Тайны старой аптеки
Шрифт:
Джеймс дал ему коврижку и спросил:
— «Запонки Клоппа»? Это что такое?
— Была такая лавчонка на углу. Семейное дело Клоппов. Мистер Клопп продавал костюмные запонки.
— А что стало с этой лавчонкой? Ни Лемюэль, ни мадам Клопп ничего о ней не говорили. А мадам Клопп, как я понял, злится, когда при ней упоминают запонки.
— О, неудивительно. Лавка давно закрыта. На двери висит замок, а окна заколочены. Ничего странного в том, что мадам Клопп не любит вспоминать мужа, нет. Он был жестоким человеком и воспитывал дочь в строгости. Нет, наш с
— Как это, увел?
— Без коврижки не скажу, — заявил констебль, и, когда Джеймс угостил его еще одной, сказал: — Она болела, и он пообещал, что вылечит ее. Этим он и покорил мадам Клопп, а уже та убедила Хелен, что Лемони — единственный верный для нее вариант. Вот только хитрый аптекарь солгал — ему так и не удалось вылечить Хелен. По сути, он обманул ее и до сих пор обманывает, а она верит. И это несмотря на все те знаки внимания, что Терри ей оказывал. Несмотря на то, что он сделал ради нее и ее матери. Уж любая на месте Хелен смогла бы оценить, но…
Констебль замолчал, и Джеймс сунул руку в пакет, чтобы достать еще одну коврижку, но, к его огорчению, их там больше не осталось.
— Что он такого сделал?
Не дождавшись угощения, Тромпер подбоченился и сложил руки на груди.
— Ничего. Что-то я и так разболтался с тобой, пёсик. И вообще, это все давно минувшие дела, да и не стоит их поминать…
Тумба неожиданно затряслась, из-под проклепанного колпака толстой медной трубы повалил дым, внутри ящика что-то стукнуло.
— О, ну наконец-то! — воскликнул констебль.
Отперев дверцу, он достал из приемника пневмопочты капсулу. Внутри оказался синий конверт. Развернув его, мистер Тромпер быстро прочитал содержание служебной записки и пояснил:
— Из Дома-с-синей-крышей. Общий приказ о роспуске всех полицейских Тремпл-Толл по домам в связи с приближающимся туманным шквалом. Я-то надеялся, что приказ поступит еще два часа назад, но хотя бы до вечера не продержали, и то праздник. Еще успею заглянуть в книжную лавку «Переплет»— заберу новый полицейский роман Коббни Пиллоу «Подвох и Шмяк». Не терпится прочитать — будет чем занять себя во время туманного шквала. Хотя Терри зазывает меня в «Колокол и Шар» — сегодня в полночь там организуется общее прослушивание свеженькой аудиодрамы «Таинственное убийство». Еще не решил, пойду, или нет. Если пойду, застряну там до окончания шквала, а книжку прочитать хочется… сложный выбор.
Посочувствовав «сложному выбору» констебля, Джеймс попрощался и, перейдя мостовую, двинулся в аптеку.
Шагая в тумане, он думал о том, что узнал: о Лазарусе Лемони, о Лемюэле и о семействе Клопп. Теща аптекаря ненавидит, когда при ней упоминают запонки, парики и пресс-папье. Что ж, теперь Джеймс понимал, что это не просто странная причуда злобной женщины. Его посетила мысль: «Кажется, мне очень не понравится, если я узнаю, при чем здесь парики и пресс-папье…»
***
Дверь скрипнула, и Джеймс замер.
«Проклятая дверь! Ты не можешь вести себя тише?!»
Из комнаты мадам Клопп, как и за миг до этого, раздавался все тот же храп.
«Хорошо, что я не пожалел снотворного порошка», — подумал Джеймс и быстро вошел в комнату, притворив дверь за собой.
Вернувшись в аптеку, он узнал, что мадам Клопп по-прежнему спит, а это значило, что план еще возможно провернуть…
Спальня мадам Клопп выглядела, как нутро дамского ридикюля, в который упомянутая дама много лет забрасывала различный хлам, да и сама, видимо, не помнила, что там хранится. По крайней мере, Джеймсу так показалось — сам-то он прежде в дамские ридикюли нос не совал.
Пахло в комнате чем-то ядовито-цветочным, и запах этот исходил от самой хозяйки спальни, лежавшей в кровати под пологом, который был похож на паутину.
Спала мадам Клопп очень беспокойно. Можно даже сказать, кошмарно. А все потому, что ей, вне всяких сомнений, сейчас снился кошмар. Она ворочалась с боку на бок, порой дергала руками и шевелила торчащими из-под края одеяла ногами с длинными коричневыми ногтями. Ее губы порой шевелились, храп прерывался, и она бормотала: «Прошу тебя, Уиллард…», «Она же не виновата, что…», «Остановись… хватит…»
Не сводя со старухи взгляда, Джеймс на цыпочках обошел кровать и подкрался к стоявшей справа от нее тумбочке. Рядом с многочисленными флаконами, скомканными носовыми платками, ломаными шпильками и гребешком, в котором застрял целый клок седых волос, лежал стеклянный шприц с выцветшей, едва читаемой этикеткой «На крайний случай».
Джеймс задумался было, что это за крайний случай такой, но тут увидел то, за чем он и провернул свой рискованный план с усыплением старухи.
— Я знаю, что делаю, дорогая… — пробормотала во сне мадам Клопп. — Нужно как следует смочить все трессы, нужно, чтобы он впитался…
Джеймс не знал, что такое эти «трессы», но будить мадам Клопп, чтобы уточнить, он не стал, а вместо этого, схватив связку ключей, ринулся к двери.
Мгновение — и он в коридоре. Еще пара мгновений — и он уже на лестнице — бежит вверх по ступеням на третий этаж…
Натолкнули Джеймса на мысль, где искать «Секретные прописи», слова кузена.
«Прадедушка Лемони — настоящий гений» — сказал Лемюэль вчера в провизорской, и Джеймс предположил: где бы прописям еще храниться, как не в комнате основателя рода Лемони, которого «прадедушкой» именовали сугубо по традиции.
Все утро он расспрашивал кузена о прадедушке. Свой интерес Джеймс объяснил тем, что очень мало о нем знает, и добавил: «Думаю, из меня не выйдет хорошего продолжателя семейного дела, если я ничего не узнаю о том великом человеке, каким прадедушка был». Лемюэль, немного подумав, согласился и кое-что рассказал.