Тайный дневник Розовой Гвоздики
Шрифт:
— Но ведь вас никто не принуждал? Вы отправились туда по собственной воле?
— Похоже, вы шокированы, мисс Балькур. Поймите, это заветная мечта любого ученого.
Амели открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова. Селвик не ошибся, она действительно испытывала потрясение.
Чтобы англичанин добровольно сопровождал Наполеона Бонапарта и ради науки забыл о долге перед страной… Неужели он так хотел взглянуть на пирамиды, что не мог подождать, пока англичане отвоюют Египет?! Как человек умный и прекрасно образованный может служить нации, которая отправила на гильотину весь свой цвет с
Итак, Селвик оказался предателем. Ерунда какая-то! Они ведь знакомы всего пару часов. За такое короткое время в предательстве не признаются. Если бы он лгал и изворачивался, клялся в верности Англии, а потом случайно проговорился, что поддерживает французов… Все было совсем не так.
Ричард казался таким остроумным, милым, обаятельным. Спорил с ней как с равной, а не как с провинциальной дурочкой, добывающей сведения из библиотеки дяди-овцевода. Видит Бог, он сказал, что очень рад знакомству… В общем, Селвик дал понять, что Амели ему нравится, а что гораздо хуже, понравился ей самой. А под конец заявил, что перешел на сторону французов…
Внезапно сидящий напротив молодой мужчина предстал совершенно в ином свете. Дружелюбная улыбка показалась насмешливой, теплые зеленые глаза — зловещими, а темный жилет стал похожим на мех готовой к прыжку пантеры. Наверняка этот красавчик привык втираться в доверие к наивным дурочкам… Но Амели не проведешь. Боже милостивый, да ведь он скорее всего французский шпион, присланный в Англию с секретным заданием! Холодная, расчетливая логика подсказывала, что у лорда Селвика в Лондоне семья, которую он навещал… Именно так всегда рассуждала Джейн, а вот у Амели преобладали эмоции.
Ричард вопросительно изогнул левую бровь, и мисс Балькур страшно захотелось треснуть его «Записками Королевского общества египтологов».
— Наука — это очень хорошо, но после того что сделали французы, как вы могли присоединиться к армии Наполеона? — постаралась озвучить свое отвращение Амели.
— Я не присоединялся к армии Наполеона, я просто с ними путешествовал, — поправил ее Селвик.
Мисс Балькур буквально задыхалась от возмущения:
— Прежде всего Египет был местом военных действий и только потом целью археологической экспедиции. Ни за что не поверю, что вы не знали, что там творилось! Даже американские индейцы в курсе!
— Приоритеты, дорогая мисс, все дело в приоритетах. — Ричард понимал, что еще больше распаляет Амели. Девица смотрела так, будто только что нашла в его чулане десять расчлененных трупов. А с каким чувством она говорит! Будто знает что-то о горе и страдании… Окончательно разозлившись, Селвик смахнул с рукава невидимую пылинку. — Лично я поставил во главу угла академические ценности.
— Вам удобнее не знать о тысячах невинных, чья жизнь оборвалась на гильотине? Выгоднее присоединиться к врагам собственной страны?
Сколько человек он спас от гильотины с тех пор, как присоединился к Очному Цвету? Пятьдесят? Сто? После третьего десятка это уже не казалось важным. Ричард изо всех сил старался сохранять спокойствие и не поддаваться гневу, бурлящему, как горячий ветер в египетской пустыне.
— Что общего между гильотиной
Здорово он изобразил томного лондонского щеголя! Амели тут же проглотила наживку и зашипела как дикая кошка.
Здравый смысл подсказывал Ричарду, что на месте девушки он тоже задыхался бы от негодования. Здравый смысл подсказывал, что ведет он себя просто отвратительно. Но разве в порыве ярости мы прислушиваемся к здравому смыслу? С настойчивостью пятилетнего ребенка Селвик убеждал себя, что немного боли и страдания пойдет девице на пользу. Как именно, он не знал, но зачем беспокоиться о мелочах?
— Походом в Египет руководили те же злодеи, что хладнокровно погубили тысячи соотечественников. На гильотине еще не высохла кровь, когда вы отправились изучать пирамиды. Своим присутствием вы поставили себя в один ряд с убийцами, — чуть не плакала Амели.
— Вы совершенно правы, дорогая мисс Балькур. То, что совершили французы, достойно порицания. Совершили! В прошлом — вы немного отстали от времени. Вот уже несколько лет во Франции аристократов не убивают.
— С таким же успехом можно сказать, что если каннибал на пару месяцев перейдет на овощи, то перестает считаться каннибалом, — задыхалась от негодования девушка. — Тот, кто хоть раз вкусил человеческую плоть, должен понести наказание!
Сама того не подозревая, мисс Балькур нанесла удар ниже пояса. В кошмарах Ричарда часто преследовал Бонапарт, обгладывающий человеческую ногу, и красавица Жозефина, догрызающая руку.
— Давайте оставим каннибализм, ладно? — поморщился Селвик. — Французы едят конину, но до человечины еще не дошли.
— Не желаю обсуждать французскую гастрономию.
— Вы сами подняли эту тему.
— Ничего подобного! Ради Бога, это же метафора, образное выражение.
— Итак, отправившись в Египет, я присоединился к метафорическим каннибалам?
— Именно.
— А вы находитесь на пакетботе, направляющемся в Кале.
Амели закатила глаза:
— Если не терпится сменить тему, можно найти более изящный способ.
— Я и не думал менять тему, просто хотел напомнить вам, о гроза метафорических каннибалов, что вы находитесь на судне, направляющемся во Францию.
Мисс Балькур беспокойно заерзала на стуле, догадавшись, куда клонит Селвик.
— Так что вы там говорили о попустительстве злу? О том, что своим присутствием я поставил себя в один ряд с убийцами? А ваше платье? — продолжал Ричард, и руки Амели автоматически коснулись лифа. — Разве это не свежая французская модель? Если общение с революционерами — смертный грех, то как насчет копирования их моды? Кто бы говорил о попустительстве!
Амели поднялась так резко, что опрокинула стул.
— Это не одно и то же! Вот уже пять лет, как…
— Но каннибал так и остается каннибалом, верно, мисс Балькур?
— …Англия и Франция заключили мир… а мое платье…
Амели не знала что сказать, она просто чувствовала, что права, а этот напыщенный хлыщ нет. Черт бы побрал его красноречие и коварство! Пожалуй, она слишком увлеклась беседой. Следовало встать и уйти, как только он признался, что сопровождал французов, а не спорить и убеждать, как последняя дура.