Театр Духов: Весеннее Нашествие
Шрифт:
— Прошу, величайте меня «Фэстхорс-младший», иначе мой дед и отец поспешат прийти к выводу, что вы обращаетесь к кому-то из них, — полушёпотом попросил Ричард. — А лучше всего, называйте вашего друга по личному имени, госпожа Нилс. Я буду польщён.
— Конечно, — сказала смотритель, тоже шепча. — Как скажете, Ричард. И я для вас просто Парселия, если угодно.
Юноша стал притворяться, что подбирает слова, а в голове сочинял интригующий вздор, опережая словами раздумье. Такая стратегия далась ему шатко.
— Как известно, наш заповедник связан со многими легендами, согласно которым, внутренность леса являлась дворцом для богов.
Ричард сглотнул, поддельно взволнованный, хотя умудрился пока ни о чём не солгать. О подобных вещах мать рассказывала ему неустанно, когда он был меньше, и юноша помнил достаточно, чтобы придумать на этой основе правдоподобную сказку.
— Откуда вы можете знать, что престол божества находился именно в том самом месте, на котором живёт высший свет? — спросила Парселия. — Я думала, подобные тайны известны только культистам, а ведь общение с ними запрещено.
— Да, но общаться с людьми, контактировавшими с культом светил до событий восстания, не воспрещается, если те доказали пользу и преданность обществу выходцев, — напомнил ей Ричард. — А ведь им есть что поведать. Так вот. Поговаривают, что иные дворяне, во власти лазуриума и осфиерата, бродят во сне наяву по улицам города в спальной пижаме, бормоча о скором возмездии, ожидающем всех тех, кто посмел строить усадьбы на троне Фоэсты.
— Господи, думаете это правда? — задалась вопросом смотритель, и живописец не понял, серьёзна она, или нет.
— Что именно? — вопросил Ричард.
— Возмездие, что же ещё, — суеверно прошептала Парселия. — Считаете, оно ожидает вас?
— Сложно сказать. — Ричард выдохнул и сделал усилие, чтобы не рассмеяться от собственных выдумок. Необходимо было поддерживать мину сомнения и нагнетания!
— Я бы не стал придавать этим слухам значение, — продолжал лгать он, — если бы лично не находил замысловатые знаки, рисованные полуночниками на укромных дорогах.
— Пентаграммы жрецов! — содрогнулась Парселия, так, что её звучный возглас услышали Франс Мариола и Кордис Фэстхорс.
— Похоже на то. — Ричард увидел, как Франс останавливает своего жеребца, разворачиваясь в его сторону, и юноше стало ужасно не по себе. Ведь очевидно, что сакроягерь теперь поспешит принять участие в их разговоре. «Что я наделал», — сказал себе Ричард, подъезжая с Парселией к ожидавшему Мариоле. Отче, тем временем, заговорил с адъютантом, отъехав с ним вперёд.
Франс посмотрел на обоих с каким-то бесчувствием, орудуя костяными поводьями своего призрачного жеребца, нежелающего спокойно стоять на копытах. Ярко-голубые глаза сакроягеря несли с собой холод, коротко стриженные борода и усы заявляли о дисциплинарном характере мужчины, а тёмные рубаха и брюки, с металлическими бляхами на сапогах, выставляли его в излишне воинственном свете, хотя он был другом.
— Я не устану восхищаться вашей кобылкой, госпожа Нилс, — заговорил с улыбкой сакроягерь. — Светлая масть, изящный изгиб грудной клетки, длинная шея… офицеру вашей прелестной наружности лошадь подходит как нельзя лучше.
— Благодарю
Сакроягерь вновь улыбнулся с учтивости.
— Могу ли я поучаствовать в вашей беседе? — спросил Мариола, переведя взгляд на Ричарда.
— Почему бы и нет? — разрешил живописец.
Парселия, Ричард и Франс пришпорили лошадей, не второпях сдвинувшись с места.
Близился вечер. Лавинная эффуза всё дальше катилась по небу, направляясь в сторону холодного свечения, откуда, с приходом ночи, уже совсем скоро начнёт свое шествие осфиерат. Воздух пах сеном и кожей, смешанными с благовонием весенней реки, позади слышался говор старика Барсонта, убеждавшего в чём-то обозничего под звуки гремящих повозок, а впереди, за Ластоком Осби и Кордисом Фэстхорсом, ехавшими на ловком и сильном жеребцах, проглядывал далёкий горизонт, на стыке подымавшейся дороги и чистого неба. Вокруг путешественников расстилались широта и простор послеполуденной свежести.
— Кажется, вы заговорили о пентаграммах, — напомнил им Франс, после недолгой поездки в молчании. — Верен ли слух мой, господин Фэстхорс?
Юноша вздрогнул, поджавши мешочек. Затем, чтобы не выглядеть разоблачённым, поднял было брови и машинально поправил сюртук, под левой полой которого, во внутреннем кармане, находился его револьвер. Он молчал слишком долго, не успев придумать ответ, и Франс продолжил настаивать.
— Ведь я разбираюсь в подобном не понаслышке, и право, хотел бы узнать, что знаете вы, — сказал он, взглянув на Парселию. Та промолчала, как и юнец, боясь взболтнуть лишнего.
— Я всего лишь поделился с госпожой Нилс о том, что попадалось мне на глаза в городке заповедника, — объяснил Ричард. — Это были странные знаки, чаще в окружности, слишком подробные, чтобы приписывать их тамошним детям, играющим в классики. — Добряк замотал мордой, точно поддакивая своему хозяину. Ричард почесал его за ухом.
— Хм… и где же конкретно вы видели знаки? — спросил Мариола. — Моим наблюдателям они пока не встречались.
Ричард поддельно задумался.
— Ну, везде понемногу и в основном там, куда не ступает нога человека, разве что он живописец, как я, ищущий творческого уединения. Но самый зловещий, со множеством вихрей и неизвестных мне букв, я видел в сквере… на перекрёстке между вишнёвым и тутовым бульварами, — “припоминал”, с остановками, юноша. — Знак этот был начерчен фиолетовым мелом прямо за лавочкой у подножия памятника городовому, изваянному в решётчатом мраморе творожного цвета.
— Странно. Я был там на днях, — сказал ему Франс, — но знака не видел.
— Должно быть, его размыл дождь, — предположил Ричард. Франс не ответил.
Блеклый жеребец Мариолы двигался между гнедым конём Ричарда и бежевой лошадью Парселии, так что у заговорщиков не было возможности переглянутся. А сакроягерь, тем временем, стал прислушиваться к внутреннему голосу, опустив голову и слегка прикрыв веки. Тут он как будто проснулся и вновь глянул на Ричарда.
— Может быть, на привале, вы нарисуете мне тот самый знак, увиденный вами за лавочкой? — попросил Мариола. — Художник вы славный, это уж точно. Вам трудно не будет. А я постараюсь его разобрать.