Театр Духов: Весеннее Нашествие
Шрифт:
— Покупаете куклы с изысканной бижутерией? — совершенно серьёзно спросил его Франс, поджав очернённые бородкой уста.
— Да нет, собираем покрытые лаком фигурки из небывалых красот древесины, в виде лисичек и зайчиков, кошечек, мышек… точно живых, благодаря стекловидным амфиболам в качестве глаз. — Мужчина почесал завитые кончики светлых усов, предугадывая тоску дочери, оставленной в этот раз дома.
— С любыми безделушками нужно быть на чеку, — предостерёг Мариола, придававший, по мнению Кордиса, слишком много значения своей настороженности. — Порой и не знаешь, что из них может выскочить.
— У Эстеральда, нужно думать, ценных товаров с собой было достаточно, на пути к нам. В том числе – драгоценностей, возможно привлёкших чужое внимание. Ох и не сладостна
Лесная почва стелилась в основном равниной, но в некоторых местах возвышалась и холмиками, которые приходилось тут и там обходить. В меру широкая тропа огибала естественные препятствия, иногда с неё сходили, ставая, где суше, чтобы не испачкаться в мокрой грязи больше, чем следовало. Помимо исполинских дубов со стройными стволами, чьи кроны начинали распускаться высоко над землёй, в оградном леске росли и каштаны, в своё время скрещённые с одной из старейших разновидностей клёна. Каштан образовывал полог пониже, расцветая так называемыми «фонарями», каждый из которых источал облако белой пыльцы и был устлан по кругу остроконечными листьями клёна, весной зеленевшими, а осенью – красившимися цветом крови.
Если для Ричарда лесное величие несло собой память об играх с ребятами из академии, в частности, беготне и стрельбе из рогатки плодами каштана, то его отец, Кордис, вспоминал в этом месте пережитые трагичность и ужас. Хотя и мирился с картинами прошлого в своей голове, то и дело застилая их оправданиями.
Множество его сослуживцев встречало здесь смерть, самозабвенно отдаваясь залповому огню наступающих сил Экзосоциума. В те дни, молодой Кордис Фэстхорс не занимал каких-либо важных военных постов и в упомянутом ордене, конечно, не служил, в отличии от Мариолы, уже тогда приобретавшем в «обществе выходцев» почёт и влияние. Во время разгоревшегося восстания против культистов, лет семнадцать назад, Фэстхорс старший числился ротмистром регулярной кавалерии свергнутой власти. Как-то, он привёл за собой целый полк в помощь восставшим, спровоцировав мятеж внутри расколовшегося воинства и сподвигнув людей на расправу с никудышним командованием, отправлявшим солдат на убой; полевые командиры, как и задумывалось, были затоптаны копытами ударных лошадей, не успев поразмыслить о причинах своей же погибели, и, воткнувши нож в спину, Кордис, во главе подговорённого отряда вояк, стал разить своих бывших братьев по службе прямо перед началом сражения, в этих самых лесах... Так, собственное войско было съедаемо им изнутри, в то время как с фронта в атаку пошёл и внешний противник. Однако не искусное предательство угнетало его спустя годы, ведь хороший солдат при любых обстоятельствах должен расстаться со своей жизнью в пороховом дыме; нет, над душой закалённого воина довлело истребление побросавших оружие линий, останавливать которое он не отважился; своей безучастностью к сдавшимся он доказывал веру в идеалы, ради которых сразился на стороне тех, кто ещё недавно представал перед ним формальным врагом.
— Помнишь тот вечер? — спросил Кордис у Франса, сопроводив свою речь надрывистым вздохом. — Тогда мы в первые взглянули друг другу в глаза.
— Да, — немногословно подтвердил Франс. — Иные мгновения прошлого не забываются.
Фэстхорс прислушался к уханью филина, водившегося в оградном лесу, как и прежде.
— Боевые отряды общества выходцев ещё не носили в те дни устрашающих фраков, — сказал он, чуток помолчав, — но уже тогда бились, что надо. Наша удача, что вы обратили внимание на оговорённые условные знаки, спасшие жизни моим саботажникам.
— Всякий, кто стоит на ногах без головного убора – наш друг и союзник во вражьем строю, — припомнил Мариола. — Я до сих пор слышу эти слова, донесённые нашим связным за день до сражения. Доверие к вам стоило мне нервов, но риск оправдался. — Франс посмотрел на товарища, хитро улыбнулся. — Отлично сработано.
