Театр Духов: Весеннее Нашествие

Ранжевский Алексей

— Ах, этого не знаю, — сказала она, любознательно взглянув на отца. — А это кто?

— Всего-лишь кучка непотребных людей, — кратко объяснил ей отец, — хорошо, что ты не знаешь таких.

Сия слегка напряглась. Женщине совсем не понравилось, что супруг, задавая вопросы их дочке, интересуется, не поведала ли ей мать о происхождении столь будоражащего понятия. В обществе поклонников пятого светила (а среди них росла и Сия) «множественные» являлись внебрачными партнёрами, из которых, путём нередких совокуплений, выбирались партнёры постоянные, то есть, «единственные». «Чтоб тебя, разумеется об этом я не обмолвилась!» — мысленно смутилась Сия.

— Дорогой! — с мелькнувшей злобой на улыбке наконец заговорила супруга, насильно

выстроив голос в ласковый тон. — Но когда ты успел возвратиться? Я не слышала, как ты вошёл… — вопрошающе смотря добавила она.

От её неспокойного взгляда мужчина прочистил горло.

— Ещё до прихода руфиссы, ты в это время спала, — отвечал Кордис, пока улыбка его испарялась. — Подъехал, как всегда, на вело-транспорте, так как с конями к нам сюда не пускают. В доме, первым делом, пошёл будить Вергиена, чтобы тот приготовил мне ванну…

— Ну конечно! — перебила Сия. — А я всё гадаю, куда-же запропастился твой дорожный запах.

Кордис, никак не ожидавший такого высказывания, засмеялся, удивляя себя.

— Не переживай, наш покорнейший Вергиен сполна им надышался, — с откровенничал мужчина, отсмеиваясь. Сия поддержала его ненавязчивым хохотком. Но лицо её, вместе со смехом, выражало и сочувствие к Одвику Вергиену — их управляющему.

— Дочка, пойди подсчитай сколько бутонов открылось на фуксиях, — попросила мать. Увлечённая ощупыванием отцовских усов, Челси резво спустилась с его коленей на пол. Спешно глянув на Сию, она уточнила:

— Это красненькие? — с детским сомнением в голосе.

— Они самые, — уверила мама.

Отдалив девочку к украшенному цветками ограждению, мужчина и женщина посмотрели друг на друга с той притягивающей силой, что знакома лишь страстнейшим любовникам, бывшим в разлучении. Двое зрелых людей, он и она, состоящие в законной связи, отдавались негласной власти вожделения. Чтобы не выдать выходящего на дежурство городового, Кордис как бы беспричинно поставил ногу на ногу. Взгляд его оставался серьёзным, направлен он был на чресла супруги. Не в состоянии сдерживать натиск наступавшего взглядом мужчины, Сия поддалась осаде, вздумав, прямо здесь на террасе, отворить врата желанных чертогов. Кордис сожалел об одном: «О духи, к чему мне весь этот хлам?» — подумал он о потерявшей привлекательность коробке сигарет и, казавшейся особенно большущей, пепельнице, преграждавшей собою нечто действительно ценное.

Окутанные тонким пеньюаром ноги женщины, оголённые в голенях и ступнях, раздвинулись медленно и приглашающе. Ткань, под велением схватившихся за неё рук, поползла вверх. Ощущалась (весенняя) влага. Гладкая кремовая кожа начинала виднеться и на верхних частях её прекрасного тела.

— Сия, — вымолвил Кордис, то ли довольный поведением супруги, то ли осуждая. — Мудро поступим, если обождём. Скажем, до вечера. — Услышав те слова, ткань на теле женщины сползла обратно вниз, прикрыв нагую кожу.

Сия томно вздохнула и глаза её ненадолго закрылись.

— Вот она я. Безответственная и бесстыдная, — сказала та. На лице её появилась очередная улыбка, на этот раз со следом печали. Кордису бросилась в глаза синяя лента, повязанная у собранных в пучок светлых волос супруги, и сама плоть заставила его подняться, приблизиться к безутешной женщине, чтобы сорвать ленту и освободить великолепные волосы. Он обошёл её, сидевшую и наблюдавшую за ним, остановившись за спинкой качнувшегося кресла, когда Сия повернулась. Подняв свой лик к его строгим глазам, изливавшимся подавляемой любовью, она благоговейно развязала пеньюар, показав ему два женских атрибута. Мужчина разрешил своим рукам касаться их. Сплетённые взаимным удовольствием, супруги наблюдали за плодом своих стараний, считавшим на ограждении террасы открытые бутоны красных фуксий.

