Тайные тропы
Шрифт:
Андрей так увлекся своими мыслями, что не заметил, как его догнал Изволин.
— Сколько ни думай, пороха не выдумаешь, — приветливо улыбнулся старик. — Куда направился?
— К вам, Денис Макарович. А вы откуда в такую рань?
— Мое дело стариковское… Ревматизм донимает, сидеть не дает. Вот и прогуливаюсь.
Андрей понял, что Изволин уклоняется от ответа. Денис Макарович не из тех, кто будет чуть свет бесцельно бродить по городу.
У Изволиных на дверях висел замок. Денис Макарович, покряхтывая, нагнулся, пошарил
— А где же Пелагея Стратоновна? — поинтересовался Андрей.
— Не ведаю…
С содержанием радиограммы Денис Макарович согласился. В ней сообщались фамилии выявленных предателей.
— Игната сейчас дома нет, — предупредил Изволин. — Ты иди к Заболотько и подожди его. Он туда явится.
— Хорошо, — ответил Андрей. — Мне им кстати кое-что передать надо. — И он показал на сверток.
— Ты подробности насчет Тряскиной слышал? — спросил Изволин.
— Знаю только, что она была ранена, что два раза был у нее в больнице начальник гестапо Гунке: подробно расспрашивал, велел поместить в отдельную палату. Не будь ранений, Тряскина, очевидно, так и не выкрутилась бы. А Родэ? Наповал? — в свою очередь, поинтересовался Грязнов.
— Наповал! — махнул рукой Денис Макарович. — Игнат влепил в него три штуки.
Единственный сын Игната Нестеровича Тризны Вовка, в котором и мать и отец не чаяли души, болел брюшняком и лежал сейчас в нетопленой комнате. Сама Евгения Демьяновна готовилась снова стать матерью. За ее здоровье Тризна опасался. Евгения Демьяновна часто теряла сознание и подолгу не приходила в себя: сказывались голод, нужда и вечные волнения, вызванные боязнью за мужа, шедшего на самые опасные предприятия.
Игнат Нестерович и Андрей стояли у постели больного. Малыш бредил. Его ввалившиеся щеки пылали жаром, глаза напряженно, но бессмысленно перебегали с одного предмета на другой. Вовка то и дело высвобождал из-под одеяла худые руки, силился встать, но Игнат Нестерович укладывал его на место и укрывал до самой шеи.
— Спи, карапуз мой… закрой глазки, родной… Мальчик опять сбрасывал одеяло, бормотал что-то про скворцов, жаловался на убежавшего из дому кота Жулика, просил пить…
Бледная, едва стоявшая на ногах Евгения Демьяновна поила его с ложечки кипяченой водой.
— Женя скоро ляжет в больницу. Кто же с Вовкой останется? — сокрушался Тризна. — Придется, видимо, отнести к деду.
Дед — отец Евгении Демьяновны, шестидесятидвухлетний старик, разбитый параличом — жил недалеко от них в собственном домике. Тризна не раз упрашивал старика оставить домишко и перебраться к нему, но тот наотрез отказался. «Тут моя подружка померла, — говорил он, — тут и я богу душу отдам».
— Сможет ли он за Володей ухаживать? — с сомнением покачал головой Грязнов.
— Дать лекарство и покормить сможет. Старик он заботливый и по дому без посторонней помощи передвигается… Ну что же,
Леонид Изволин обрадовался приходу Андрея, так как давно уже его не видел.
— Какой тебя ветер принес? — крепко пожимая Грязнову руку, спросил он.
— Дела привели.
Андрей уселся на жесткую койку Изволина и только тут заметил стопку уже отпечатанных и окаймленных аккуратной узенькой рамкой листовок.
«В Полесской области, — прочел Андрей, — оккупанты полностью уничтожили населенные пункты: Шалаши, Юшки, Булавки, Давыдовичи, Уболять, Зеленочь, Вязовцы. В Пинской области только в трех районах сожжено сорок три деревни и умерщвлено четыре тысячи стариков, женщин и детей. В селе Большие Милевичи фашисты убили восемьсот человек, в Лузичах — семьсот, в деревне Хворостово в церкви во время служения были сожжены все молящиеся вместе со священником…»
— Мерзавцы! — прерывая чтение, прошептал Грязнов. — А насчет освобождения Новгорода, Красного Села и Гатчины тебе известно?
— Конечно. У меня же связь с Москвой.
— А насчет второго фронта что там, в эфире, слышно? Кожа на лбу Леонида собралась в морщинки.
— Пока второй фронт заменяется свиной тушонкой. Как-нибудь одолеем Гитлера и без союзников.
— Безусловно одолеем. — Андрей вынул текст телеграммы и передал ее Леониду: — На сегодняшний сеанс.
Изволин быстро пробежал текст глазами и, присев к столику, начал зашифровывать.
Андрей осмотрел погреб. Все было попрежнему: в нишах лежали взрывчатка, боеприпасы, капсюли, запальный шнур; на стене висели винтовка и автоматы. Только в углу он заметил что-то новое. Там стояли большие кумачовые флаги на длинных древках.
— Для чего это? — полюбопытствовал Андрей, обращаясь к Тризне, сидевшему рядом с ним.
Но ответа не последовало. Игнат Нестерович, упершись локтями в колени и положив голову на руки, казалось, дремал. Его большие, широко открытые глаза смотрели в одну точку. Может быть, он размышлял о сыне, мечущемся в жару, или о жене, подавленной нуждой и горем. «Совсем плох», — подумал Андрей и отвернулся.
В глубокой тишине слышалось только постукивание ключа передатчика. Леонид принял две телеграммы и передал одну.
— Всё! — сказал он наконец и сбросил с головы наушники. — Теперь расшифруем, что говорит Большая земля.
Игнат Нестерович встряхнулся и обвел глазами погреб.
— Давай закурим, — предложил он Андрею. Грязнов достал пачку немецких сигарет и подал их Тризне. Тот поморщился и брезгливо отодвинул.
— Возьми кисет под подушкой! — рассмеялся Леонид. — Вот уж ничего иностранного терпеть не может…
Андрей встал, достал кисет с самосадом и подал его Тризне. Тот скрутил большую цыгарку и собрался закурить, как вдруг раздался радостный возглас Леонида: