Тайпи. Ому (сборник)
Шрифт:
Менее чем через пять минут доктора постиг какой-то странный приступ, и капитан Боб, никого не спросив, послал за Джонсоном. Мы перенесли доктора в помещение, и туземцы стали предлагать различные способы лечения. Один из них предлагал, чтобы больного держали за плечи, а кто-нибудь тянул его за ноги. Это называлось «потата». Однако мы отказались «потатировать» доктора, решив, что он и так достаточно долговяз.
Вскоре нам сообщили о том, что по Ракитовой дороге идет Джонсон. Он шел очень быстро – видимо, забыл, как неблагоразумно торопиться в тропиках. Он обливался
Иногда матросы, обычно безалаберные, чрезвычайно заботятся о том, чтобы все делалось по правилам. Поэтому они предложили мне занять место у изголовья доктора, быть готовым выступить в роли оратора и ответить на все вопросы врача. Остальные собирались хранить молчание.
– В чем дело? – с трудом переводя дыхание, воскликнул Джонсон. – Как это случилось? Отвечайте!
Я рассказал, как начался приступ.
– Странно, – заметил врач, – пульс довольно хороший.
Он положил руку на сердце больного.
– Но что означает пена на губах? Боже мой! Взгляните на его живот!
В животе слышалось глухое урчание, и под тонкой рубахой можно было различить какие-то волнообразные движения.
– Колики! – предположил один из зрителей.
– Какие колики! – крикнул Джонсон. – Когда от колик впадали в каталептическое состояние?
Больной лежал на спине, неподвижно вытянувшись и не подавая никаких признаков жизни.
– Я пущу ему кровь! – воскликнул наконец Джонсон. – Сбегайте за тыквенным сосудом!
Рот больного судорожно скривился.
– Что это с ним?! – воскликнул врач.
– Пляска святого Витта? – предположил Боб.
– Держите сосуд!
В мгновение ока доктор достал ланцет, но, прежде чем он начал операцию, гримаса на лице больного исчезла, послышался вздох, веки задрожали, глаза открылись, снова закрылись, и мой приятель, дернувшись, повернулся на бок и громко задышал.
Постепенно ему стало настолько лучше, что он обрел способность говорить. Правда, он не поведал ничего вразумительного, и Джонсон ушел в горьком разочаровании.
Вскоре после его ухода доктор сел, и когда его спросили, что с ним приключилось, таинственно покачал головой. Затем он пожаловался, как тяжело ему, больному, находиться в таком месте, где нет подходящего питания.
Капитан Боб, исполненный сочувствия, предложил отправить моего друга туда, где о нем будут заботиться лучше. Тот согласился, и четверо помощников капитана Боба сразу же понесли его на плечах, словно тибетского ламу.
Я подозреваю, что причиной странного приступа доктора явилось желание обеспечить себе регулярное питание. По всей видимости, он надеялся на хорошее угощение у туземцев.
На следующее утро, когда мы все завидовали удаче доктора, он ворвался к нам явно в дурном расположении духа.
– Черт побери! – кричал он. – Я чувствую себя хуже, чем когда-либо! Дайте чего-нибудь поесть!
Мы сняли подвешенный к стропилам мешок с продуктами и протянули
– Они отправились со мной в долину и оставили в хижине, где живет какая-то старуха. Я попросил ее зарезать и зажарить свинью. «Нет, нет; ты слишком болен!» – заявила она. «Сама ты больна, черт тебя дери, – сказал я, – дай мне поесть!» Но у нее ничего не было. Ночью я попытался уснуть, но у старухи, наверно, была ангина или еще что-то такое, и она всю ночь дышала так тяжело, что я вскочил и стал подбираться к ней в темноте. Но она бросилась прочь, и больше я ее не видел. Когда взошло солнце, я поспешил вернуться, и вот я здесь.
Доктор больше не уходил от нас, и приступы у него не повторялись.
Недели через три после ухода «Джулии» мы очутились в неприятном положении. У нас не было постоянного источника пропитания, ведь суда теперь реже заходили в бухту, и всем туземцам, кроме капитана Боба, мы стали в тягость.
Мы были так голодны, что даже воровали свиней и жарили их в лесу, чем владельцы, конечно, были очень недовольны.
Мы решили пойти к консулу и потребовать обеспечения наших нужд, так как мы дошли до такого состояния по его вине.
Когда мы собрались уходить, помощники капитана Боба подняли страшный крик и попытались нас никуда не пустить. Наверное, они разволновались из-за того, что мы выступали все вместе. Мы заверили, что не будем нападать на деревню, и в конце концов они позволили нам уйти.
Мы отправились к резиденции Причарда, где жил Уилсон. Дом этот был очень удобный, с верандой и застекленными окнами. На лужайке стояли, подобно часовым, стройные пальмы.
Канцелярия консула, маленькое отдельное здание, оказалась запертой, но на веранде мы заметили даму, которая стригла волосы пожилому джентльмену в белом галстуке. Такой мирной картины мне не доводилось видеть с тех пор, как я покинул родину.
Матросы во что бы то ни стало хотели увидеть Уилсона и поручили доктору подойти и вежливо спросить о его здоровье.
Джентльмен и дама не спускали с доктора сурового взгляда, пока он приближался. Но он, не смущаясь, поклонился и спросил о консуле.
Узнав, что Уилсон пошел к морю, мы направились за ним. Вскоре встречный туземец рассказал нам, что тот, узнав о нашем приходе, вероятно, захотел избежать встречи. Мы решили разыскать его и в деревне неожиданно столкнулись с ним. Очевидно, он понял, что его попытки ускользнуть бесполезны.
– Чего вам надо? – воскликнул Уилсон.
В ответ на такое приветствие на него обрушился град крепких ругательств. Вокруг нас стала собираться толпа туземцев. Подошло и несколько белых. Застигнутый за разговором с людьми, пользующимися столь сомнительной репутацией, Уилсон забеспокоился и быстрыми шагами направился к канцелярии. Матросы последовали за ним.
– Убирайтесь! – в бешенстве крикнул Уилсон. – Мне не о чем разговаривать с вами!
Затем он быстро что-то сказал капитану Бобу по-таитянски, поспешил дальше и не останавливался, пока за ним не захлопнулись ворота резиденции.