– - - - -

Для Челсии день возвращения родителя домой начался с неожиданной радости. Ни её многочисленные подружки, недавно заведённые в образовательных

учреждениях, ни даже родные мать и брат не создавали в сердце девочки душевный уют в той мере, в какой создавал его этот очаровательный человек с причудливыми усами на загорелом лице, всегда выражавшем любовь по отношению к юной дочурке. Только Ричард (первенец её отца), порой, мог затмить их бесценную связь порывом неуместной дерзости. Да, они частенько вздорили. В такие неспокойные минуты Челсия принималась с обидой и гневом таращится на братца, до тех пор, пока тот не примирялся с отцом. Но в это преспокойное утро, благодаря привычке Ричарда поспать в подвале дома до обеда, похожее развитие событий являлось невозможным.

Согреваемая лучами руфиссы, удаляющейся с зенита, Челси подступила к кованной ограде. Металлические прутья чёрного окраса извивались перед ней затаившимися змеями. Круглые кусочки синего стекла светились их глазами, а серебряные играли роль чешуйки творений, символизирующих правящий строй, при котором Челсия родилась. Нетронутая размышлением о государственных знаках, девочка стала взбираться по ограждению. Ухватившись за шеи двух ближайших змеев, она быстро залезла на нижнюю планку, неприятно вдавившуюся в её подошвы. После, подтянулась и спёрлась локотками на массивный поручень, сделанный из мягкого дерева, а ступни переставила на изогнутые хвосты горделивых и неподвижных пресмыкающихся. На вершине ограждения её встретил лёгкий ветер, обдавший голые предплечья прохладой и сыростью ранней весны. От его прикосновения Челсия вздрогнула. Увы, низкий рост не позволял ей охватить всю полноту вида, открывавшегося с террасы на усадьбу, поэтому девочка хотела забраться по выше, но побаивалась нарекания взрослых. Решивши зря не рисковать, она постаралась незаметно подсмотреть, не наблюдают ли за ней. Краешком глаза Челсия углядела сидящих друг напротив друга родителей, загадочно молчащих, не двигающихся. Мать ей показалась в тот момент какой-то смешной. Странной, находящейся не на своём месте, смело подытожила дочка. Но в конце концов, без детских игр и притворств, Кордис был единственным только для Сии, а не для неё. От осознания такой несправедливости Челсия загрустила. Вскоре, вспомнив о возможности насладиться видом, взобралась и уселась на поручень. Тогда, красоты показались ей.

Нежная синева лобелий, в цветочной массе смешивающаяся со сказочной сиренью сцевол, благоухала и точно пританцовывала в дыхании ветра. Свисающие с глазурных контейнеров побеги осязались налетавшими стайками молочнокрылых бабочек, жужжащих пчёл и шмелей, завлечённых пульсирующей пышностью цветущих растений. При всей своей красе, на висячем цветнике ограждения лобелии и сцеволы росли лишь ярким фоном для по-настоящему восхищающих фуксий, царски расположившихся среди них. «О, как вы восхитительны!» —шептала им Челсия, словно обращаясь к дамам на балу. В больших цветочных чашках фуксий теснились распускавшиеся лепестки бутонов, имевших отличительный от чашечного цвет. Если верхние юбки их убранств красовались алой тканью, то нижние цвели тканью белёсой, создавая видимость двойного цветка. «Сия, кажется, любит их больше всего», — припоминала созерцающая Челсия. Девочка считала многочисленные бутоны, а те услаждали своим видом её бегающий взгляд.

— Доброго полудня! — вдруг заговорил Вергиен, в обычной, потакающей манере. Голос доносился снизу, с участка, и Челсия не видела его.

— Доброго, товарищ, — ответил второй голос, тоже снизу, с чёрствым, скучающим звучанием. Этот принадлежал часто мрачному другу её отца, жившему в их имении на мансардном этаже и выполнявшему охрану территории. Челсии он с детства представлялся чертом из страшных сказок, из-за огромного шрама на пол лица и отсутствия левого глаза, которое скрывалось тонированными очками. А ещё, из-за неприглядной шевелюры, но последнее в этом представлении играло роль незначительную. Девочка обрадела, что и он, идя где-то под домом, был ей не виден.