Театр Духов: Весеннее Нашествие
Шрифт:
Глаза Ричарда выкатились от удивления, когда он увидел кровавые пятна, упавшие наземь.
— Берегись! Ты порезался! — встряхнул он безумца.
Слово взял генерал Обек. «План наш таков; пехоту выстраиваем на склоне близ вышек, чтобы встретить врага при поддержке снайперского огня. Артиллерия стоит на возвышенности и палит по дьявольским ураганам, снимает всех пастушек, сокрытых внутри, а пехотинцы сдерживают натиск основных сил. Тут и выходит ударная конница – гроза вражьих флангов – и зажимает зверей в тиски гибели. Но прежде всего, орду непременно нужно завлечь и подвести к нашим позициям, чтобы – да не случится
— Об этом пусть никто не тревожится, — сказала Парселия. — Мой отряд поскачет вперёд и раздразнит врага, тем самым приведя его к позициям нашего войска. Мы знаем, как ужалить издалека.
— Жаль, ты ещё необученный, — говорил сеньор сыну. — И пойти в бой не сможешь. С другой стороны, подоспели мы вовремя! Ни раньше, ни позже.
Обида с позором напополам пали тенью на Ричарда, услыхавшего эти слова, и юноша глубоко огорчился отцовским решением. Выставленному в ужаснейшем свете перед военным сословием, среди представителей которого стояла и женщина, чьей руки он желал, ему не оставалось ничего, кроме как, в привычном для него духе, начать с долей глумления пылкий протест.
— Вот значит как? — ехидничал Ричард. — Мне – да нельзя? Мал, недостоин?
Фэстхорс старший изменялся в лице с каждым новым словцом и с превеликим усердием подавлял ярость, которую в нём пробуждало последовавшее безобразие. Всем было неловко, а юноша не останавливался:
— Зачем вы вгоняете наследника в краску, когда враг на подходе? На что искушаете славой и грозитесь лишить привилегий, а затем отступаетесь от договора?
Кордис наконец понял, что решимость Ричарда обусловлена присутствием сударыни в офицерском пальтишко, и сам подивился, как он удачно таскает её везде с собой рядом, задевая таким образом юную гордость, побуждаемую на риски ради симпатии. Видят боги, не было у него такового намерения, всё выходило само собой... «Что ж, так и быть». Мужчина подал знак, и юноша замолчал.
— Дам тебе офицера, а с ним – сорок всадников-сорвиголов. Катайся в тылу, следи за обозом и приказывай загонять всех, кто бежать понадеется. О большем не думай. Помни про мать.
— Оно так и лучше, — заверил генерал Обек. — Наблюдайте и учитесь, господин Фэстхорс-младший. Искусность – достояние опытных, а мудрый всегда осмотрителен.
Ричард вспомнил о револьвере и решил было найти караульного, его отобравшего. Утром, перед походом в оружейную, отыскать мерзавца не удалось, но теперь в крепости толпилось столько народу, что проталкиваться к противоположным воротам было делом немыслимо долгим. И он, махнувши рукой, пошёл назад почти сразу. Возле конюшен его ожидал отряд всадников, смотревших с напускным восхищением, и Ричард уже собирался красноречиво поприветствовать их. Как вдруг, мимо него, в обратную сторону, промчалась верхом Парселия Нилс. Очарованный юноша успел поднять руку и коснулся её чепрака – расшитой седельной подстилки – скользнувшей под его ладонью ласковым сукном.
— Госпожа! — с улыбкой подросткового флирта позвал живописец.
Парселия обогатила шум крепости лёгким и дружеским смехом, снизошедшим на Ричарда освежающими капельками. Всадница развернулась, и юноша увидел её веснушчатый лик, украшенный у висков сбежавшими из пучка локонцами.
—
— Вы так превосходны, что я на миг позабыл о сословных реалиях. А ведь и правда – нехорошо…
— Взгляд художника пытлив и критичен, а по сему, похвала от него приятна вдвойне. — Женщина говорила весело и энергично в связи с предстоящим сражением, и осознание уже совсем близких опасностей добавило ей откровенности. — Льстит мне, однако, как вы заглядывались всю дорогу.
— Не так ли я заглядывался, госпожа Нилс, как вы сами заглядывались на Милайю? — ничуть не растерявшись сказал в ответ Ричард, довольный, что хождение вокруг да около подходит к концу. Но женщина, то ли задетая, то ли не желающая продолжать разговор среди суетящихся, стала серьёзной и тронула Неженку с места.
— Стойте же, Парселия! — тявкнул Ричард, хватая её за ножку в стремени, обутую в кожаный сапожек. Сцена эта развернулась перед сорока всадниками, ожидавшими нового капитана, и всем им стало понятно, какая их ожидает лошадка; они улыбались и перебрасывались замечаниями, но не слышали, о чём щебетали птенцы. Всё было ясно без слов.
В момент, когда сын главы ордена схватил её за ногу, разведчица изумилась и вновь посмотрела на него сверху вниз; смешалась, и секунд пять они оба молчали.
— Низко я пал перед вами! — прошептал Ричард, сжимая её тонкую лодыжку и глядя в янтарные очи. — Укажите мне путь к вашей милости.
Женский рассудок плёл паутину из мыслей, которые, словно маслом подливаемые, разжигались взглядом юноши, чьи намерения были настойчивее, чем казалось вначале. «Милости просишь… Кто ты мне, мальчик? Родство с предводителем ещё не даёт тебе права развлекаться со мной просто потому, что ты этого хочешь. Отец твой – человек чести, и попытайся ты взять меня силой, он бы устроил тебе придворную жизнь, не посмотрев ни на что, ты это знаешь. Кордис Фэстхорс нас любит не меньше семьи. Горькая, для тебя, правда. Из-за этого, ты всё измышляешь, как подступиться ко мне, но в силу возраста мечешься без толку. Стал мне приятным попутчиком – им оставайся!..»
Размышления такого рода кружили над головой офицера уже давненько, но сейчас она во мгновение ока прочувствовала прежние домыслы и выразила их лишь высокомерием на лице. У неё, внезапно, возникла идея.
— Хотите играть со мной? Ладно. — С некоторым холодком заговорила Парселия. — Принесите мне рога чистокровника, срубленные собственноручно. Покажите, что достойны носить эту форму, — медленно убрала она его руку. — Помогите смотрителям в битве, и я сделаю вам одолжение.
Глаза Ричарда остекленели, когда он услышал сие обещание, столь сладкое для слуха, что сказать ему было нечего.
— Только ведь велено вам обоз охранять, — с вернувшейся улыбкой подзадорила женщина. — Опрометчиво будет покидать безопасное место ради какой-то разведчицы! — И она ускакала к своим.
Буря и доблесть на приграничье. Акт десятый
Вот простилается степь пред очами моими
Вот её дёрн, и холмы, и родные равнины
Здесь чернорог лихо мчится ко мне
Здесь отдаю честь и славу главе