Шрифт:
Виктор Астафьев
Тают снега
Часть первая. В конце осени
Глава первая
Бегут и бегут с севера тучи. Стелются, клубятся над горами, как дым от пожара - слоистый, лохматый. А земля в самом деле вся в пожаре. В тихом, осеннем пожаре. Деревья объяты пламенем. Листья искрами сыплются на землю. Небо низкое, располневшее, с тяжелой одышкой. Трудно представить, что совсем недавно оно было чистым-чистым и тихим. Лишь кое-где его пятнали беззаботные облака. К осени эти облака сделались грудастыми, раздались в теле и нарождали другие облака, а те оперились в мягкое, но темное перо - и началось. Однажды, как всегда
Бегут и бегут они торопливо, молча. Ни грома, ни молнии. Тишина.
Лишь птицы кричат тоскливо, пытаясь угнаться за косматыми тучами. Покидают птицы обжитые края, улетают в теплые дали, замыкая свой ежегодный великий путь. Иной раз в разрыв туч выглядывает солнце, посветит нехотя, мелькнет раз-другой - и снова его нет.
И снова полумрак... Снова трусит неторопливо, с деловитым спокойствием дождь, то мелкий, как пыль, то такой прямой и с такими тугими струями, что по ним, кажется, перебираться можно и наверх влезть. Никнут под дождем перестойные овсы, раскисают дороги. Шоферы, воровато оглядываясь, сворачивают на пашню, газуют по хлебам. Дорога, ведущая из города в Сосновоборскую МТС, становится шире, извилистей. Жидкой ржавчиной заливает она края пашен.
Лежат перестойные хлеба, лежат - причесанные ветром, прибитые дождем прядями в разные стороны. Полоски мелкого березника и осинника широкими ножами врезаются в сочные ломти пашен. Из овсов удивленно выглядывают редкие кусты, словно детишки, забредшие сюда по младенческой глупости.
Тихая, но тревожная пора на земле.
По разъезженной дороге идет женщина с большим чемоданом. За ней бредет мальчик. Женщина выбирает места посуше, а мальчишка шагает напропалую. Она иногда останавливается и усталым голосом говорит:
– Ты, пожалуйста, смотри под ноги. Выпачкался, как поросенок.
– Я смотрю. Я смотрю, - твердит уныло мальчишка в ритм шагов.
– Плохо смотришь.
– Откуда знаешь?
– приостанавливается мальчишка.
– Ты впереди идешь, видеть меня не можешь.
– Ну, начинается, - с досадой оборачивается женщина, - пожалуйста, не хитри и не зли меня. Умный ты у меня парень, Серьга, но и надоедливый.
Женщине лет под тридцать, а может, и поменьше. Выглядит она явно старше своих лет. Может быть, причиной тому хмурая погода, которая всегда угнетающе действует на людей, а может быть, две глубокие преждевременные складки на лбу и какая-то застоявшаяся усталость в глазах. Но есть в ее внешности и такое, по чему можно судить: если стряхнугь с этой женщины этот угнетенный вид, эту усталость, так не идущую к ее лицу, она непременно помолодеет. Сразу-то и не догадаешься, почему это. Может быть, потому, что голову она держит чуть набок, по-детски, словно прислушивается к чему, может быть, походка ее, то порывистая, то вялая, словно человек то вспоминает, что ему спешить надо, то забывает об этом. Словом, та походка, какая бывает у людей с още неустоявшимся характером.
Мальчик - ее сын, но похож он на мать только глазами. Они большие, серые. На подбородке у него ямочка. У женщины такой ямочки нет. Лоб у него широкий и выпуклый. У женщины лоб чуть покатый. Волосы у него черные, почти жесткие. У нее они русые, заплетенные в две косы, из которых пушицею выбиваются мягкие вьющиеся пряди.
Мальчик отстал от матери, бредет уныло, но не жалуется. Она глядит на полегшие хлеба, от них доносит мертвящим запахом плесени.
– Безобразие! Какое безобразие!
– возмущенно качает она головой и, поставив на землю чемодан, со строгим видом поджидает сына.
– Чего ты, в самом деле, плетешься, как опоенный. Мужчина ты или нет? Говори, мужчина?
– Мужчина,- уныло отзывается мальчишка и садится на чемодан, - и вовсе но опоенный, а вовсе недопоенный...
– Ты что это, с намеками? Пить, да? В сырую погоду нить! Только тебе это и может взбрести в голову! Терпи. Раз мужчина - терпи! На вот платок, вытри нос и пошли дальше.
– Маленько посидим, мама, а?
– Ох, боже ж ты мой!
– поморщилась мать.
– Рассидишься ведь ты, Серьга.
– Маленько, мама Тася, - тянет Сережка.
Мальчик называет по имени свою мать в тех случаях, когда надо что-нибудь выпросить. Может быть, на этот раз его прозрачная, детская хитрость не возымела бы действия, но вид у него и в самом деле был очень усталый, и Тася уступила:
– Ладно, посидим немножко.
Мальчик устроился поудобней и смиренно сложил руки на коленях.
– А скоро речка, мама?
– спросил он через некоторое время.
– Ты давно говорила про речку, пить охота.
– Речка?
– Тася помолчала и, думая о чем-то своем, продолжала: Скоро, скоро, и не речка, а целая река.
– Как Кама?
– До Камы ей, положим, далеко, но она, говорят, очень красивая и быстрая. В деревне, может быть, и пруд есть, на нем утки, гусята плавают, крыльями машут, гогочут... Ты ведь никогда не видел пруд?
Мальчик не отозвался. Голова его склонилась на грудь, и сам он раскачивался из стороны в сторону.
– Бедняжка, - нежно промолвила мать и, обняв его, протянула: Сыно-ок, ты чего это?
Открыв замутившиеся глаза и часто моргая, мальчик попытался прилечь на колени матери:
– Как Серега спать хочет, - пробормотал он, - мама, я маленько, маленько подремаю.
– Нет, нет, сынуля, пойдем. Разоспишься, потом тебя хоть на руках неси, - заговорила Тася и упрекнула себя за то, что не позвонила со станции в МТС насчет машины. Они, правда, долго ехали с попутной подводой и у поворота возница, ссаживая их, сказал, что идти пустяк, километра три с гаком, но гак-то уж очень длинный получился.
– А ну, подъем! Раз! Два! Три!
– скомандовала Тася. Команда подействовала на мальчика. Он потер кулачишками глаза, подтянул штаны и засеменил впереди матери, надоедая ей расспросами:
– Мама, а почему на небе большая птица стоит на месте и махает крыльями? Это она мыша подкарауливает, да?
Не успевала Тася ответить на один вопрос, как выслушивала десяток новых:
– А почему колоски такие усатые? Чтобы птички не клевали, да? А зачем синие цветочки растут? Их тоже посадили, да?
– Ну тебя, Серега, надоел. Лучше смотри, во-он, на горке, трактор ползает. Видишь?
– Вижу. Как жук.
– Правильно, как жук. Скоро мы подойдем к нему. Дяденька тракторист даст тебе попить, а там уж и до МТС, глядишь, скоро доберемся.
Но долго они еще шли среди желтых хлебов, потом среди свежей пахоты, перепутанной прожилками перерезанных корешков, пока поравнялись с трактором, который с тарахтеньем полз от опушки леса к дороге.
Заглушенная рокотом мотора, до Таси доносилась песня. Когда трактор приблизился, она разобрала слова: