Тайны ушедшего века. Границы. Споры. Обиды

Зенькович Николай Александрович

Все шло к тому и в Белоруссии. Видимо, рассчитывали, что я не пойду на заседание бюро. Даже место мне было отведено на дальнем торце длинного стола против председательствующего. Я должен был чувствовать себя уже в роли постороннего. Но я «не обиделся» и принял участие в заседании.

Зачитывали текст доклада. Видно было, что написан он второпях. В качестве главного обвинения выдвигался тезис о нарушении в республике принципов ленинской национальной политики. Далее сообщалось, что для «исправления» этого будет введена белорусская письменность в государственном аппарате, отныне вся переписка будет проводиться только на белорусском языке, на совещаниях, собраниях и съездах речи должны произноситься также исключительно на белорусском. При этом в докладе были

соответствующие оговорки, вроде, например, следующей: «Конечно, сейчас русским труднее будет работать в Белоруссии, не все они хорошо знают белорусский язык. Русские товарищи во многом помогли нам, белорусам. Земной поклон им за это. А сейчас, кому из них будет очень трудно, мы им поможем переехать (!) в другое место».

Стоит ли говорить, что такое «исправление» удивило, прежде всего, белорусов.

Недоумение участников заседания легко было понять. Надуманному обвинению соответствовали формы и методы исправления положения. Все было рассчитано на то, чтобы ошеломить, озадачить людей чрезвычайностью мер. В какой-то степени расчет строился и на том, чтобы как-то сыграть на «национальных» чувствах. Но, к счастью и к великой чести белорусов, они никогда не страдали национализмом.

Однако на заседании Бюро ЦК внесенные предложения не вызвали возражений, очевидно, они были восприняты как совершенно новое в национальной политике нашей партии. Острая полемика возникла по другому вопросу – о методах руководства сельским хозяйством. В докладе был слишком сильный крен в сторону персональной ответственности первого секретаря за недостатки в сельском хозяйстве.

И вот выступает П. М. Машеров, работавший тогда первым секретарем ЦК комсомола Белоруссии. Он-то и внес диссонанс в ход заседания.

– Почему мы все хотим свалить на первого секретаря? – спросил Петр Миронович.

Наблюдая за ходом заседания, я приходил к выводу, что некоторые члены Бюро ЦК неодобрительно относились к происходящим событиям, но считали, что вопрос уже заранее решен, что есть «директивы» и их надо выполнить.

Реакция на выступление Машерова была бурной и резкой. Поэтому я счел необходимым сказать Петру Мироновичу, что в этой обстановке он при всем его желании помочь мне не сможет.

Заседание кончилось. Доклад был одобрен. Предстоял пленум.

Я поставил перед членами Бюро ЦК Компартии Белоруссии вопрос: если в начале заседания пленума будет решено вывести меня из состава Бюро ЦК (как это было сделано на Украине), тогда, естественно, мне не надо быть в президиуме пленума. Такая постановка, видимо, была неожиданной. Товарищи не решились скопировать «украинский» вариант. Это укрепило мои позиции.

В ходе подготовки к пленуму также наблюдалось, что некоторые товарищи с нежеланием и недоумением отнеслись к решению Москвы, организатором и инициатором которого был Берия.

Стоит ли говорить, сколько пережил я в ожидании пленума Центрального Комитета. Выдержат ли нервы, хватит ли характера и стойкости. Но я был убежден в своей правоте, а главное – верил в партийную организацию Белоруссии. Это придавало сил».

Пленум начался 25 июня и продолжался три дня. Пришедшие на второй день утром 26 июня на заседание партийные функционеры не знали, что в этот день будет арестован Берия, что и предопределило судьбу Патоличева и приехавшего на смену ему Зимянина.

«На пленум был приглашен широкий актив, – вспоминает Патоличев. – Зал переполнен. Всматриваюсь в лица, вижу многих знакомых. Три года работы вместе. Встречаюсь взглядами с товарищами. Кажется, все смотрят на меня – ведь знают, что сейчас будут освобождать меня от работы. Что каждый из сидящих сейчас в зале думает? Осуждает? Сочувствует? Поддерживает? Лица довольно суровы. Все эти вопросы, как молотом, бьют в голову, в сердце. В конце доклада, сделанного Зимяниным, не последовало бурных аплодисментов. Было похоже, что между президиумом и залом образовалась трещина.

