Тайные тропы
Шрифт:
Сивко говорил негромко, немного хрипловатым голосом:
— … И мы должны быть готовы ежечасно, ежеминутно… Кривовяз обещает подбросить взрывчатки…
— Нам автоматиков бы с десяток… — сказал кто-то из темного угла.
— Ясно, какие перед нами ставят задачи? — продолжал Сивко. — Мы должны — я еще раз повторяю! — разобрать по команде все мосты в лесу, сорвать вывоз древесины, так как она спешно вывозится на стройку рубежей за городом, снизить до минимума заготовку чурок, чтобы газогенераторные машины встали. Большего от нас пока не требуют. А когда поставят другие задачи, тогда дадут и оружие.
— Ясно! Понятно! Чего в ступе воду толочь! —
— Теперь насчет деревень… — продолжал Сивко. — Путько пойдет в Столбовое, Панкратов — в Рыбицу, Оглядько — в Троекурово, Заломин — в Пасечное. Выйти надо до рассвета. Своих людей знаете. Расскажете через них народу, что Советская Армия в ста километрах от города, что партизан в лесу около пяти тысяч. Предупредите, что немец всех стоящих на ногах попытается угнать. Ему рабочие руки нужны и здесь и в Германии. Кто не пойдет, того расстреляют. Примеры есть, и вы напомните о них. Призывайте весь народ подниматься, бросать дома и идти в лес. Места сбора — известны. Растолкуйте всё попонятнее. Ну, и несколько слов относительно связи с городом и с бригадой… Повелко! — обратился он к сидящему на полу Дмитрию. — Это тебя больше всего — касается. Слушай, да внимательнее.
Директор проинструктировал Повелко. Вопросов не возникло, и люди начали расходиться. Сивко открыл окна, дверь, и дымный угар потянуло наружу.
— Повелко! — снова окликнул он уходившего последним Дмитрия. — Зайди в контору и позови мне Хапова.
— Хапова?
— Чего же переспрашиваешь? Иди зови и сам с ним вернись.
Через полчаса Повелко вернулся в сопровождении Хапова. По дороге у него возникло предположение, что Сивко намерен, очевидно, прикончить предателя и определенно при его, Повелко, помощи. По мнению Повелко, такое решение было бы правильным и своевременным: дальше терпеть присутствие на заводе Хапова было опасно. Все без исключения рабочие знали о том, что Хапов регулярно посещает гестапо в городе, и давно собирались рассчитаться с ним.
Хапов шел впереди, тяжело дыша: он был в летах и страдал одышкой.
«Подлец! — думал Повелко. — Знал бы он, кто за ним следом идет, наверно не шел бы так спокойно…»
Сивко ожидал около избы, сидя на пороге, и пригласил обоих войти. Повелко остановился около дверей и пропустил в избу Хапова. Он ожидал команды и был крайне разочарован, когда Сивко угостил прораба сигаретой и закурил сам. Оба мирно уселись за стол. Воздух в комнате уже очистился от табачного дыма, пламя свечи горело ярко.
— Садись, — сказал Сивко, обращаясь к Повелко. Повелко уселся за стол.
— Ну, ты думал? — спросил директор Хапова.
Тот бросил косой взгляд на Повелко и как-то неестественно закашлял.
«Начинается!» — мелькнуло в голове у Дмитрия.
— Думал, — спокойно ответил Хапов и ожесточенно подул на огонь сигареты.
— Ну?
— Встретим их в шести километрах отсюда, у Желтых песков… — Хапов опять взглянул на Повелко. — Я осмотрел место: лучше не найдешь. Можно хорошо замаскировать хоть сотню человек.
Повелко ничего не понял, и в голову полезли самые противоречивые мысли…
Сивко не вникал в подробности и не задавал вопросов.
— Хорошо, — согласился он, — тебе виднее. Вопрос будем считать решенным… А ты запомни, — он повернулся к Повелко, — что дело будет на шестом километре от завода. Какое — скажу после.
Повелко кивнул головой. Он попрежнему не понимал, о чем идет разговор.
— Теперь насчет озера, — продолжал Сивко. — Сходите туда вместе с Повелко. Он специалист
Сивко объяснил: за озером начинается низина, через которую идет дорога к фронту. Дорогу требуется затопить, а для этого спустить воду из озера. Подготовить эту операцию надо быстро.
— Есть! — сказал Хапов. — Завтра с утра поедем, если вы свою двуколку дадите…
И только сейчас Повелко понял: Хапов не гитлеровский пособник, а подлинный патриот — свой!
26
Кибиц нервничал. Его раздражала медлительность учеников. Он то и дело прерывал Грязнова или Ожогина и сам садился за телеграфный ключ. Он работал быстро, но сегодня работа не увлекала. Кибиц думал о чем-то своем. Окружающее злило его, вызывало гнев. Временами он прекращал занятия, подходил к окну и прислушивался. Весь день и всю ночь на улице не умолкал шум: через город проходили немецкие части — проходили поспешно, беспорядочно. На немцев, живших в городе, это действовало удручающе.
Сухой, замкнутый Кибиц, казалось, понимал, о чем думают в эту минуту его русские ученики, и старался не встречаться с ними взглядом. Может быть, они смеются над ним, над Кибицем, потому, что знают о позорном отступлении, о поражении германских войск? Русские, которых он ненавидит и презирает, смеются! Это невыносимо!
Он отходил от окна, снова кричал, требовал, ругался, выискивал неточности в передаче и мелочными придирками мстил за боль, которую причиняло ему сознание того, что он бессилен.
— Плохо, совсем плохо! — оценивал Кибиц работу учеников. — Надо работать вдвое быстрее, втрое быстрее… Вы слишком ленивы.
Друзья молчали и старались не смотреть на преподавателя.
— Если бы моя власть, — брюзжал Кибиц, — я бы заставил вас круглые сутки сидеть за ключом, все двадцать четыре часа!
Было без пятнадцати двенадцать, когда дверь отворилась и на пороге комнаты показался служитель Юргенса. Всегда спокойный, сегодня он казался растерянным и встревоженным.
— Господин майор просит вас пожаловать к нему немедленно.
Кибиц замолк и с недоумением посмотрел на служителя.
— Меня? — переспросил он.
— Да, вас, господин Кибиц, — тихо повторил служитель.
Никогда прежде Юргенс не вызывал Кибица во внеурочное время.
Служитель стоял в ожидании.
— Вас ждут, — повторил он через минуту и почему-то кашлянул, будто хотел этим дать понять, что надо торопиться.
Кибиц схватил со стула пиджак и, накинув его на плечи, почти выбежал из комнаты.
Друзья переглянулись. Они остались одни в квартире Кибица и не знали, что предпринять: ждать или уйти. Ожогин предложил ждать, тем более что время урока не истекло. Несколько минут они сидели не двигаясь. Однако это было утомительно. Никита Родионович встал и принялся ходить по комнате. Изредка он останавливался около стола или шкафа, присматривался к разбросанным вещам и радиодеталям — все было хорошо знакомо и, кроме неряшливости хозяина, ни о чем не говорило. Единственное, что заинтересовало Никиту Родионовича, — это этажерка с книгами. Не притрагиваясь к ним, он прочел названия на корешках обложек и убедился, что Кибиц читает только политическую литературу. Тут были томики Гитлера, Геббельса, Шахта. Вынув наобум один из них, Ожогин стал перелистывать его. Почти на каждой странице красовались пометки синим карандашом: подчеркнутые фразы, зигзагообразные линии на полях, вопросы, восклицательные знаки.