Тебе больно?
Шрифт:
— Сойер упоминала, что у тебя есть дочь, — спросила я.
— Когда-то давно у меня была целая семья, — отвечает он, хотя его тон становится жестче. — Я пытался сделать это место домом. Иногда люди просто не хотят. Но это не мешает мне пытаться.
Я смотрю на него.
— Наверное, трудно было их отпустить.
Вместо ответа он поворачивается ко мне и говорит через плечо.
— Сегодня ночью будет гроза. Я бы был внутри в течение часа. Они могут налететь быстро, и волны станут большими. Но я уверен, что теперь
Мои кулаки сжимаются, когда он пару раз хлопает меня по плечу, прежде чем уйти. Я засовываю рккт поглубже в подмышки, воздерживаясь от того, чтобы ударить его в затылок.
— Эй, Сильвестр? — зову я, держась к нему спиной. Он не отвечает, но я знаю, что он перестал ходить, его неровная походка больше не слышна. — Не трогай меня больше. И Сойер тоже не трогай.
Тишина становится убийственной. Это похоже на серийного убийцу, который дышит тебе в затылок, его намерение убить тебя так же сильно, как соль в воздухе.
Не думаю, что я был бы против, если бы он попытался.
Но через мгновение его походка возобновляется, и он уходит, не сказав ни слова.
— Возможно, тебе просто не стоило ничего говорить, — раздается мягкий голос у меня за спиной. На этот раз я поворачиваюсь и вижу, что ко мне идет Сойер, ее поведение неуверенно.
— Ты ожидаешь, что я позволю ему унижать меня и класть на меня руки только для того, чтобы избежать дискомфорта?
Она поджимает губы и кивает.
— Хорошая мысль. Мне жаль.
Я качаю головой и снова смотрю на воду. Как так получилось, что моя ненависть к тому, как она заставляет меня чувствовать себя, каким-то образом переместилась, и теперь я ненавижу то, как заставляю чувствовать ее?
— Мне не нужны твои извинения. Это мужчины заставили тебя чувствовать и думать таким образом. Они должны извиняться перед тобой.
— Ты собираешься извиняться? Ты один из этих мужчин.
— Если я когда-нибудь пожалею об этом, — пробормотал я. Она права, я должен извиниться. Но я также не лгу, и хотя чувство вины прокладывает себе путь в мою систему, я еще не готов ему поддаться.
— Это было неправильно. Погано.
— Так и было, — соглашаюсь я. — Но ты расстроена не потому, что я тебя трахнул. Ты расстроена, потому что я тебя напугал.
Она замолкает на мгновение.
— Ты прав. Я всю жизнь боялась, и всю жизнь меня трогали. Мне никогда не будет больно, когда ты прикасаешься ко мне, но мне больно от того, что ты больше не в безопасности.
Ярость взрывается в моей груди, и я бросаюсь к ней, прижимаясь лицом к ее лицу.
— Значит, я заставил тебя почувствовать то, что ты заставила почувствовать меня? Я не буду отрицать, что я злодей в твоей истории, детка, но, пожалуйста, не оскорбляй меня, делая вид, что ты не причинила мне боль первой.
Она прикусила нижнюю губу, чтобы скрыть дрожь. Я усмехаюсь, подношу руку к ее лицу и большим пальцем
— Не прячь свои слезы, bella — красавица. Ты такая красивая, когда плачешь.
— Мне так...
— Я сказал, что не буду извиняться, пока не буду говорить серьезно. Я предлагаю тебе сделать то же самое, — говорю я ей, отворачиваясь. Я думал, что мне станет легче дышать, когда я это сделаю, но она все еще занимает слишком много места в моей груди.
Я не могу выбросить из головы вчерашний вечер, снова и снова проигрывая его в голове. Я сказал, что больше никогда не буду трахать ее, но в самый слабый момент поддался. Кошмар о том, как моя мать бросила меня на этих чертовых ступеньках, смеясь, когда уезжала от меня, был свеж в моей памяти.
Мне нужно было вырваться из него, и видеть доказательства того, что Сойер испытывает во мне непреодолимую потребность, было слишком хорошо, чтобы сопротивляться. Потому что прямо передо мной был человек, который не мог отпустить меня, даже когда не хотел ничего больше, чем этого, и все, что я хотел сделать, это убедиться, что она не сможет меня отпустить.
Несмотря на то, каким жестоким я могу быть, она так легко для меня раскрывается. Как будто она была создана специально для меня.
Сеньора Катерина говорила мне, что все мы — творения Бога, но я никогда не верил в это дерьмо. Но если бы это было правдой, то на хуй его за то, что он сделал ее бичом моего проклятого существования.
И на хуй его за то, что он сделал ее единственной, кого я хочу больше всего.
Это был тот кошмар, на который ты надеялся?
Нет, было хуже.
И так оно и было. Как будто я нацарапал все свое сопротивление угольным шариком в глубине бумаги, а она взяла гребаный ластик, пока не осталось ничего, кроме блеклых остатков того, как я ее ненавидел.
— Мне жаль. И, возможно, тебе тоже. Не поэтому ли ты сказал Сильвестру больше не трогать меня? — настаивает она. — Потому что ты больше не хочешь, чтобы мужчины причиняли мне боль?
Я пожимаю плечами.
— Если он это сделает, я просто сделаю то, что обещал.
От мысли о том, что я вырежу свое имя на ее нежной коже, мой член становится все толще. Она не дает мне сожалеть, когда причинять ей боль так чертовски пьяняще.
Она подходит и встает передо мной, ее более низкий рост заставляет меня смотреть вниз. Ее лицо искажено в гримасе, и она смотрит на меня. Как мило.
— Это уничтожает цель не причинять мне боль.
— Я никогда не говорил, что не хочу причинить тебе боль.
— Ты не будешь вырезать свое имя на моей коже, урод.