Кордис Фэстхорс был рад похвале за былую заслугу.
Из недосягаемых зарослей леса вдруг раздался глухой, истерический вопль. Кого-то из шедших
— Над нами нависло несчастье! — с наигранной паникой заявил старик Барсонт. — Сначала прибитый шлагбаум, потеря припасов, а теперь этот вопль!..
— Отче, прошу вас, — попросил было Кордис, открыв кобуру. — Перед оружием любое несчастье бессильно.
— Неужто на кого-то напал хищный зверь? — громко вопросил Ричард, на нестихающем фоне усердных стенаний.
— Раненые с таким рвением редко вопят, — предположил Франс. — Это крик, продиктованный страхом.
Ластоку Осби вдруг померещилось, будто лес вокруг них слегка потемнел. Он помассировал веки, еле слышно промолвил:
— Попавший в беду нуждается в помощи. Позвольте мне найти бедолагу! — с небывалой настойчивостью обратился он к вышестоящему. И, получив одобрение кивком головы в треуголке, помчался с тропы к источнику вопля.
– - - - -
Цветущая зелень кружилась и смешивалась в глазах адъютанта, пока он пробирался сквозь неё, торопясь на выручку неизвестно кому. Взбираясь по крутому холму не без помощи рук, он очутился на малой вершине, поросшей кустами незрелой малины. Вверху – нескончаемые кроны дубравы, справа внизу – словно выеденный кем-то овраг, неровный и длинный. Сбежав со сладко-пахнущего возвышения, Ласток погрузился в земельный окоп, доходивший ему до груди. То, что здесь гибла Туманная Гвардия – непримиримый враг Царства Копий – ему было известно, но он также ведал, что тела супостатов благосклонно отдали местным жрецам, выпросившим пощаду. А это, в свою очередь, значило, что нальсуритских ублюдков похоронили, воздавши им почести, и души их здесь не блуждают. Осби не исключал: про кого-то могли и забыть. Жаль, что легендарная Битва у Заповедника состоялась тогда, когда Ласток едва ли умел говорить! Его нынешние зоркость и меткость имели привычку сокращать боевые потери на четверть уж точно.
Красноголовый дятел продолбил кору дерева очередью чётких ударов и отрывисто повернул клюв по направлению к бежавшему адъютанту, истратившему весь запас сил. Пронёсшись мимо каштанового ствола с проделанными воспарившим дятлом отверстиями, Ласток зашатался и согнулся. В это время, целительный миг тишины был проколот всё тем же немыслимым воплем, звучавшим, на этот раз, громче. «Чтобы с тобой не случилось, я уже рядом», — подумал юнец, на бегу приближаясь к границе окопа. Какая-то пернатая тварь, чьего щебета Ласток раньше не слыхивал, словно бы подогнала его чередой отрывистых звуков, когда он вылазил из разрыхлевшего укрепления. Ещё пара шагов – и он достиг цели, выдохшийся и облапанный сотней ветвей.
Увиденное не сразу поддалось осмыслению; на относительно свободном пространстве лежал с виду трухлявый валежник, перекинувшийся, точно мост, через мрачную гущу большого болота. Осби ловко забрался на мёртвое дерево, не боясь ни скользкого мха, ни обманчивой ветхости упавшего дуба, и пробежался по нему до самого его разветвления, впадавшего в трясину. Чёрная лужа ударила запахом лесного гниения и Ласток увидел в ней голову с лысеющей макушкой и белками перепуганных глаз. Адъютант быстро снял с себя китель, чтобы лишний раз не испачкать золотые петлицы, прилёг на валежник, дабы не соскользнуть, и потянулся всем телом к утопающему.
— Проклятье! — выругался застрявший в болоте. — Я не могу вынуть руки из гущи! Связала, зараза!
— Попробуйте всё же схватиться, — сказал ему Ласток, протянув руку помощи.
Тонущий кашлял, громко дышал и плевался, но на миг успокоившись, сделал над собою усилие и брызнул в спасителя вязкой грязищей: ухватил его ладонь вынырнувшей рукой. К этому времени, к болоту подошли сопровождавшие Ластока, не сразу поняв, отчего тот распластался на упавшем дубу.
— Он тяжёлый, я сам не вытащу! — бессильно прокричал адъютант, призывая подмогу.