Театр Духов: Весеннее Нашествие

Ранжевский Алексей

Риттс откашлялся от воспоминаний и проговорил:

— Ежели погонят галопом в атаку – держись за седло и доверься копытам. Лошадь всё сделает за тебя.

Им оставалось найти главу ордена и примкнуть к его людям.

Во дворе потихоньку светало. Ричард и Риттс шли вдоль крепостной стены, скрежетавшей сухим, деревянным настилом. Ни в чём не похожие, взращённые непересекающимися обстоятельствами, и всё же, носящие одну форму. Выпускник художественной академии, ещё не познавший искусства войны, и закалённый жестокой судьбой удалец, украшенный шрамами. Говорить им было не о чем, поэтому, вернувшись на площадь, эти двое молча остановились рядом с формированием, построенным недалеко от настенной галереи. В целом, крепость содержала тысячи бойцов, обучаемых

сотнями командиров и десятком старших офицеров. А во главе местной иерархии стояло всего-навсего два генерала. Живописец и степной воин увидели их, идущих от конюшен перед замершими войсками в окружении свиты. Слева от главы прелестнейшей поступью шла Парселия Нилс, сердце которой осталось непокорённым, а справа шёл адъютант Осби, единственный из смотрителей, носивший в этот день синий парадный мундир с золотым аксельбантом. Возле Ластока шагал тот самый пожилой генерал, столкнувшийся с Ричардом на лестнице вчерашним полуднем. Основатель ордена замедлился и развернулся к преданному войску; властно отвёл плечи назад, потянул шею и неспеша выпрямился. Он, без сомнения, был образец высшего дворянства, но в душе его также теснился и обычный солдат, иногда выходящий наружу. Сопровождавшие зашли за его правое плечо, так что с места, где стояли Ричард и Риттс, их уже не было видно. Отец живописца и его приближённые находились в шагах пятидесяти от всей той плоти и крови, что готовилась рискнуть жизнью ради исполнения воли своего предводителя. Ласток Осби торжественно представил Кордиса Фэстхорса во всеуслышанье, кратко перечислил заслуги и в конце огласил:

— Глава Светлой Степи!

Тут же смотрители топнули по каменной площади и так громыхнули, словно все они являли один организм.

— Стоим в услужении! — громогласным слогом произнесли полки.

Главенствующий положил правую руку на сердце, а левую вытянул вверх перевёрнутой литерой Г. Указательный палец его левой ладони, заведённый за средний, символизировал противоядного змея, обвивающего государственное копьё, которым, в какой-то мере, был каждый из них, присягнувших царю-покровителю и, собственно, ордену.

— Не согнула ежедневная муштра спин ваших, братья! — сказал генерал Фэстхорс. — Да не подкосятся ваши колени от праведной службы и впредь.

Следовала длинная речь в качестве всеобщего напоминания, зачем они здесь, и каков их воинский долг. Тысячи смотрителей держались в стойке смирно, не смея шевельнуться, и сосредотачивали внимание на горячо ценимом полководце. «Вот оно — почувствовал зов Ричард. — Нужно подойти к нему сейчас и показать им, кто его наследник. Чтобы всем здесь стало ясно».

Юноша сделал шаг вперёд, затем второй и третий, но тут степняк схватил его за рукав и стал тянуть назад.

— Ты сошёл с ума? — шепнул он терпко. — Ходить в такой момент не дозволяется!

Повернувшись, Ричард улыбнулся и сказал:

— Идём со мной, я тебя представлю.

— Что, прямо сейчас? — смутился Риттс, но, через мгновение, решился и поравнялся с Ричардом. Они пересекали площадь, в то время как сеньор вёл свою речь. Почти никто не понимал, что происходит, и кто эти два дерзких новобранца, но останавливать их, казалось, уже поздно. Это лишь создаст ненужную шумиху, посчитали офицеры, тем более, что, в случае наихудшего, глава был защищён разведчицей и адъютантом. Однако новобранцы стали рядом с генералом, а он и вовсе не отвлёкся, продолжая говорить. «Значит, всё в порядке», — мысленно расслабились в строю.

— Вижу, среди вас есть много новых лиц, — глаголил предводитель. — Войско пополняется, крепчает, и сердце моё радо. Вы, кто разлучились с домом и женою, временно оставив родной кров ради славы ордена, вы в этом похожи на меня. Ибо, как и вам, мне отличнейше известно, что война степная – не о знатной распре, не о грабежах; суждено отстаивать нам жизнь: тех, кого мы любим, и свою. Прежде всего – царство!

