Тебе держать ответ
Шрифт:
И тем не менее он внезапно понял, что тоже чувствует запах гари.
— Это не здесь, — сказал он. — Это сверху… чувствуете?
— О боже, только не это! — всполошился Бьярд и кинулся к выходу из трюма. Анастас отпрянул, не желая задеть его бок, где в ростовщической суме скрылось дикое пламя, готовое взорваться от любого толчка. В трюм с палубы понемногу заползал вязкий сизый дым. Бьярд толкнул люк. Крышка не поддалась, он выругался и ударил снова, со всей силы.
— Попробуйте вы. Заело, — оглянулся он на Анастаса. Его глаза были широко распахнуты. Анастас понимал, почему. В море потушить небольшой пожар несложно, но если хоть
— Отойдите!
Он одним прыжком оказался возле люка и изо всех сил ударил плечом в доски снизу вверх. Крышка грохотнула и подалась едва ли на четверть дюйма, глухо ударившись о что-то снаружи. «Не может быть», — подумал Анастас Эвентри и ударил снова, не обращая внимания на боль, впившуюся в плечо так и не зажившей до конца руки. «Не может быть. Старый Линлойс, предупреждавший меня из могилы в моих снах, всё-таки был прав. Он всё-таки…
Но нет, Бьярд ведь здесь, со мной. Это не Бьярд задвинул чем-то тяжёлым люк снаружи…»
— Ну скорее же, мы должны выйти отсюда! — крикнул лорд Бьярд и закашлялся. Дым полз и полз в трюм «Светлоликой Гилас» сквозь щели, слишком маленькие, чтобы сквозь них мог проскользнуть человек, но достаточные, чтобы впустить смерть.
«Илайна», — подумал Анастас. И именно эта мысль, пришедшая в этот миг, и страх, и отчаяние, и вина, которые были в ней, сказали ему то, чего он ещё не мог знать, не мог и не хотел. Но всё же, несмотря на это знание, он снова ударил плечом в наглухо запертую крышку трюма — снова, и снова, и снова.
Когда Эли Бьярд закричал, Анастас Эвентри всё ещё пытался выбить люк.
4
— Чего повезём-то? — спросил одноглазый Вульф, набивая трубку табаком.
— Бес знает. Вроде зерно, — ответил ему Ларк, и рябой Орто презрительно фыркнул:
— Чё он там наторговать-то собирается, зерном-то? Чего у них, своего зерна нет?
— Да, видать, нет, раз они за ним через море ходят, — сказал Длинный Рой, самый старый из матросов, нанятых капитаном Дордаком на «Светлоликую Гилас». — Ты, Орто, малец ещё, чай мамкину титьку сосал, когда андразийцы в последний раз приходили. Что, думаешь, они лордов грабили, ларцы из погребов у них выгребали? Да где там. Мы им нужны были, вот что — наш скот и наше зерно.
— Это потому, что замок штурмовать — не то же, что прибрежное село, — возразил Орто; он был городским жителем, о набегах варваров из-за Косматого моря знал лишь понаслышке и потому позволял себе быть самоуверенно легкомысленным в подобных разговорах. — В замке-то лучники, конники! На замок идти у них кишка тонка.
— Вот когда бы видел, как два десятка андразийцев под корень вырезают лордовскую сотню — тогда б поговорил, у кого тут кишка тонка и кто с испугу перепердел, — сказал Длинный Рой сурово. — Эд, табаку не осталось?
— Есть немного, — отозвался Адриан.
— Отсыпь, за мной не пропадёт.
Он всегда так говорил, и всегда за ним пропадало, но Адриан перегнулся с планшира, на котором сидел, закинув ногу на ногу, и бросил боцману узелок — всё равно там мало осталось, на одну трубку. Отказывать Длинному Рою — всё равно что перечить капитану: себе дороже. К тому же Адриан быстро понял, что ром и табак в неизменной цене у моряков с корабля лорда Бьярда. Потому при себе у него всегда были и ром, и табак.
— Вот смышлёный малец — поучился бы ты у него, рябая рожа, — заметил
— На три глотка осталось, — предупредил Адриан, и Длинный Рой назидательно поднял палец.
— Я что говорил? Далеко пойдёт пацан.
Адриан отсалютовал фляжкой и бросил её боцману. Он улыбался, хотя не то чтобы был очень доволен: возможно, ром и табак, только что отданные боцману, пригодились бы ему сегодня чуть позже. Но выбирать не приходилось. Он хотел не привлекать внимания этих людей и не слишком их раздражать, а по возможности нравиться. Это оказалось легче, чем он думал. Нет худа без добра: уверившись, что больше с мальчишки взять нечего, моряки отстали от него и продолжили болтать, коротая получасовой послеполуденный перерыв и нежась в скупых лучах весеннего солнца, едва ощутимых из-за резкого ветра, дувшего с моря. Кто-то поёжился и сказал, что ласки Ясноокой Уриенн столь же жарки, как поцелуи девственницы, и моряки одобрили замечание хохотом. Адриан тоже улыбнулся, растянувшись на планшире и щурясь на солнце.
Он уже неделю провёл рядом с этими людьми, вкалывая от зари до зари бок о бок с ними, и успел полюбить их. Это было совсем не то, что подрабатывать в тавернах и на одиноких хуторах — там он был чужаком, какого терпели по нужде и из милости. А здесь он за короткий срок и без особых усилий успел стать своим — что немудрено, ведь эти люди думали, что им предстоит провести вместе много месяцев пути. Конечно, они гоняли его в хвост и в гриву: опытным путём Адриан понял, что работа «корабельной обезьяны», доставшаяся ему в наследство от Доффи, не имела ничего общего с работой юнги на судах, ходивших вдоль бертанского побережья, как Адриан опрометчиво решил. В юнги брали мальчиков из хороших семей, чтобы они научились морскому ремеслу на примере бывалых мореходов и после сами стали боцманами или даже капитанами. Юнги не чистили нужники, не скоблили котлы, огребая колотушки от вечно недовольного кока, не носились с поручениями с нижней палубы на верхнюю мачту, получая неизбежные подзатыльники за недостаточную расторопность. Всё это оставалось на долю «корабельной обезьяны» — то есть Адриана. Юнгой на «Светлоликой Гилас» был рябой Орто, сынок главы эфринского цеха маслобоев, и он явно наглел больше, чем дозволяло его положение. Поэтому команда его не любила. А Адриана любила. Он это чувствовал, так же, как Орто, и ощущение это неизменно сопровождалось чувством вины. Ведь знай они, кто он на самом деле и зачем здесь, они бы жаловали его куда меньше, чем богатейского сынка.
— Как же с ними можно торговать, если они на нас войной? — не унимался юнга. — Как же так можно — с врагами дело вести?
— Вот лорда Бьярда нашего о том и спроси, как доведётся, — буркнул Длинный Рой, отвинчивая крышку Адриановой фляжки. — Коль он присягал Одвеллу, а звонкую монету принял от Эвентри, которые Одвеллу враги, а значит и ему враги, — что ж ему и с варварами не поторговать?
— Да ты никак его одобряешь, — прищурился Ларк.
Боцман присосался к фляжке, потом вздохнул, и лишь затем удостоил матроса ответом: