Тебе держать ответ
Шрифт:
Её как будто в самом деле это интересовало. Адриан задумался на миг, пытаясь угадать ответ, который ей понравится. В конце концов, если бы она сама признавала суеверия, то не стала бы держать девчонку у себя…
— Люди говорят, что это дурной знак, — осторожно сказал Адриан наконец.
— Я знаю, что говорят люди, Адриан. Я спросила, что думаешь ты сам.
Когда она назвала его имя, голова у него пошла кругом. Он вспомнил, как она звала его во тьме, когда он мчался, спотыкаясь и скользя в грязи, почти не надеясь спастись от погони, и услышал этот
— Адриан?
Он тряхнул головой и виновато пробормотал:
— Ну, я не знаю, миледи… Я таких никогда не видел прежде. Это как-то… странно, что ли. Жутковато, кто ж спорит. Но я не думаю…
— Что она опасна? — закончила Алекзайн, и он с благодарностью кивнул, радуясь, что она ответила за него. — Нет, она не опасна. Это глупые выдумки глупых людей. Из-за этих выдумок Вилма с рождения была изгоем, и всегда им останется. Она из деревни в долине, помнишь, мы проезжали её вчера утром?
Адриан кивнул, хотя припоминал крайне смутно — окончательно он проснулся уже когда карета въехала во двор дома и хмурый кучер, исполнявший, как потом выяснилось, также обязанности конюха, повара и сторожа, угрюмо предложил господам выходить.
— В той деревне у неё никого нет, — продолжала Алекзайн. — Только дряхлая бабка, которая знать её желает лишь постольку, поскольку Вилма своим трудом кормит и её, и себя. До того, как я взяла её к себе, она была помощницей золотаря. Другой работы для девочки с разными глазами здесь не нашлось. Хотя и в любом другом месте её ждала бы та же участь… Что поделать, людям нравится видеть знаки там, где их нет. Ибо истинные знаки и их значения слишком страшны.
Адриан слушал её как заворожённый. Было что-то очень странное в том, как она говорила, ещё более странное, чем её волосы, глаза и имя. Она как будто читала по памяти книгу, которую когда-то сама же написала и выучила наизусть, и теперь лишь оттачивала интонации, доводя речь до абсолютного совершенства. Адриан с трудом понимал смысл её слов, знал только, что она права. Она говорила так, как будто верила, что права, — значит, так и есть.
Внезапно леди Алекзайн взяла его за руку. Кожа у неё была мягкая, как бархат, но прохладная, словно она только что вымыла руки в ледяной воде. Адриан неуклюже дёрнул пальцами, не понимая, что это — рукопожатие или что-то другое, и не зная, как себя вести. Она слабо потянула его к себе, и он шагнул ближе.
— Адриан, — сказал Алекзайн, пристально глядя ему в лицо, — ты знаешь, что ты особенный?
У него пересохло во рту. Перед глазами всплыло лицо Тома — бесстрастное, блестящее от пота, с ярко и болезненно сверкающими глазами. Он отогнал это воспоминание с таким же страхом, с каким отгонял воспоминания об Элжероне.
— Я… — Адриан сглотнул. Она ждала ответа. Он попытался ответить: — Он говорил мне что-то… о том, что я могу менять… что от меня зависит…
— Он? — переспросила Алекзайн. — Том?
— Вы его знаете?!
Она, кажется, хотела рассмеяться, но как будто в последний миг передумала.
— Конечно,
— Нашли меня? — растерянно переспросил он.
В её лице мелькнула жалость, больно его ранившая. Он так не хотел выглядеть глупым и нелепым перед ней!
— Конечно, Адриан. Или ты подумал, я случайно ехала мимо того постоялого двора? Я искала тебя последние несколько недель. Вернее, искала Тома — я чувствую его, хотя и всё хуже со временем… и, к счастью, я знала, что ты с ним. Благодарение Гилас, что ты оставался с ним.
— С ним… постойте. Я ничего не понимаю, — почти жалобно сказал Адриан.
Алекзайн сжала его руку чуть крепче, потянула было, будто хотела привлечь к себе и обнять, но не стала этого делать, и он сам не знал, рад этому или нет.
— Конечно. Он ведь ничего не стал тебе объяснять, верно? Просто увёз из дому силой и сказал, что теперь ты будешь подчиняться ему и делать всё, как он велит. Так было?
— Так… почти, — пробормотал Адриан. — Он говорил, что хочет чему-то научить меня… ну, что мне делать… с собой.
— Как ты думаешь, имеет ли он на это право? — очень спокойно спросила она, и Адриан воззрился на неё с недоумением. Именно эти слова он выкрикнул Тому в лицо во время их последнего разговора, но сейчас, сказанные Алекзайн, они прозвучали совсем иначе.
— Вообще-то нет, — неуверенно проговорил Адриан, — но…
— Что ты знаешь о чёрной оспе?
Этот вопрос был, пожалуй, самым неожиданными из всех, которые он слышал сегодня.
— Она убивает, — только и смог сказать Адриан.
Алекзайн кивнула.
— Да. Именно так, она убивает. Тридцать лет назад она убила каждого четвёртого. И каждого третьего из уцелевших ещё через пятнадцать лет. В следующий раз она убьёт каждого второго… а потом, должно быть, всех.
— Но ведь те, кто уже болел ею, не заболевают снова, — припомнив занятия со жрецом Гвидре, блеснул знаниями Адриан.
— Да. Те, кто пережили первый мор, пережили второй, переживут они и третий. И мир тогда будет состоять лишь из рябых стариков, похоронивших своих детей и внуков, и править ими будут рябые старики.
И снова было в её словах и голосе что-то столь спокойное, уверенное и столь ужасное, что Адриан безоговорочно поверил ей. Он мало что знал про чёрную оспу — в основном из уроков всё с тем же жрецом. Ему было всего четыре года, когда эпидемия пронеслась над Бертаном во второй раз — старшая сестра Ариана, Мелисса, которую он совсем не помнил, и новонарожденный братишка умерли той весной. Никто из остальных даже не заболел, но зараза унесла многих слуг и почти половину отцовских воинов. Той весной умерли многие, воистину каждый третий, и это стало решающим фактором в войне, которую Фосиганы и Одвеллы всё ещё вели тогда за трон. До мора их силы были почти равны, но время и оспа сказали своё слово — в пользу Фосиганов, которые переболели заразой все, но ни один не умер. Народ счёл это добрым знаком — впервые в Бертане появился конунг, перед которым склоняла выю даже смерть.