Тайные тропы
Шрифт:
28
Расправы патриотов над гитлеровцами вызвали у гестаповцев лихорадочную тревогу. Гунке не успевал выслушивать донесения; каждое новое появление в его кабинете работника гестапо с докладом заставляло начальника тайной полиции вздрагивать. Он старался сдерживать себя, но чувствовал, что это ему плохо удается: пальцы прыгали по стеклу на столе, левая бровь дергалась. Он все чаще и чаще повышал голос, кричал, обвиняя подчиненных в бездарности. Они молча выслушивали его грубости и сообщали о новых происшествиях. Это было невыносимо. Особенно возмущали Гунке жалобы работников
— Сволочи! Они думают, что я могу один держать порядок в городе.
Очередной день начался тревожно. На рассвете убили двух эсэсовцев на центральной улице города. Об этом Гунке узнал еще в постели. Выслушав по телефону рапорт, он закрылся одеялом, пытаясь вновь заснуть. Но неожиданно появились сильные боли в голове. Начался приступ мигрени — приступ острый, доводивший до исступления. Лекарства не помогали. Гунке сбросил одеяло и заходил по комнате. Он быстро шагал от стены к стене, сжимая голову руками.
Вновь зазвонил телефон. Гунке рванул провод и отключил аппарат.
— Чорт знает что творится! — простонал он и бросился на подушку.
Но через несколько секунд снова поднялся и включил телефон в сеть. Аппарат залился захлебывающимся звонком. Вызывали настойчиво, тревожно.
— Слушаю, — процедил сквозь зубы Гунке. — Да, я… Гунке, да… Что там опять стряслось?
Докладывал Циммер, следователь, приехавший на место убитого Родэ. Оказывается, в нескольких километрах от города, по дороге на чурочный завод, бежали сто сорок семь пленных. Вся охрана уничтожена. Циммер докладывал четко и, как казалось Гунке, нарочито медленно. Он словно смаковал каждое слово. И это выводило Гунке из терпения.
— Подробности! — нетерпеливо бросил он в трубку.
— Пока никаких, — ответил Циммер. — Люди не успевают входить в курс дела, случаев слишком много.
Реплика подчиненного прозвучала насмешкой, и Гунке подумал: «Наверно, на лице Циммера сейчас ехидная улыбочка». Хотелось ругнуть его, но пришлось сдержаться.
— Благодарю, — сказал он подчеркнуто вежливо и опустил трубку на рычаг аппарата.
Он весь горел от злобы и негодования. Кажется, никогда он не был в таком трудном положении. Опасностей становилось все больше и больше, они готовы были задушить его. Этот Циммер… чего он хочет? К чему бесконечные намеки, насмешки? Гунке понимает, что они значат. Его не обманет формальный повод появления Циммера здесь. Он прибыл, чтобы заменить не мертвеца Родэ, а живого Гунке, не способного, очевидно, по мнению начальства, справиться с порученным делом, не способного подавить сопротивление в городе. Да, факты против Гунке. И они умножились после приезда Циммера. Судьба будто нарочно делает все, чтобы показать бессилие Гунке, осрамить его перед будущим начальником отделения.
Гунке попытался переключить все силы на борьбу с патриотами. Он уже не считался ни с чьим мнением, удесятерил жестокость, публиковал самые свирепые приказы, производил расстрелы на глазах у жителей. Но положение не изменилось к лучшему; напротив, оно заметно ухудшилось. Если раньше листовки появлялись в городе изредка, то сейчас они стали обычным явлением. Каждое утро их десятками клали на стол Гунке. Дерзость подпольщиков
Что же мог сделать он, Гунке? Гестапо удалось захватить радиста, но все нити оборвались с его смертью. Может быть, в другое время, раньше, помощники Гунке проявили бы больше активности и инициативы, но сейчас люди неохотно выполняли поручения, отделывались формальным допросом свидетелей или арестом случайных лиц. Люди, его люди, с которыми в первые дни оккупации города он держал в страхе все население, теперь сами были объяты ужасом. Они неохотно выезжали на операции за город, они избегали ночной слежки. Положение на фронте рассеивало всякие иллюзии. Живые люди, участники боев, были красноречивыми свидетелями катастрофы, и они-то и несли в город тревогу.
Как назло, за последнее время не удалось провести ни одного крупного дела, которое поддержало бы авторитет Гунке, оправдало бы его перед начальством. Он понимал, что еще две-три неудачи — и он будет смещен с должности, доставшейся ему с таким трудом. Поэтому сейчас, как никогда, нужен был успех. Хоть небольшой, но успех.
Одеваясь, Гунке проклинал так неудачно начавшийся день, ругал своих помощников, русских, себя… Неужели нет выхода? Неужели придется сдаться на милость Циммера? Нет! Еще слишком рано…
Мысль металась в поисках выхода. Гунке перебрал все факты, известные ему, все начатые расследованием дела и не мог остановиться ни на одном из них. Они явно бесперспективны, их не раздуешь и ничем себя не проявишь. И вдруг совершенно неожиданно Гунке вспомнил о Хапове, прорабе чурочного завода. Он должен что-нибудь знать о происшествии: о наряде на пленных, о заключенных из концлагеря было известно только работникам завода.
Гунке почувствовал прилив сил. Ему казалось, что можно поймать нить, которая распутает весь клубок. Видимо, на заводе нашлись люди, подготовившие освобождение пленных. Гунке решил действовать сам. Дело было верное и, главное, могло представить его в выгодном свете перед начальством. Гунке подошел к телефону и заказал телефонистке вызвать завод.
Завод долго не отвечал. Ожидая звонка, начальник гестапо в общих чертах наметил план действий. Прежде всего — два направления. В одном пусть работает этот Циммер — здесь, в городе, в концлагере; второе берет на себя Гунке и доводит до успешного завершения. Будут убиты сразу два зайца: Циммер потерпит неудачу. Гунке одержит победу.
Зазвонил телефон. На линии — чурочный завод.
Гунке намекнул Хапову на происшествие с пленными и потребовал, чтобы Хапов немедленно прибыл в город. Но тот отказался: болен, выехать не может, притом твердо ничего не знает.
— Хорошо, — заключил Гунке, — я сам приеду сегодня. Знать об этом должны только вы.
— Понятно, — ответил Хапов. — Все будет сделано. Гунке положил трубку, надел китель и отправился к ожидавшей его машине.
Через десять минут Гунке уже был в гестапо. Он выглядел строгим, холодным, но держался бодро, уверенно. Это заметили подчиненные. Циммер даже сиронизировал:
— Вы так оптимистично настроены, будто виновники освобождения пленных уже арестованы.
— Еще нет, но скоро будут арестованы, и сделаете это вы!