Начались выступления. Меня спросили, когда я буду выступать. Ответил, что решу по ходу пленума…

…Пленум Центрального Комитета продолжался, когда мне сказали, что меня

вызывает к телефону Москва.

Состоялся следующий разговор с Маленковым и Хрущевым.

– Что у вас происходит в Минске?

– Идет пленум Центрального Комитета. Меня снимают с работы.

– За что?

– Там, в Москве кто-то это решил, а я не знаю, за что.

Строго доверительно мне сообщается, что арестован Берия, просят пока никому об этом не говорить.

– Никому?

– Да. И это очень строго.

«Значит, в Москве, в Центральном Комитете мне доверяют». С этой мыслью возвращаюсь в зал. Пленум продолжается.

Через некоторое время вновь позвонили из Москвы и пригласили меня к телефону.

– У нас есть данные, что пленум ЦК Компартии Белоруссии вас поддерживает. Если пленум попросит ЦК КПСС, то решение может быть отменено.

А пленум продолжал работу. Председательствовал в этот день П. А. Абрасимов. Просим объявить перерыв, а членов Бюро ЦК собраться в здании Центрального Комитета, чтобы проинформировать о разговоре с Москвой.

Члены пленума начали догадываться о происходящем. Возвращаемся мы из ЦК и видим, весь состав пленума ждет нас на улице. Да, жизнь остается жизнью, люди остаются людьми. Помню, вышел из машины маршал Тимошенко. Высокий, стройный, в маршальской форме и громко крикнул:

– Остается, остается!

Как все запомнилось… С тех пор прошло более трех десятилетий. Но думаю, что еще многие помнят это. Предложение о том, чтобы просить Центральный Комитет партии отменить рекомендацию об освобождении первого секретаря, было поддержано бурей аплодисментов. Весь зал встал. Очень трудно передать, что я чувствовал в тот момент. Участники пленума, стоя, рукоплещут, сижу я один. Сижу, потому что не в состоянии подняться. Люди остаются людьми…

Когда в зале установилась тишина, председательствующий П. А. Абрасимов обратился к пленуму:

«Товарищи, есть предложение дальнейшее ведение пленума ЦК поручить первому секретарю ЦК Коммунистической партии Белоруссии товарищу Патоличеву». Снова буря аплодисментов.

Итак, победа! Но это не было моим личным торжеством. Выстояла и победила партийная организация Белоруссии. Потерпела поражение политика врагов партии. Восторжествовала ленинская партийная демократия. Замечательные свойства большевиков-ленинцев показали и многие коммунисты Белоруссии».

А теперь снова вернемся к стенограмме июньского (1953 г.) пленума ЦК КПБ. На третий день его работы в выступлениях партийных функционеров вдруг зазвучали панегирики Патоличеву и резкое осуждение речи председателя Госплана республики И. Л. Черного. С чего бы это?

С. И. Сикорский, первый секретарь Могилевского обкома КПБ:

– Я несколько хочу отвлечься от тезисов своего выступления и остановиться на выступлении тов. Черного. Мне думается, что тов. Черный в своем выступлении не прав. Мы вправе ему поставить такой вопрос: ты не рядовой работник, тов. Черный, а ты являешься председателем Государственной плановой комиссии, ты являешься заместителем председателя Совета Министров, то почему ты три года как будто сидел где-то на окраине, ничего не видел, что делается под руководством тов. Патоличева. А нам, секретарям, известно, что ты был у тов. Патоличева на лучшем счету и тебя неоднократно тов. Патоличев хвалил, что ты хороший работник, что ты часто вносишь вопросы. То нельзя ли у тебя спросить, что может быть ты в заблуждение заводил тов. Патоличева, подсовывал ему такие цифры? (Аплодисменты, голоса: правильно.) То чего же после того, как факт состоялся, ЦК КПСС сделал организационные выводы, и ты только теперь набрался смелости: с этой трибуны льешь всю грязь на тов. Патоличева. Нельзя так. Это не работник, который наживает себе какую-то конъюнктуру. (Аплодисменты, смех.) Действительно, и тов. Патоличев сделал некоторые ошибки, если сделал сравнение с 1945 годом, но не в такой форме, как хотел представить тов. Черный.