей и начальника их края явилось возвращение на места беглецов,

разбежавшихся кто куда из-под нелегкой руки его предшественников.

В 1720 году Геннин выполняет еще одно ответственное поручение Петра — составляет проектные чертежи для комплекса Сестрорецких оружейных заводов и плотины, а в июне 1721 года полковник артиллерии Геннин по царскому повелению назначается руководителем строительства этих заводов.

Только не судьба была ему завершить эту стройку.

Весной 1722 года Петр отзывает его. Не нашел другого достойного кандидата для выполнения деликатного и ответственного поручения — поехать на Урал, разобраться на месте с состоянием тамошних заводов, наладить выпуск и металла, и изделий из него, определиться в споре Татищева и Демидова.

Что ж, приказ есть приказ. И безотказный служака Геннин стал основательно готовиться к выполнению столь ответственной миссии. Обстоятельно продумывая предстоящую работу, Геннин понимает, что выполнение чрезвычайной государевой воли может потребовать и чрезвычайных полномочий. И он настоятельно требует:

«Чтобы я имел в Сибири полную мочь, дабы губернатор по моим требованиям не только прислушен не был, но все то, что к строению заводов надобно, охотно и немедленно отправлял. Понеже отписываться расстояние дальнее, а ежели за его неотправлением в строении учинится медленность, чтоб на мне не спросилось».

То есть он потребовал фактически диктаторские полномочия при своей работе в крае. И, понимая, что печется Геннин более о пользе государевой, Петр такие ему права дает. И по отношению к своему любимцу Демидову — тоже. Так доверял царь генералу.

Кстати, Никита Демидов — это фактически он устроил присылку на Урал нового начальника — уже заранее искал подходы к нему. И ненавязчиво предложенной услугой (узнав, что Геннин по повелению царя отправится к месту службы водным путем, хитрован Никита заранее приторговывает для него у московского владельца добротную баржу-коломенку для размещения там генерала), и организацией сильного давления на исход в свою пользу тяжбы с Татищевым. Что в своих претензиях к Татищеву бесспорно прав Никита Демидов, настойчиво внушал Геннину не кто иной, как его давний покровитель-благожелатель, один из сильных людей ближайшего Петрова окружения, генерал-адмирал граф Апраксин. Но хотя оставаться объективным в такой обстановке было, конечно же, весьма непросто, Геннин неотвратимо для себя порешил, что спор между Татищевым и Демидовым он разберет по справедливости.

Так что если бы не было и других многочисленных свидетельств, уже одним тем, что, разобравшись в сути претензий частного заводовладельца Демидова к капитану Татищеву, Геннин целиком принял сторону последнего, новый горный начальник исчерпывающе доказал, что он по праву владеет репутацией честного неподкупного государева слуги. Тем более что за оправдание Татищева он незамедлительно подвергся серии жестких необоснованных придирок со стороны оскорбленного генерал-адмирала Апраксина.

2 октября 1722 года генерал-майор Геннин прибыл на Урал, в Кунгур. По записям в его дневнике видно, что ему чрезвычайно понравился прекрасный этот край. Но более всего поразило Геннина богатство природных ресурсов Урала. Такого «великого изобилия» высокосортных руд, добротных лесов, полноводных рек он не встречал нигде в Европе. «А из железной руды, — записано в дневнике генерала, — учинил я пробу с олонецким мастером, и явилось то железо плотно и без жил, а такое мягкое, что невозможно было переломить, и так чисто, что я такого еще не видел».

Тем большим контрастом предстало Геннину состояние казенных заводов, поставленных в таком изобильном крае. Его первые рапорты очень напоминают рапорты Татищева:

«…А на Государевы заводы сожалительно смотреть, что оные здесь заранее в добрый порядок непроизведены, понеже удивительно, как здесь Бог определил таковы места, что рек, руд, лесов, где быть заводам, довольно и работники дешевы, также и харч недорог, а не так, как на Олонце; но оные весьма ныне в худом порядке: первое же в неудобном месте построены, и за умалением воды много прогулу бывает; второе припасов мало; третье мастера самые бездельные и необучены и ныне оные заводы мне надлежит исправить, а паче вновь в хороших местах построить и фабрики, которые мне велено в действо произвесть, чтобы впредь прогулу за умалением воды не было…»

Да, новый начальник горных заводов наметил обширную программу. Только как и кому ее реализовывать? Как организовать людей на слаженную работу? Людей, развращенных годами дурного управления и отвыкших жить по нормальным человеческим законам? «Злая пакость», — так назвал Геннин увиденную им на Урале картину лихоимства властей и гнусных условий существования простого люда.

«…Неведомо по какому указу кунгурский подъячей Савва Веселков збирал во всем Кунгурском уезде по пяти алтын по две деньге з двора… Многим чинит обиды и разорения и бьет на правеже батогами смертным боем… И от такой обиды и разорения не только искать и привозить руд, но сами в домишках своих жить не можем», — слезно молят Геннина о защите крестьяне.

Только-только появился Геннин на Урале, а и его имя тут же используют лихоимцы. Возмущенный Геннин уже 16 октября был вынужден подписать такой указ: «Ежели… кто учнет неуказанные излишние зборы… раскладывать и збирать, будто бы мне, генерал-майору, или при мне обретающимся служивым мастеровым людям и канцелярским служителям в поднос, называя в почесть, и по таким запросам ничего не давать… и доносить… понеже те собранные с миру деньги и протчее не токмо мне не потребны, но и другим при мне обретающимся под великим страхом брать запрещено».

По-прежнему Геннин внимателен к нуждам солдат. Видя скудость их рациона и обношенность, велит доплачивать им по три деньги за каждый день работы из подотчетных средств, рискуя, что Сенат не утвердит такой расход и деньги потом вычтут из его генеральского жалованья, которое, кстати, ему не всегда поступало регулярно.

Конечно, Геннин искренне хотел непритеснения тягловым людям. Но ему надо же было и организовывать правильную работу на подведомственных заводах. И намного ускорить выход продукции с домен и молотов, резко поднять качество металла и изделий. И это на заводах, где и начальники и работники привыкли месяцами бездельничать, прикрываясь всякого рода «объективными» обстоятельствами — оскудением руд, спадом воды, пожаром… Геннин же требовал всегдашней плотной и высокопроизводительной работы. Отвыкшим от такого обращения людям это не понравилось. И они отреагировали естественным для того времени способом — ударились в бега.

И хотя Геннин поставил дело так, что и жалованье работникам шло вовремя, и едой они были обеспечены, это поначалу не могло никого сдержать. Новый начальник вспоминал позднее: «…но токмо оные салдаты и работные люди плотничье дело не знали и в протчих работах при строении зело были необычайны, к тому же как оные салдаты, так и работники много от работы бегали, и дошло было до того, что оного генерала-лейтенанта в том пустом месте при строении едва не одного оставили…»

В этих обстоятельствах выяснилось, что, когда следовало, Геннин мог быть и жёсток и жесток. Он круто расправился с ослушниками.