Театр Черепаховой Кошки
Шрифт:
— Я Маргарита. Рита.
— А я — Михаил. Знаешь, я поймал себя на мысли, что хотел бы приехать к тебе и увидеть, какая ты.
И Рита, слегка поколебавшись, ответила:
— Я бы тоже этого хотела.
— …Деверя… Ты меня слышишь?
Полина вздрогнула. Она совсем сползла под парту, и ей приходилось держаться за стул, чтобы не упасть с него. Пальцы сжались так сильно, что наверняка побелели, и она думала об этом, а историка совсем не слышала. Просто выбросила его из головы со всеми его безумными королями, распутными королевами и дофинами сомнительного
— Что я сейчас сказал? — Историк нагнулся, и на Полину пахнуло немытыми волосами и подкисшим, начавшим стариться телом.
Полина пожала плечами и вцепилась в стул еще сильнее. Она старалась держаться за слабый аромат шампуня, оставшийся на ее собственных волосах, но историк шумно выдохнул, и она едва не закашлялась от сладковатого неприятного запаха.
— Я сказал, Жанна и Изабелла настолько связаны между собой, что существует даже версия — неподтвержденная и крайне сомнительная, — что Жанна может быть королевским бастардом, дочерью Изабеллы и ее деверя, то есть брата короля, Людовика Орлеанского. Ты слышала об этом?
— Да, вы говорили. — Полина кивнула.
— Вот он, Людовик Орлеанский. — Историк взял со стола один из множества лежащих на нем листков. — Смотри.
Он подсел за парту к Полине и подтолкнул к ней распечатку. На ней была картина: смутные фигуры, шляпы, драпировки. Полина не хотела смотреть, но историк наклонялся и настаивал и уже почти касался плечом ее плеча.
— Здесь Людовик Орлеанский демонстрирует другому дворянину прелести своей любовницы. Видишь, он приподнимает ткань, которой укрывалась женщина, и дает рассмотреть ее обнаженную грудь, ее бедра. Его жена, Валентина, стала любовницей Карла Безумного, мужа Изабеллы. Выходит, что пары обменялись женщинами. Об этом с большой уверенностью пишет маркиз де Сад. Ты читала де Сада? Может быть, не «Тайную историю Изабеллы Баварской», а «Философию в будуаре», например? Тебя, наверное, как раз должны интересовать такие книги… Семнадцать лет — возраст первого опыта.
Полина сводила его с ума. Он слегка касался плечом ее плеча и чувствовал, что она дрожит.
Легкая дрожь была для историка знаком возбуждения. В прошлую встречу он и сам не понял, почему вдруг спросил о ее сексуальном опыте. Полина не ответила, только еще гуще занавесилась волосами, но что-то в ее движениях и в легких взволнованных выдохах показалось историку утвердительным. А если она была женщиной, значит, за ней можно было ухаживать, можно было открывать дальше тайны, которые впервые приоткрыл кто-то другой. Историк рассказывал байки про Изабеллу и видел, как Полина начинает чаще дышать и прячет, прячет глаза…
— Изабелла, согласно маркизу, спала со всеми, от кого ей что-нибудь было нужно. И мужу подкладывала любовниц. Де Сад говорит, что она являла собой пример самой ужасающей проституции. И даже в прямом смысле. В поисках острых ощущений дамы под предводительством Изабеллы переодевались в лохмотья и шли на улицы торговать собой, оказывали услуги и вместе, и по отдельности. И брали за это деньги. А знаешь зачем? Чтобы чувствовать, что все по-настоящему. Чтобы ощущения были острее. Тебе пока не понять: в юности все чувственно и остро само по себе. Но придет день…
Выпал
Они с Полиной шли мимо филфака. Саше всегда нравилось проходить через университетский сквер. Липы здесь стояли высокими темными колоннами, дорожки были выложены плиткой и причудливо скрещивались друг с другом.
Скамеек в сквере было много: чугунных, с узорчатыми ножками и дугами по бокам. Они стояли по обе стороны от узких тропинок, так что приходилось проходить сквозь компании студентов: закрывать друг от друга лица собеседников, врываться в разговоры. Саше представлялось, что разговоры натянуты, словно тонкие паучьи нити, и это было хулиганское удовольствие — рвать их и уносить на себе клейкие трепещущие остатки.
Саше хотелось поступить на филфак, выходить в перерывах в сквер, сидеть на скамейке, вдыхать дым чужих сигарет, болтать, раскачивать ногой и поджимать ее, когда кто-нибудь пройдет мимо.
Да, она подаст сюда документы.
Как только Саша подумала об этом, чья-то рука схватила ее за запястье и слегка потянула назад, так что пришлось остановиться.
А вслед за этим остановилось время.
— Привет, — сказал незнакомый парень и встал, продолжая держать ее за руку.
— Привет, — шепнула Саша.
Компания, сидевшая на лавочках, замерла. Сигаретный дым повис в воздухе, и ветер перестал трепать девичьи прически. Полина застыла чуть в стороне, снег под ее ногами тут же промок и пропитался черной незастывшей жижей. Каркнула ворона. Саша подняла глаза и увидела, что время замерло почти для всего, кроме них, вороны и засохшего листка, который все еще трепыхался под ветром.
Парень стоял, держал Сашу за руку и смотрел на нее голубыми глазами, а над ними была темная челка, украшенная белыми хлопьями снега.
Пальто у него было черным и длинным, с глубоким разрезом почти до талии. На плечах лежал нерастаявший снег.
Красивый, подумала Саша. Очень красивый. Сердце ее забилось, и Саша опустила глаза.
— Давай знакомиться, — сказал парень. — Меня зовут Слава.
— Это обязательно — знакомиться? — От волнения Сашин голос звучал глухо. Слова не хотели отражаться от древесных стволов и стен домов. Они будто бы тоже недвижимо повисали в воздухе между снежными хлопьями. — Зачем?
— Ну, например, потому, что ты мне интересна. Впрочем, глупо искать во всем смыслы. Смысл только в том, что смыслов нет.
Слава разжал пальцы, и Сашина рука опустилась, сбив несколько снежинок. Ладонь ужалило холодом.
— Разве нет смыслов?
Саше казалось, что Слава говорит удивительно и необычно. Хотелось, чтобы он продолжал. Ее странно тревожила такая манера разговора, но в то же время казалось, что только так и надо разговаривать.
— Нет смыслов, есть только игра, в которую интересно играть, — ответил он. — Передвигаться по полю от клетки к клетке. Не думать о финише, просто интересоваться следующим шагом. Ты шла, и я подумал: у этой девушки такое лицо, словно мы уже давно знакомы. Что бы это могло значить?