Тебе держать ответ
Шрифт:
— У меня тоже! — выкрикнул Квентин и вдруг осёкся.
Эд поймал направление его взгляда и молниеносно обернулся, вызвав новую вспышку острой боли в раненой шее. Он ждал нападения — и потому замер, когда увидел, кто стоит у порога.
— Лорд Адриан, эта леди говорит, у неё к вам дело срочное, — сказал стражник.
Эд встал. Он не сказал ни слова, но стражник всё понял и, кашлянув, опустил полог палатки.
Лизабет Фосиган, в сером плаще, прикрывавшем её мятое платье, в накинутом капюшоне, скрывавшем растрепавшиеся рыжие волосы, с отчаянием, потрясением, мольбой переводила взгляд с Эда на своего брата.
— Как видишь,
Она сорвалась с места, кинулась к Квентину и упала рядом с ним на колени, дрожа, плача, целуя его руки. Тот растерянно коснулся головы сестры, никогда прежде не проявлявшей к нему столь бурных чувств; капюшон соскользнул, и Квентин неловко, неуклюже погладил Лизабет по взлохмаченным волосам.
— О Гилас! — ткнувшись лицом в его бедро, прорыдала Лизабет. — Квентин! Что ты натворил? Почему не спросился отца? Как ты…
— Не надо, — прошептал тот. — Перестань, Лиз, слышишь, прекрати. Он смотрит.
Эд и вправду смотрел. Смотрел на женщину, которую использовал, которой позволял использовать себя, которой сломал жизнь и от мести которой едва не погиб. На эту изнеженную, взбалмошную, капризную девчонку, которая пришла к нему сквозь разделявший их ад битвы. Он смотрел и ждал, чтобы она сказала, зачем пришла.
Она ещё какое-то время всхлипывала, потом утёрла щёки ладонями, размазав слёзы. Утром, не предвещавшим никакой беды, она успела накраситься, и на скулах у неё остались потёки макияжа.
— Я к тебе от отца, — сказала Лизабет Фосиган. — Он зовёт тебя.
4
Вход в подземелье скрывался в пологом холмике, омываемом Силмаэном. Здесь река извивалась, образовывая излучину, и замедляла бег, так что её можно было перейти вброд. Здесь Северина из аптеки «Красная змея» собиралась покончить со своей жизнью пять лет назад, но вместо этого спасла жизнь Адриана Эвентри, раненного и брошенного умирать теми самыми разбойниками, которые убили её мужа и сына. Здесь, в низкой сланцевой пещере, вход в которую почти скрывался за кустарником и травой, пряталась деревянная дверь, которую отперла дрожащими руками Лизабет Фосиган, прошептав: «Сюда».
Если очень постараться, то можно убедить себя, что виновны во всём места, а не люди. Боги, но не люди. Кто и что угодно, но только не ты.
Ход был узким, с низким потолком, поддерживаемым лишь деревянными сваями, вбитыми в земляные стены. Сваи не прогнили — видимо, их регулярно меняли, ибо никто не мог сказать, когда великому конунгу или кому-то из его родни понадобится бежать из своей твердыни, словно крысам с тонущего корабля. Эд знал, что Грегор Фосиган не побежит. Странно, что он послал Лизабет; но, если задуматься, кого ещё ему было послать? Остался ли рядом с ним хоть кто-то, кому он посмел бы довериться? Лизабет он мог не доверять тоже, но её он по крайней мере любил.
Уже через двадцать шагов ход резко шёл вниз, извиваясь спиралью крутых степеней. Слева доносился гул, шорох и ворчание ила и гальки, шевелимой потоком. «Вода рядом со мной, — думал он, ступая почти в полной тьме следом за Лизабет, несшей перед ним факел. — Вода рядом, совсем близко — быть может, уже следующая волна размоет наконец тонкую преграду земли и зальёт нас обоих, и всё кончится вот так».
— Осторожно, — услышал он хриплый голос Лизабет. — Сейчас
Эд протянул руку в темноте и взял её ладонь. Она дрогнула, и он чуть сжал её руку в своей. Он ничего не сказал, и она не сказала, только после короткого колебания сцепила холодные пальчики вокруг его руки.
— Дай факел, — сказал Эд. — Я пойду вперёд.
И так они шли — мимо потока, сперва воды, потом — битвы, бесшумные, никем не замеченные, словно призраки. Под ногами хлюпала грязь, пищали крысы. Лизабет до смерти боялась крыс. Впрочем, с некоторых пор Адриан Эвентри их тоже не любил. Порой ему казалось, что истинные короли мира — это именно они. Хозяева подземелий, те, кто устроят пир на наших костях, когда мы упадём без сил.
Но он не собирался падать.
Он почувствовал сквозняк и понял, что выход близко. Они выбрались из хода в узкой замковой галерее, заброшенной, покрытой пылью и паутиной. Эд сразу узнал это место: в этой части замка были покои леди Аурелии, второй и последней жены Грегора Фосигана, умершей при рождении Квентина. Здесь она умерла, и с тех пор конунг велел заколотить это крыло и запретил кому бы то ни было входить сюда. Многих удивила такая сентиментальность. «Ну конечно, — подумал Эд. — Я давно мог бы догадаться».
Замок, казалось, вымер. Не слышалось привычного смеха, болтовни, суеты слуг и придворных. Эд и Лизабет шли через огромные пустые залы, мимо наглухо закрытых окон. Придворные, должно быть, попрятались в своих покоях — те их них, кто не держат караул при замковой стене. Они, конечно, знают, что замок так просто не взять — для этого вражье войско должно сперва прорваться за стену Верхнего Сотелсхейма, а после штурмовать третье кольцо внутренних стен. Но они слышат грохот битвы в Нижнем городе, видят зарево пожаров над кварталами, в которых ещё вчера беспечно бражничали и предавались разврату, не думая о завтрашнем дне. Эд Эфрин был ничем не лучше их.
Он внезапно понял, что Лизабет ведёт его к покоям конунга, и сжал её руку крепче, заставив остановиться.
— Лизабет, куда мы идём? Твой отец…
— Он у себя, — сказала она и отвернулась, будто не желая отвечать на изумлённый взгляд Эда. Что значит — конунг у себя? Как может он быть у себя, когда в его городе творится такое? Его место на стене, со своими людьми, в крайнем случае — в Анклаве, вразумлять жрецов и требовать, чтоб они угомонили народ…
У входа в комнаты конунга их встретил тройной караул. Копья с треском сомкнулись перед Эдом — и за его спиной. Лизабет выпустила его руку и вскинула ладонь.
— Пропустите! Приказ лорда Грегора!
Её голос звучал звонко и жёстко — голос не испуганной девчонки, но леди, старшей женщины своего клана. «Где теперь её муж? — подумал Эд. — Тоже прячется под кроватью в своих покоях, по примеру тестя? Или, может быть, вытащил из сундука меч и полез на стену, пытаясь разглядеть врага уцелевшим глазом?.. Господи, Лиз, прости меня. И ты тоже меня прости, если сможешь. Я не мог иначе».
Копья разомкнулись, давая им путь.
Эд вошёл в комнату предпокоя — ту самую, за порог которой ступали очень немногие. Тиннетри, неизменный камергер Грегора Фосигана в течение тридцати с лишним лет, при виде Эда молча посмотрел на дочь своего господина. Лизабет так же молча кивнула. «Он всегда меня недолюбливал, — подумал Эд. — Видел меня насквозь. Он один и видел… может, поэтому он единственный, от кого я не смог отвратить конунга».