Тебе конец, хапуга!
Шрифт:
Собрав съемочную группу, он твердо всех предупредил:
– Дамы и мужики, друзья! Я все понимаю, мы все люди со своими проблемами, слабостями и неприятностями. Но пить можете только после работы. Можете пить даже во время работы – так, чтобы я и никто другой этого не видел. Но никогда не пейте вместо работы. Этого кинематограф не прощает, не прощу и я.
Два дня простоя съемочной группы, конечно же, стоили денег, и немалых. Но перед инвесторами Владимир Рудольфович был чист, как новорожденный перед богом. Налицо имелся форс-мажор – непредвиденные обстоятельства. Вследствие обстрела был окончательно выведен из строя лихтваген. А какое же кино
Ларин свою часть работы выполнил безукоризненно: подыскал объект – железнодорожное полотно узкоколейки местного торфобрикетного предприятия, договорился об аренде старого паровозика с вагонами для перевозки рабочих, которые уже с десяток лет томились на подъездных путях, и ручной дрезины. Ясное дело, что паровоз своим ходом передвигаться не мог, поэтому пришлось постараться и пиротехнику – заложить в его топку запас дымовых шашек. Передвигать доисторическое транспортное средство по ржавым рельсам предстояло при помощи более-менее современного тепловоза, толкавшего состав сзади, а потому и не попадавшего в кадр.
Сюжет сцены ночных натурных съемок был прост. Немцы, расположившись в вагонах и на грузовых платформах, медленно движутся по железной дороге. Стволы пулеметов и «шмайсеров» смотрят во все стороны, оккупанты страшно боятся появления мстителей. Ну и, конечно же, по закону киносюжетных спекуляций эти самые партизаны и появляются. Движутся они навстречу паровозу, дружно качая рычаг дрезины, груженной динамитом. Паровоз и дрезина мчатся навстречу друг другу. В последний момент партизаны спрыгивают, дрезина сталкивается с паровозом, и динамит красочно взрывается. После чего следует ожесточенная перестрелка между уцелевшими карателями и бесстрашными партизанами.
Особых сложностей не предвиделось – обычная массовая сцена со стрельбой и взрывами. Подготовку к съемкам начали после обеда. В график укладывались. К вечеру тепловоз все еще таскал по ржавым рельсам паровоз с вагонами, ассистенты режиссера с секундомерами в руках замеряли время, необходимое для прохождения участка съемок. Машинист при этом безбожно матерился, потому как не привык работать в таких условиях. Скрипела груженая дрезина, оператор отрабатывал точки съемки. Пиротехник тем временем делал контрольные взрывы. Вдоль путей, мирно общаясь, прохаживались статисты, переодетые карателями и партизанами. Новенький лихтваген урчал дизелем, осветители расставляли софиты и юпитеры.
Карпов важно восседал на сколоченном из досок помосте в своем раскладном походном кресле и шелестел страницами режиссерского сценария. Ларин выждал момент, когда Владимир Рудольфович с задумчивым видом поднимет голову от бумаг, и поинтересовался:
– Все в порядке?
– Да-да, – рассеянно пробормотал Карпов. – Ты ничего не забыл. Самое главное в нашей профессии – собрать стоящий коллектив, в котором можно положиться на людей. Тогда не приходится всех и вся контролировать, и люди сами делают свое дело. Когда мне тебя порекомендовали, – Карпов сделал театральную паузу, явно намекая на то, что Андрей был навязан ему людьми Дугина, – я уж грешным делом подумал, что ты будешь обузой. Но теперь честно могу признаться, что более профессионального линейного продюсера в жизни у меня не было.
– Я всегда привык делать порученную мне работу оперативно и без проблем, – скромно проговорил Ларин.
– Ты Пефтиева видел?
– Встречался, – уклончиво ответил Андрей, не вдаваясь в подробности.
– Как, по-твоему, будет из него толк для отечественного кинематографа? Вложится ли он в новый фильм?
– По-моему, клиент созрел.
– А чего ж тогда сам не приехал? – поморщился Карпов, поглядывая на одиноко стоявшую у машины Асю Мокрицкую.
В автомобиле откровенно скучал личный водитель Пефтиева.
– Проблемы у него какие-то возникли. Бизнес-то серьезный.
– Хорошо, Андрей. Все ты сделал как надо. Можешь теперь и побездельничать. Механизм ты отладил, шестеренки работают. Иди, развлекай даму, если есть настроение. А если нет, езжай отдыхать.
– Видно будет. Удачных съемок, – пожелал Андрей, покидая режиссера.
Тот вздохнул, поднес ко рту мегафон и призвал группу:
– Внимание! Через десять минут начинаем прогон сорок восьмого эпизода…
Ася Мокрицкая выглядела сегодня поскромнее, чем обычно. Вместо короткой юбки надела джинсы, рыжие волосы стянула на затылке в пучок. Ее даже сразу было и не узнать.
– Привет, – фамильярно поздоровался с ней Андрей.
– Привет, – так же фамильярно ответила Ася; правда, это прозвучало скорее мило, чем нагло.
– Сегодня вы одна? Без друзей?
Мокрицкая тряхнула головой. Жест был явно рассчитан на то, чтобы эффектно разлетелись-вспорхнули ее рыжие волосы. Молодая особа определенно не привыкла носить сегодняшнюю прическу.
– Да ну их к черту, таких друзей. Честно говоря, я Мандрыкина на дух не переношу, хотя он временами, как и все геи, бывает забавным.
– Ну а Пефтиев? – осторожно поинтересовался Ларин.
– Тоже урод порядочный, – нелестно отозвалась о главе дорожно-строительного холдинга Мокрицкая. – Поругались мы с ним вусмерть после той пьянки.
– Поругались – помиритесь, – предположил Андрей.
– Не думаю. Скучный он. Вот мне после школы отец сразу начал в мозги вбивать, что я должна бизнесом заниматься. А ведь это совсем не мое. Он меня и с Пефтиевым познакомил, прямо как сводня какая-то. Сперва мне Владлен понравился – солидный, костюмы носить умеет, а это редкость для сегодняшних мужчин. Но у него в голове только деньги, только прибыль, – сказав это, Ася приставила к вискам указательные пальцы и покрутила ими, словно хотела прокрутить в черепе две дырки. – С ума сойти можно.
– Серьезная ссора?
– В личном плане – да, – разоткровенничалась Ася, не скрывая своих симпатий к Андрею. – Я даже в другую гостиницу переехала. Не могу видеть этих бандитских рож, которые возле него крутятся. А вот по работе придется ему со мной смириться.
Заслышав о «бандитских рожах», Ларин сразу понял, о ком идет речь. Несомненно, имелся в виду Юра Граеров.
– Может, все-таки вам с ним придется смириться? – улыбнулся Ларин.
– Нет, именно ему со мной. Он моего отца боится, потому и не стал выпендриваться, когда я его к черту послала, – сказав это, Ася спохватилась. – Да что мы все о скучных вещах говорим? Вот кино – это совсем другое дело, это искусство. Я еще с детского садика мечтала актрисой стать. Даже в школьной самодеятельности выступала. Мы свою киностудию организовали. Глупо, конечно, по-детски все было. Но фильмы снимали. Даже теперь я иногда эти записи просматриваю. Ну а потом отец мне запретил этим заниматься – мол, глупости.