Театр Духов: Весеннее Нашествие
Шрифт:
Живописец улыбнулся манере убеждения своего деда.
— Вы решили вступить в орден смотрителей со мной за компанию?
— Куда мне. Я и за поступью твоей едва успеваю. А вследствие марша могу отойти.
— Поэтому останетесь дома, отец, — сказал Кордис, остановившись. Мужчина повернулся и посмотрел на старца с неприступной миной. Утренний мрак не сумел скрыть его возмущение.
— Не думай сломить моё намерение сопровождать внука. Я отправляюсь! Кто запретит?..
— Секунду назад вы подтвердили, что походы убьют вас. Разве не так? — повысил голос мужчина.
— Лекарство Брутоция! — бросил старик. — Пока под моим корпусом выносливая лошадь — ничто
— Коли Барсонт поделится со мной своим опытом по пути к светлой степи — я только выиграю, — сказал Ричард, взглянув на отца. Кордис медленно обвёл старца взглядом, пригладил фалангой завитые усы и промолвил:
— Отче. Не в халате же вам отправляться.
Возрадовавшись этим словам, Барсонт посмотрел на тяжёлые полы, закрывавшие его объёмную фигуру, и с выражением детского счастья на старом лице поспешил в особняк, чтобы собраться в дорогу.
— Приезжайте в таверну «Охотничья Хижина», — громко добавил мужчина вслед старику. — К семи туда подтянется вся моя свита.
Двухуровневая входная арка щеголяла коллекцией различных пигментов, мягко светивших в утренних сумерках. Верхняя литая её дуга несла на себе множество декоративных элементов, складывавшихся в подкову и держащих её в воздухе окрылённых кентавров, под образом которых подразумевались предки фамилии. На металл была нанесена люминесцентная краска, придавшая подкове и крыльям существ золотое свечение. На нижней внутренней дуге располагались два светящихся небесных светила — лазуриум и осфиерат. Первое отбрасывало тёмно-синюю яркость, второе излучало яркость светло-голубую, с ненавязчивой примесью белого блеска. Так они светили на металлическом стержне и таким же их свет представал в небесах, когда оба настоящих светила выкатывались из бездны воздушного свода. Отец и сын молча прошагали под аркой, только мысленно оглядываясь назад, на усадьбу, которую покинули.
На бульварной улице к ним подъезжал экипаж, запряжённый двухместными велосипедами и четырьмя крутившими педали рулевыми. Транспорт остановился перед ожидавшими и с кабриолета спустился единственный его пассажир. Человек деловито и радостно приблизился к паре.
— Главенствующий! Я безмерно доволен исполнить ваше распоряжение о найме экипажа. — Он завернул указательный палец за средний, подняв ладонь над плечом, что означало его дальнейшую готовность служить. Мужчина, которому предназначалось приветствие, сделал в ответ тот же знак, одобрив услышанное.
— С сегодняшнего утра у тебя есть возможность снискать милость и дружбу моего наследника, ибо он отправляется с нами. Поздоровайтесь, вы одних лет.
Подчинённый замялся, и Ричард первый протянул ему ладонь, достаточно медленно для того, чтобы его нежелание пожимать руку стало очевидным. Оппонент, тем не менее, схватился за неё с быстротой.
— Это вы тот самый адъютант с непревзойдёнными способностями и подвешенным языком? — спросил Ричард несколько холодно.
— Я – Ласток Осби. Самый юный офицер ордена, а следовательно — самый зрячий, если позволите.
Шутка подчинённого не была оценена по достоинству и рукопожатие на ней прекратилось.
— Вам придётся обучать меня стрельбе из.. вот этого, — запнулся юноша, доставая и показывая подаренный ему револьвер.
— Непременно! — воскликнул Ласток. — Да, сорок четвёртый калибр. На вооружении с недавнего времени...
Они заняли места экипажа, и рулевые вновь привели его в движение.
Четырёхместная карета без крыши тихо поехала вдоль насаждений, составлявших огромный коридор с густыми стенами крон. Тонкие колёса касались асфальта почти что беззвучно,
«Дом. Каким глубоким становится это понятие, когда приходится расставаться со всем тем, что оно в себя включает». Ричард запутывался взглядом в цветущих шелковицах, прислушивался к говору блюстителей спокойствия, мелькавших за ветвями, и находил в этой идиллии надёжное убежище от простодушных страхов, омрачавших его будущее. Он и сам не мирился с озарением, внезапно сподвигшим его согласиться на авантюру отца, в ходе которой, ему, несомненно, доведётся разделять с ним поле сражения. «Слова наивной матушки, полагающей, что вся затея – это всего лишь экскурсия, не могли быть правдивы, но отец утвердил в ней эту нелепую веру, — подумывал Ричард. — Что ж, и ладно. Меж тем, мной руководит нечто более грандиозное, нежели стремление к материальному наследству, право на которое у меня отнимут в случае непослушания. Здесь дело в другом, в моей надежде унаследовать некий духовный оттенок, свойственный всему нашему роду. Однако, что насчёт конкретики?». И подобные туманные раздумья поглощали наследника на протяжении всего небезопасного пути.
На развилке экипаж проехал в свете нескольких стоящих вблизи фонарей, разрешивших живописцу по лучше рассмотреть его спутника, одного из тех, с кем предстояло путешествовать. Худощавую фигуру адъютанта отца Ричард подметил и ранее, но свет природного газа во мгле раннего утра позволял обозреть и довольно затратный форменный китель, скрывавший за лазурными нитями тонкое тело. Погонов на нём не было, ведь устав не предписывал ношение оных, но были петлицы: прямоугольные серые нашивки с жёлтыми полосами хвастали особыми адъютантскими знаками — завитками у шеи, бегущими от собранных венками колосков, из которых смотрели благородные морды длинногривых коней. «А какой аксельбант...» — с презренной насмешкой подчёркивал Ричард, осматривая и пышные шнурки на одном из бортов, пока свет фонарей не спеша отдалялся.
— Думается мне, вы исполняете долг, раз отцовских подачек хватило на богатую куртку. Но с таким телосложением?.. что с вами будет в ближнем бою?
Ричард не смог отказать себе в лёгкой издёвке. Ласток же, будучи юношей хрупким, но умным и храбрым, умело парировал.
— Прошу извинений, я не дослышал, что вы сказали, — заговорил он с улыбкой. — Меня потревожили воспоминания о последней заварушке, из коей мне посчастливилось выйти сухим. — Офицер поправил воротник кителя и выпрямил спину. — Под убийственным градом свинца тогда не выжил никто из красивых и рослых, но их тела послужили нам бруствером. — Ласток многозначительно глянул на сложение Ричарда, крепкое, рослое, словно сравнивая с плотью погибших. — Хорошо быть живым, — сказал он цинично и глядя в глаза. Ричард отвёл их.
Словесное фехтование сына с адъютантом показалось мужчине больше удручающим, нежели забавным. «Что же ты сын не был так многословен, когда я впервые призвал тебя в строй в начале весны. Ты ушёл из дому, целое шествие жил вне родного гнезда, этим самым поступком посвятивши меня во враги твоей матери. Убедившись, что отец не настаивает на своём предложении, ты вернулся к нему, чему я доволен, но злейшая дерзость всё ещё вынуждает тебя усложнять себе жизнь». Такова была мысль Кордиса Фэстхорса.