Тайные тропы
Шрифт:
Гунке слушал, откинувшись на спинку кресла. До чего же высокомерен и чванлив этот абверовский майор Юргенс! Как независимо держит он себя на территории, подведомственной ему, Гунке! Он совершенно не считается с гестапо. Вызывает нужных ему людей, занимает подходящие помещения, командует начальником гарнизона, комендантом города, бургомистром. И все с него как с гуся вода! Даже из такого щекотливого дела, как отравление подполковника Ашингера, Юргенс смог выкрутиться. Почему так везет человеку? А про историю с горбуном не хочется и вспоминать. Как глупо, по-дурацки все получилось…
Наконец сотрудник
— Кто приглашал мальчишку к вам? — спросил он.
— Я сам взял его, с набережной, — ответил полицейский.
Брови у Гунке приподнялись.
— Да вас же каждая собака в городе знает! — сдерживая нарастающее раздражение, произнес он.
Полицейский слегка улыбнулся:
— Я осторожно… никто не видел.
— А в какое время это происходило?
— Утром.
Глаза у Гунке округлились. Он долго не мигая смотрел на сотрудника полиции каким-то тоскливым, безнадежным взглядом.
— Где вы беседовали с ним?
— В дежурной комнате.
Из груди начальника гестапо вырвался стон, будто ему выдернули больной зуб. Он оторвался от спинки кресла, обхватил голову руками и уперся ими в стол.
— Я же предупреждал вас, что следует быть крайне осторожным, а тут днем… дежурная комната… Кто вас учил так работать?
Полицейский молчал. Он лишь тяжело вздохнул и изобразил на лице покорность.
— Что вы поручили этому побирушке? — вновь спросил Гунке.
— Я ему поручил выяснить, кого посещают оба эти молодчика.
— О… о… о!.. — простонал Гунке и замотал головой. Да я об этом знаю не хуже мальчишки. Все вы мне испортите с этим оборванцем! Понимаете?
Полицейский встал и начал мять фуражку в руках.
— Убирайтесь ко всем чертям! А если я узнаю, что вы встречаетесь с этим сопляком-нищим, я и с вас и с него семь шкур спущу!
Не дожидаясь, пока переводчик доведет его мысли до обескураженного полицейского, взбешенный Гунке вышел из кабинета, хлопнув дверью.
25
Лес залила талая вода. Размягченный серыми обволакивающими туманами, напившийся досыта земной влаги, он отяжелел и ждал тепла. Волнующая весна бродила ветерком среди берез и сосен, кленов и осин.
Заломин и Повелко шли лесом, пробираясь к чурочному заводу. Вода то и дело преграждала путь, и им приходилось или обходить лужи и ручьи, или перескакивать с пня на пень, с кочки на кочку. Повелко прыгал легко, а старику Заломину явно не везло: вот уже третий раз он оступился в холодную воду.
— Опять промок! — ворчал он, выбираясь на сухое место. — Не рассчитал.
Повелко смеялся:
— Не годишься ты, вижу, в лесные жители, а еще партизанить хотел!
— Ничего, научусь! Еще молодой, — отшучивался старик.
Ходить по весеннему лесу становилось все труднее, и каждый раз, возвратившись на завод, Повелко и Заломин вынуждены были весь вечер сушить
Наконец показалась поляна. У самого края ее стояли три новых деревянных барака с крохотными, подслеповатыми оконцами. Чуть поодаль — кособокая рубленая избенка. Ее двускатная тесовая, почерневшая от времени крыша поросла мохом, покрылась лишайником. Оконца, застекленные осколками, глядели неприветливо. На поляне высились огромные бунты строевого, мачтового леса, подготовленного к вывозке, лежали вороха пиловочника, подтоварника, горбыля, реек…
Это была территория чурочного завода. Ни высоких труб, ни цехов, ни ограды. Все производство — пилорама. Она стояла на открытом воздухе и приводилась в движение двумя старенькими путиловскими тракторами. Тракторы тарахтели с утра до ночи; им вторили визг циркулярных и двуручных пил и стук топоров.
Когда Повелко и Заломин вышли на поляну, завод работал. Несколько человек сгребали чурки в вороха и грузили на подводы. Утром их должны были отправить в город.
Друзья направились к избушке, выделенной им под жилье. Из трубы вился веселый дымок. Не успели Повелко и Заломин поравняться с бараком, как им навстречу вышел директор завода Сивко. Это было необычно: Сивко редко бывал на заводе и всегда в середине дня, в обед.
— Повелко, — сказал сухо директор, — зайдешь ко мне вечером в сторожку.
Повелко кивнул головой в знак согласия и, не ожидая разъяснений, зашагал к избушке.
— Что это он? — поинтересовался Заломин, когда они зашли в избу и принялись торопливо стягивать с ног сапоги и разматывать мокрые портянки.
— Понадобился, — улыбнулся Повелко. — Без меня, брат, он никакое дело решить не может.
— Ну?! — с деланным удивлением переспросил старик. — Л я думал — сор от его избы убирать или из козы прошлогодние репьи вытаскивать.
Оба засмеялись. Однако вызов директора заинтересовал и даже взволновал их. Вот уже две недели, как Повелко и Заломин работали на заводе, и до сих пор к ним обращались только с вопросами, касающимися производства.
Сивко принял их на завод по паролю и сам определил им место для жилья. Он же выдал документы, в которых значилось, что они являются рабочими чурочного завода акционерного общества и проживают на территории предприятия. В избушке друзьям было удобно. Кроме них, здесь жила старушка-повариха, большую часть дня проводившая в хлопотах по хозяйству. Повелко и Заломин спали на огромной печи, занимавшей почти половину комнаты. Утром они получали наряд на работу, которая обычно сводилась к ремонту мостов на лесной дороге, ведущей к городу. Наряды давал прораб Хапов. Фактически он руководил всем предприятием, так как Сивко редко заглядывал на завод. Рабочие почти не знали своего директора, зато Хапова недолюбливали и называли между собой «жилой», «продажной шкурой» и «душегубом». Знали о связях Хапова с немцами. Видимо, он был не из пугливых: никто из ставленников оккупантов не решался жить в лесу, а Хапов вот уже более года находился на заводе и часто посещал лесосеки.