Войско снова топнуло, пронзая уши громом, а предводитель продолжал высвобождать могучие слова. Ричард восхищался отцовским жёстким голосом

и приходил в восторг от внешней отрешённости смотрителей, построенных пред ним. Было в их уверенных глазах что-то невиданно суровое, некий просыпающийся хищник, которого не сыщешь, где нет смуты. Многие отращивали бороды, кто-то – лишь усы, одни были стройны, другие – в крепком теле, но зрение у всех было хорошее, а души – сама храбрость. На головах светлеют шапки-чайки, под шеями – воротники на стойке, на них же – колоски либо венки. Ещё, Ричард заметил, что материя офицерских мундиров несколько насыщенней бледной ткани рядовых и тяготеет к цвету мёда, тогда как носят командиры вместо чаек небольшие треуголки. «Такими я писал их на картине “Наступление Эффузы”. Не лгали иллюстрации!».

— Соратники! — подытожил громче Кордис Фэстхорс. — В очередной раз, близится кровавое сражение. Но чьей крови прольётся больше – смотрителей или зверья, вечно дрожащего под нашим бдительным надзором, – зависит от решимости каждого из нас. Поэтому, я призываю вас, своих братьев по оружию, стоящих здесь со мной плечом к плечу, в этот славный день, собрать всё своё мужество, всю храбрость, и вложить их в руки, рубящие саблями, колющие штыком, в руки, возвышающие победоносные знамёна, которые вселяют страх и ужас звериным племенам!

Из воодушевляемых рядов, как львиный рёв, вырвалось единое, могучее «ура!».

— Так выйдем же все, преисполненные доблести, и тогда наши противники падут, а сторонники возвысятся!

— Противники падут, сторонники возвысятся! — отозвались войска, волной обдав синеющее небо.

— Сказанное да обратится в явь. — Завершил речь полководец.

– - - - -

Гарнизон готовился к выходу в открытую степь. Из подземных каземат выводили заключённых, ссылаемых в крепость со всех уголков государства; разбойников и военнопленных собирались провести по тропе искупления, впрочем, никто их не спрашивал, хотят ли они того сами. Получившие надежду вновь стать свободными, в случае, если выживут, они являлись ценным ресурсом. Гвалт этой своры, сдерживаемый штрафными офицерами, заглушался громким говором артиллеристов, выкатывавших свои пушки из помещений. Этим тоже было что предвкушать: в жерлах орудий таилась победная мощь. «Как вдарим – светила погаснут! Небосвод почернеет!» — выкрикивали в батарее. Генералитет разговаривал со свитой возле ворот.

— Будьте здоровы, отец, — поздоровался Ричард. — Голос ваш подобен раскатному грому.

Кордис Фэстхорс посмотрел на товарища преклонного возраста и промолвил:

— Господин генерал, прошу жаловать моего сына.

— Фирсвильт Обек, — представился тот и поклонился.

Живописец назвал своё имя, и они оба сделали вид, что ещё не сталкивались.

— Этот муж, — сеньор положил на плечо ему руку, — мозг всего ордена. Тогда как я – лишь поводырь.

— Я рад, что нас окружают толковые люди, — ответствовал юноша и перевёл взгляд на Ластока Осби, а затем – на Парселию Нилс. — Теперь я – из ваших.

— А с кем завёл дружбу? — осведомился генерал Фэстхорс, глядя на Риттса.

Степняк тут же преклонил колено и опустил голову, уставившись в ноги господ.

— Моё имя Риттс, благодетели. Я принадлежу к Терновым Ветрам.

— Дикий, — вырвалось у адъютанта. — Коленопреклонство оставь.

Степняк бросил резкий взгляд вверх, на сеньора, сказав:

— Ваши люди спасли мою жизнь, и я в долгу не останусь.

— Я подыскал себе оруженосца, — Ричард неловко поднял Риттса на ноги.

— Опасного друга ты выбрал, сынок. Терновые ветры… Дурная их слава.

— Тем хуже для недругов, — аргументировал юноша.

Риттс достал нож с изогнутым клинком, сжал так, что рука задрожала, затем ослабил хватку и подбросил оружие: словил за перо.

— Это – единственное, — выговаривал он каждое слово, — что осталось от моего племени. — Лицо степняка потемнело, и свита рассмотрела зловещую резную рукоять, поднятую над краснеющим лезвием бронзовой хваткой. — Я в долгу не останусь, — процедил парень, теперь говоря о ненавидимых тварях.